Это был тяжелый вечер. Облонский понуро молчал, мерил тяжелыми шагами гостиную, периодами смотрел в окно и пил крепкий чай.
Сначала я пыталась его разговорить, но потом поняла, что это глупая затея. Если он не хочет делиться со мной своими переживаниями, я не могу ему помочь.
— Если что, я буду в бассейне. Присоединяйся, как станет скучно, — встав в дверях, сообщила я. Вместо платья на мне был серебристый купальник, поверх которого я накинула шелковый халатик.
— Извини меня, — виновато развел руками Облонский. — Моя семья навевает жуткую депрессию. Каждая встреча напоминает о том, что они не приняли Дашу. Я ничего не могу с собой поделать. Эта обида — она раздирает изнутри. Гложит, гложит…
— Я знаю.
— Ты должна знать еще кое-что. У моего отца много денег, Маша. Так много, что даже мне страшно об этом думать. И я догадываюсь, что он здесь делает. Он хочет, чтобы я вернулся домой. Но он не понимает одной вещи. Если бы я мог, я бы уже давно вернулся сам. Я не могу. Здесь похоронена моя маленькая дочка. Я не оставлю ее одну. Кто-то из взрослых должен оставаться рядом с ребенком и беречь его покой. Ведь если я уеду, моя маленькая девочка останется совсем одна, понимаешь? Там, на страшном кладбище, среди чужих ей людей… Я не прощу себя, если оставлю ее.
На миг мне стало не по себе. У меня никогда не было детей, и я никогда не рассматривала смерть с этой стороны.
— Это твоя дочь, и только тебе решать, как долго оставаться рядом с ней, — тихо произнесла я в ответ.
— Отправляйся поплавать. Как только меня отпустит, я к тебе спущусь.
— Ладно… Я сделаю себе коктейль и буду тебя ждать.
Я провела в бассейне почти два часа, но он не спустился.
Около полуночи я приняла горячий душ и отправилась спать. Я даже не слышала, как мой любимый мужчина устроился рядом со мной, но утром я проснулась от того, что он крепко прижимал меня к себе спиной и с нежностью целовал мою шею.
От этих наполовину сонных поцелуев по коже летели волшебные мурашки, и я затихла, не желая их спугнуть. Я боялась, что если шевельнусь, его мрачный настрой вернется.
— Я говорил тебе, что люблю тебя? — тихо шепнул мне на ушко Облонский.
— Нет, — не раскрывая глаз, заулыбалась я.
— Я тебя люблю…
Его губы скользили по шее, по позвоночнику, руки бессовестно задирали мою и без того коротенькую шелковую ночную рубашку, и я плавилась от разливающегося под кожей жаркого желания.
Низ живота сладко свело, и я почувствовала, как его твердый член упирается в мои бедра. Неосознанно подалась бедрами ему навстречу, и продолжала плавиться в его объятиях. Его губы впивались горячими поцелуями в ложбинку у основания шеи, руки властно сминали мои груди, покручивали соски, и с моих губ срывались хриплые стоны.
Владимир уложил меня ничком и нащупал в ящике прикроватной тумбы презерватив.
Он сорвал с меня ночную рубашку и теперь властно оглаживал мои обнаженные ягодицы. Подмял меня под себя, и скоро я ощутила, как он заполняет меня собой — остро, резко и пронзительно сладко.
Мы почти не разговаривали — за нас говорили наши прикосновения. Я горела, пылала, затихала и вновь вспыхивала. Нас двоих как будто затянуло в другое измерение. Мы потеряли счет времени — занимались сексом под горячими струями душа, на кухонном столе, на диване в гостиной… На нас почти не было одежды, и нам было безумно хорошо вместе. Мы что-то готовили на кухне, вместе смеялись, вместе ели, потом снова занимались сексом…
А вечером, когда начало смеркаться, мы заказали пиццу и смотрели какой-то фильм в гостиной. Фильм я не запомнила — ни названия, ни имен героев. Их затмили откровенные приставания Владимира. Они будоражили, затягивали, сводили с ума, и я подчинялась зову своего тела. А оно хотело одного — чтобы его продолжали гладить и ласкать. И я сдавалась. Подчинялась и послушно расплавлялась во власти рук и губ своего будущего мужа. Были только мы вдвоем. Все остальное на время перестало иметь значение.
Глава 54. Маша
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В понедельник я порхала по приемной, как бабочка. Мои глаза горели счастьем, а перед глазами все еще стояли сцены страстного секса, которым мы занимались целое воскресенье. Надо ли говорить, что в девять часов утра посыльный принес мне новые розы — теперь нежно розовые, красиво оформленные в круглой белой коробке, и в них была вложена записка от Владимира. «Моей любимой Машеньке».
Конечно, он был здесь же, в своем кабинете, и меня переполняла радость от того, что цветы прислали сюрпризом.
Владимир вышел из своего кабинета. Заметил новый букет и улыбнулся.
— Спасибо, — при взгляде на него щеки вспыхнули предательским румянцем.
Он поймал мое смятение и усмехнулся.
— Пожалуйста.
Слишком много произошло между нами интимных подробностей за эти выходные, а я пока еще привыкала к новшествам подобного характера. Но теперь я очень хорошо осознавала, как сильно я его люблю. Люблю его взгляд, его прикосновения, его обворожительную улыбку. И если раньше это была глупая влюбленность в красивого начальника, то теперь все изменилось. Я превратилась в любящую женщину. Я любила его всем сердцем.
Владимир подошел ко мне. С нежностью сжал мои плечи и подарил мне поцелуй.
— Нам надо подать заявление в ЗАГС, — тихо проговорил мне на ушко он.
Я подняла на него глаза и улыбнулась. Но ответить не успела.
Двери приемной распахнулись нежданно. Слишком резко. В дверях появились несколько мужчин в форме. Они были похожи на тех спецназовцев, которые вытаскивали нас из нелегального казино.
— Владимир Николаевич Облонский — это вы? — впился ястребиным взглядом почти черных глаз в моего босса один из них.
— Я, — оставив меня и розы, выпрямился Облонский.
Как-то в один миг стало нехорошо. Что-то засосало под ложечкой, и почва ушла из-под ног.
— Вам придется пройти с нами в отделение, Владимир Николаевич. Вы арестованы за махинации, связанные с рекламным агентством «Стела».
— Какие махинации? О чем вы говорите? — сверкнул полным ярости взглядом Облонский.
— У нас имеется ордер на обыск помещения. Все ваши компьютеры будут опечатаны. Не советую спорить с нами. Просто давайте тихо проедем в отделение, без шума и пыли. А наши люди займутся поиском запрашиваемых данных. С вашим адвокатом свяжетесь чуточку позже.
— Маша, сходи к Божене, — повернулся ко мне Облонский. — Будет лучше, если ты сегодня переночуешь у отца или у подруги…
Они не дали ему договорить. Просто надели на него наручники и грубо вывели из приемной.
Я сидела в своем рабочем кресле и не могла пошевелиться. Страх охватил мое сознание. Я не могла поверить, что его обвинили в чем-то очень нехорошем. И, да, я знала, кто такой сити менеджер Алексеев. Вряд ли Владимир отделается слишком просто.
— Девушка, освободите компьютер, — подошел ко мне один из сотрудников полиции.
Сглотнув, я поднялась из-за стола.
Он грубо схватил коробку с розами и принялся их вытряхивать.
— Что вы делаете?! — вскрикнула я. — Это мои цветы! Не трогайте их!
— У нас ордер, — сунул мне под нос какую-то бумажку второй полицейский. — Мы обязаны все перепроверить. А вас я попрошу забрать личные вещи и покинуть помещение после досмотра.
«Ты же уничтожила все договора по «Стеле»?»
Да, конечно, я все уничтожила!
«Ничего вы здесь не найдете!» — мысленно произнесла я вслед ушлым полицейским.
Меня облапали со всех сторон, мою сумочку вытряхнули наизнанку, и все для того, чтобы убедиться, что я не унесу с собой ничего лишнего.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я одарила полицейских полным ненависти взглядом, подхватила истерзанную коробку с розами и бросилась прочь из приемной.
Меня трясло. В глазах плескались готовые политься из глаз слезы.
Кое-как добежала до отдела кадров и без стука распахнула дверь.
— Там… там обыск, — выдохнула, едва дыша, и плюхнулась на стул для посетителей у стола Божены.