Кто же реально управлял империей в царствование внука Петра Великого? Это братья князья Голицыны, предки которых соперничали с Романовыми на «выборах» в 1613 г. Старший, Дмитрий Михайлович, президент Камер-коллегии; младший, фельдмаршал Михаил Михайлович, за годы Северной войны стал одним из лучших российских полководцев и командовал расположенной на Украине армией.
Наиболее близкими к умиравшему Петру II были князья Долгоруковы — ведавший царской охотой Алексей Григорьевич (его дочь так и осталась царской невестой), умный и опытный дипломат Василий Лукич и фельдмаршал Василий Владимирович, недавно вернувшийся из завоеванных персидских провинций.
Формальным главой этого «правительства» был пожилой канцлер (так называли в России руководителей внешнеполитического ведомства — Коллегии иностранных дел) Гавриил Иванович Головкин, но истинным руководителем российской дипломатии был его заместитель — бывший немецкий студент, ставший российским бароном, — Андрей Иванович Остерман.
Эти семь человек избрали на царство представительницу старшей линии династии — дочь царя Ивана герцогиню Курляндскую Анну[6].
Но вслед за этим Д. М. Голицын предложил собравшимся «воли себе прибавить». «Хоть и зачнем, да не удержим этого», — откликнулся на это заявление В. Л. Долгоруков. «Право, удержим», — настаивал Голицын и пояснял: «Будь воля наша, только надобно, написав, послать к ее величеству пункты». Так появились на свет «кондиции» (позднее Анна назвала их «коварными письмами»), которые принципиально меняли вековую форму правления.
«.. По принятии короны российской, в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника, ни при себе, ни по себе никого не определять. Еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякого государства от благих советов состоит, того ради мы ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восми персонах всегда содержать и без оного Верховного тайного совета согласия:
1) Ни с кем войны не всчинять.
2) Миру не заключать.
3) Верных наших подданных никакими новыми податми не отягощать.
4) В знатные чины, как в статцкие, как и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховного тайного совета.
5) У шляхетства и имения и чести без суда не отымать.
5) Вотчины и деревни не жаловать.
7) В придворные чины, как русских, так и иноземцев, без совету Верховного тайного совета не производить.
8) Государственные доходы в расход не употреблять. И всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать.
А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской».
(Корсаков Д. А. Воцарение императрицы Анны Иоанновны. Казань, 1880. С. 17–18).
Этот шаг министров, прошедших огонь, воду и медные трубы петровских войн и реформ, не был внезапным. Петр хотел пробудить у подданных инициативу, ответственность, чувство долга — но оставлял их при этом в условиях всеобщей несвободы. Сосредоточение в руках монарха всей полноты власти с опорой на армию и бюрократию не могло рано или поздно не вызвать оппозиции со стороны самой опоры этой власти — российского служилого дворянства. Ведь именно в петровское царствование эти самые дворяне (и прежде всего наиболее знатные) по воле царя-реформатора познакомились с европейскими нравами и порядками.
Побывавший послом во Франции Людовика XIV Андрей Матвеев был в восхищении от «Версальской слободы» и увидел «на обеде у короля чин слово в слово весь двора московского старого». Но он же подчеркнул в своих записках: «Но хотя то королевство деспотическое или самовладечествующее, однако самовластием произвольным николи же что делается, разве по содержанию законов и права, которыя сам король, и его совет, и парламент нерушимо к свободе содержит всего народу».
Первая попытка такого рода была предпринята уже в 1725 г. Во время предсмертной болезни императора Д. М. Голицын, В. Л. Долгоруков, Г. И. Головкин и ряд других «министров» выступили против передачи трона жене Петра — Екатерине. Это было не выступление аристократов против бывшей мужички неизвестной национальности (существует восемь версий происхождения этой российской императрицы!). И не борьба между «боярами» — сторонниками сына царевича Алексея, с одной стороны, и продолжателями петровских реформ, с другой, — как это до сих пор изображается во многих учебниках. Сенаторы и президенты коллегий хотели авторитетом Сената ограничить власть регентши Екатерины при маленьком императоре Петре II. Произвол абсолютной власти несколько упорядочивался бы рамками «европейского» образца.
Тогда — не удалось. Противники оказались сильнее. Искусный дипломат П. А. Толстой пугал собравшихся во дворце вельмож неизбежной усобицей при царе-мальчишке. Напористый фельдмаршал Меншиков привел с собой гвардейских офицеров, от имени которых выступил майор Андрей Ушаков: «Гвардия желает видеть на престоле Екатерину и… готова убить каждого, не одобряющего это решение». Неутешная вдова Екатерина нашла силы, чтобы приготовить для своих защитников «векселя, драгоценные вещи и деньги». Расходные книги царского кабинета сообщают, что воцарение императрицы обошлось в 30 тыс. руб., из которых 23 тыс. руб. выплатили солдатам гвардии; остальное пошло на «тайные дачи» майору Ушакову и другим офицерам, в том числе сержанту Петру Ханыкову, который со своим бессменным караулом обеспечил изоляцию умиравшего императора от всяких нежелательных посетителей.
Они проиграли. Но все же впервые в России вопрос о престолонаследии решался в открытом споре — пусть и далеко не парламентском. Манифест о начале нового царствования был издан не от имени Екатерины: присягать новой государыне «правительствующий Сенат и святейший правительствующий Синод и генералитет согласно приказали» — это означало слегка замаскированное избрание монарха. Добрая, но неграмотная императрица управлять государством не могла, да и не имела времени: петербургский двор, как доносил своему правительству польский посол Иоганн Лефорт, «целую ночь проводит в ужасном пьянстве и расходится, это уж самое раннее, в пять или семь часов утра». При государыне пришлось создать в 1726 г. Верховный тайный совет, который с тех пор фактически управлял страной.
Теперь, наконец, настало «время, чтоб самодержавию не быть». Посланцы Совета во главе с В. Л. Долгоруковым срочно выехали к Анне в Митаву с письмом, утверждавшим, что избрана она не только самим Советом, но «и духовного и всякого чина свецкими людьми», что не соответствовало действительности. Вечером 25 января 1730 г. Анна подписала «кондиции»: «Тако по сему обещаю без всякого изъятия содержать». Росчерком пера самодержавная монархия в России стала ограниченной ровно на месяц — с 25 января по 25 февраля 1730 г., до следующего государственного переворота. Большинство подданных об этом так никогда и не узнало, но при ином раскладе политических сил эти ограничения могли бы стать рубежом в нашей истории. Неудивительно, что и оценки этого события оказывались противоположными.
«Официальная» точка зрения сложилась уже в XVIII в.: коварные вельможи избрали на престол Анну Иоанновну (1730–1740) и обманом ограничили ее власть ради собственного «властолюбия». Но благородные дворяне не могли вынести такое унижение монарха, вручили императрице самодержавную власть и низвергли бояр-«олигархов».
Коронованный историк — Екатерина II — однозначно оценила их возможную победу как катастрофу: «Безрассудное намерение Долгоруких при восшествии на престол императрицы Анны неминуемо повлекло бы за собой ослабление и — следственно, и распад государства; но к счастью намерение это было разрушено здравым смыслом большинства». Однако в общественной мысли появилась и иная позиция. Историк князь М. М. Щербатов в своем памфлете «О повреждении нравов в России» полагал, что те, кто в 1730 г. потерпели неудачу, «предопределили великое намерение, ежели бы самолюбие и честолюбие оное не помрачило, то есть, учинить основательные законы государству, и власть государеву Сенатом или парламентом ограничить».
В новейших отечественных учебниках также можно встретить эту традиционную оценку действий членов Верховного тайного совета как попытку установления «олигархической формы правления» в интересах старинных боярских родов. Между тем еще маститые историки XIX — начала XX в. (С. М. Соловьев, Д. А. Корсаков, П. Н. Милюков) показали, что не все было так просто: на самом деле собравшиеся в Москве дворяне в спорах создали несколько проектов нового государственного устройства России и вовсе не сразу попросили Анну принять самодержавие. Некоторые авторы даже полагают, что победа «верховников» означала бы «культурный сдвиг» в истории России, т. е. участие общества в управлении страной и контроле над государственной властью.