Гнев пополам с виной. Ужасный заголовок в газете «Червелл» вдруг вспыхнул перед глазами.
Ровена отодвинула стул, поднялась, поправила фалды платья. Пар тридцать мужских глаз неотрывно следили за движением ткани вокруг ее бедер.
В атмосфере возникла напряженность. Главное блюдо еще на столе, что она делает?
— Садись, — прошипел Джош Оберман.
Ровена не слышала босса, направилась туда, где сидела Топаз, и какая-то женщина вскочила со стула поздороваться с ней.
Совсем недалеко сидела Марисса Мэттьюз, охотничий нюх которой был безупречным: что-то не так. А это «не так» — самое то для колонки сплетен в номер за пятницу. Она напряглась, боясь пропустить хоть слово.
— Ты, Ровена, наверное, чувствуешь себя, как в аду, — с горькой сдержанностью сказала Топаз, — еще бы — проводить вечер в гостях у этих низких буржуев, сидеть за одним столом с ними и есть то же, что они.
— Я вижу, у тебя отлично идут дела в «Америкэн мэгэзинз», Топаз, — ровным голосом проговорила Ровена. — Хотя ничего удивительного — в журналистике проститутки быстро поднимаются вверх. Ну и как, спать с интервьюируемыми — высший класс?
— Неудивительно, что и ты преуспеваешь в своем бизнесе, Ровена, — ответила Топаз, едва сдерживая ярость. — В этой сфере очень мало женщин, так что ты можешь внести достойный вклад в дело феминизма, помогая мужикам заниматься их хеви-метал.
Они сверлили друг друга взглядами, скованные присутствием блистательной толпы.
— Здесь мое поле, — прошипела Топаз.
— Было твое, — резко ответила Ровена.
Обе девушки молчали. Потом медленно отвернулись друг от друга, и Ровена отравилась на свое место.
Майкл Кребс осторожно пробирался к Ровене сквозь танцующих. Он не любил танцевать, но ему нравилось смотреть, как его красивая женщина грациозно вращается в объятиях то одного, то другого магната. Ее интеллигентность и ее самообладание завоевали Нью-Йорк. Мужчины думали, что она снежная королева, а он-то знал лучше.
— Ты не против, если я помешаю? — сказал он известному кинорежиссеру, тут же разозлившемуся — он хотел обсудить с Ровеной какой-то новый проект.
Ровена, искавшая Майкла весь вечер, попыталась остановить себя и не таять сразу в его руках. Майкл не любил эмоций, он требовал полной отрешенности, и, возможно, именно эта способность помогала ему выкинуть из головы обручальное кольцо, поблескивавшее на левой руке, подумала Ровена с новой мукой.
Кребс легко закружил ее в спокойном ритме вальса, положив руку на талию. Он почувствовал реакцию ее тела на прикосновение, как будто через нее прошел электрический ток. И его плоть отозвалась. Сила вожделения пугала, он знал: стоит ему просто взглянуть на нее — она сразу тает.
— Ты замечательно выглядишь, — тихо сказал он ей.
— Спасибо, Майкл, — ответила Ровена, решив держаться спокойно. — Ну что за прием!
— Да, — сказал Кребс обычным тоном. Мы встретимся с тобой в вестибюле через десять минут. Не извиняйся перед Джошуа, а просто спускайся.
Ровена почувствовала знакомые признаки нахлынувшей страсти.
— Но я не могу… — пробормотала она.
— Можешь, — заявил Майкл Кребс.
И Ровена, увидев решительный блеск темных глаз, жесткие с проседью волосы и красивое безразличное лицо, поняла: она сделает все, что он захочет.
— Но ведь вечер… — попробовала она слабо возразить.
— Я знаю, что сейчас будет, — прошептал Майкл ей в ухо. — Так что тебе незачем оставаться и смотреть. В третьем акте все спустятся на четырнадцатый этаж, там сделан каток. А в четвертом акте все поднимутся в сады на крыше, а оттуда на вертолетах гостей перекинут на частный стадион Алекса Мартина, посадят в два самолета, отвезут на танцы во Флориду и вернут обратно.
— Ты шутишь! — выдохнула Ровена.
Кребс нетерпеливо пошевелил рукой.
— Нет, не шучу, но я хочу тебя, и ты никуда не поедешь.
Он еще раз посмотрел на девушку, на ее светлое платье с розочками, на рубины, сверкающие на длинной шее. Она вернулась к себе настоящей. Все эти маленькие аристократки из богатых семей, поиграв на стороне, возвращаются. Она истинная представительница своего класса, европейская леди, о которой Кребс мечтал еще в колледже. Если ему случалось поговорить с такой, он бормотал и заикался, а сейчас он достиг всего, чего хочет она, и в этом новом мире, где класс как таковой не ставится ни во что, он — лорд, а она — крестьянка.
Майкл Кребс, мужчина вдвое старше Ровены Гордон, ее наставник в бизнесе и учитель в сексе.
Он прикоснулся пальцами к ее груди и почувствовал, как Ровена невольно вздрогнула. Он возьмет ее вот такой, не даст ей раздеться. Он хочет увидеть эту английскую леди в прекрасном бальном туалете на коленях перед ним с его плотью во рту. Он жаждет увидеть, как стараются ее теплые мягкие губы и страстный язык, и он кончит… Это первое. А потом, немного позже, он заставит ее поработать руками и губами, снова привести его в полную готовность.
Чтобы он смог поставить ее в постели на четвереньки, задрать этот элегантный шифон и овладеть ею. Выбить из нее эту британскую сдержанность. Ровене Гордон придется как следует ублажить его. Она должна заработать свой секс.
Топаз пристегнула ремень, когда самолет взмыл в небо над Нью-Джерси. У нее появилось второе дыхание без всяких наркотических таблеток, которые глотали большинство гостей. Стюардессы в синей форме расхаживали по широким проходам частного самолета, предлагая пассажирам орхидеи, сигары и крошечные бутылочки с коньяком.
Марисса, страшно возбужденная ссорой, о которой поведает всему миру, уже позвонила обрадовать «Фрайди пипл».
Топаз знала о горячем желании Мариссы и ухмылялась: пусть в этой войне будет только один победитель. Нью-Йорк — ее беговая дорожка, она родилась и выросла в Америке, а эта высокомерная сука здесь просто не выживет. Все заметили — Ровена Гордон не дождалась конца вечера, а Топаз успела переделать столько дел…
Она похлопала Джо Голдштейна по плечу. Конечно, он надменный ублюдок, но им можно воспользоваться.
— Да, Росси? — сказал он, погруженный в «Уолл-стрит джорнэл».
— Джо, — спросила она, — что ты слышал о рок-группе «Атомик масс»?
Ровена стояла около каких-то стеллажей, держась рукой за стол, раздвинув ноги и прикрывая другой рукой рот, чтобы заглушить стоны.
Майкл стоял напротив и совершенно равнодушно работал, заставляя ее смотреть, как он это делает. Он чувствовал ее молодое упругое нутро, стиснувшее его плоть, горячее от удовольствия. Она дрожала, пребывая на грани неописуемого восторга, и безмолвно умоляла подарить его ей.