Когда Эйла остановилась и подняла глаза к небу, солнце уже начинало клониться к западу. Небо поразило ее своей огромностью и красотой. На нем по-прежнему не было ни облачка, однако западная часть неба стала постепенно затягиваться белесой светящейся дымкой. Прикинув высоту солнца над горизонтом, очерченным вершиной утеса, Эйла остановилась. Заметившая это кобылка заржала и поспешила к ней.
— Может, нам пора возвращаться в пещеру? Только давай сначала попьем воды. — Положив руку на шею кобылке, Эйла повела ее к речке.
Деревья и кустарник, росшие у основания крутого южного склона, поражали обилием и пестротой красок, отражавших смену времен года: темная мрачноватая зелень сосен и елей была расцвечена золотистой, бледно-желтой, бурой и огненно-красной листвой. Эта укромная долина казалась особенно яркой на фоне окружавших ее тусклых и однообразных степей. Высокие стены защищали долину от ветра, и потому здесь было куда теплее, чем наверху. Обилие ярких красок говорило о том, что наступила осень, однако солнце продолжало пригревать по-летнему.
— Да, травы у нас маловато. Боюсь, тебе придется съесть свою подстилку…
Эйла бессознательно опустила руки и задумалась. «Осенью Айза всегда запасала траву для того, чтобы зимой подстилать ее под шкуру. Как хорошо она пахла, когда приходило время сменить травяную подстилку, а снаружи все было занесено снегом, ярился и выл ледяной ветер… Я любила засыпать, прислушиваясь к вою ветра и вдыхая вместе с запахом травы аромат лета…»
Кобылка поскакала к речке. Эйла снисходительно улыбнулась.
— Маленькая Уинни, наверняка ты хочешь пить, — сказала она жестами, издав при этом звук, похожий на лошадиное ржание, который вполне мог стать именем кобылки. — Уинни! Уинни!!!
Та вскинула голову, посмотрела на женщину и, перейдя на рысь, поспешила назад.
Эйла потрепала ее по холке.
— Мне кажется, тебе нравится такое имя. Можешь мне поверить, оно тебе подходит. Пора проводить церемонию наречения. Правда, здесь нет Креба, да и на руки тебя взять я не смогу, но это не так уж и важно. Я сама стану мог-уром. — Она вновь улыбнулась. — Подумать только, женщина — мог-ур.
Эйла продолжила путь к реке и неожиданно заметила, что они подошли к тому самому месту, где некогда находилась ее ловушка. Кобылка страшно разволновалась — она принялась громко сопеть, всхрапывать и бить по земле копытом. Судя по всему, само это место и то, что случилось тогда, запомнилось ей на всю жизнь. А табун так и не вернулся в долину. Уж слишком перепугали лошадей огонь и человечий крик.
Она подвела кобылку к реке только возле самой пещеры. Мутный поток, напитанный осенними дождями, уже вернулся в прежнее русло, оставив по берегам ровный слой жирной бурой грязи.
Она зачавкала у Эйлы под ногами, заляпав ее кожу красноватыми брызгами, напомнившими ей о том, что во время совершения таких важных церемоний, как наречение, мог-ур использовал красную охру. Она окунула в красноватую жижу свой палец, начертила им на ноге непонятный знак и, широко улыбнувшись, зачерпнула полную горсть грязи. Теперь она могла обойтись и без охры. Эйла прикрыла глаза, силясь припомнить то, как Креб проводил церемонию наречения ее сына. Ей живо представилось его старое уродливое лицо. Пустая глазница, большой нос, мощные надбровные дуги, низкий покатый лоб, редкая жидкая бородка… Крепок и могуч, пусть и не молод. Как она любила это замечательное старческое лицо.
Она вновь не смогла устоять пред напором нахлынувших чувств. Как она боялась потерять своего сына и как ее обрадовал вид чаши, наполненной красной охрой… Она судорожно сглотнула, однако комок так и продолжал стоять в ее горле. Эйла смахнула со щеки слезинку. Кобылка ткнулась мордой ей в лицо, явно пытаясь утешить свою покровительницу. Женщина опустилась на колени и обняла ее шею.
Она совладала со своими чувствами и решила приступить к церемонии наречения. Грязь стекала с ее собранных в кулак пальцев. Зачерпнув еще одну горсть бурой жижи, Эйла подняла к небу другую руку (точно так же призывал духов Креб) и надолго задумалась, смущенная неожиданной мыслью. Духам Клана могло не понравиться то, что их вызывают для наречения лошади. В конце концов она поняла, что в любом случае не остается ничего иного. Обмакнув кончики пальцев в грязь, она провела ими по морде лошади. Когда-то Креб сделал подобную же полоску на лобике Дарка. Она доходила до его маленького носика…
— Уинни, — произнесла она вслух и тут же перешла на формальный язык жестов. — Эта девочка… Эта лошадь нарекается Уинни. Уинни.
Кобылка замотала головой, пытаясь стряхнуть со своей морды жидкую грязь. Эйла радостно рассмеялась.
— Она скоро засохнет и отпадет, Уинни!
Эйла отмыла руки от грязи, перекинула мешок с зерном на другое плечо и двинулась к пещере. Церемония наречения остро напомнила ей о ее собственном одиночестве. Соседство Уинни, теплого живого существа, облегчало его, но непрошеные слезы все же навернулись на глаза. Пытаясь сбросить бремя печальных чувств, она приговаривала, направляя лошадку на тропу, ведущую к пещере:
— Идем-идем, Уинни. Я поднимаюсь, и ты поднимешься. Я знаю, что ты не каменный козел и даже не сайгак, но все это — дело привычки.
Они добрались до входа в пещеру и вошли внутрь. Раздув тлеющие уголья, Эйла развела небольшой костер и стала готовить на нем зерно. Теперь кобылка уже питалась травой и сырым зерном, однако Эйла продолжала варить ей и кашу, зная о том, как она нравится лошадке.
Она сняла шкурки с пары кроликов, добытых ею с утра, после чего отложила необработанные шкурки в сторону и занялась готовкой кроличьего мяса. У нее успело скопиться изрядное количество шкурок кроликов, зайцев и хомяков. Она и сама не понимала, на что они ей, однако продолжала выделывать и складывать их. Зимой будет видно. В конце концов, она может стелить их на свое ложе.
Дни становились все короче и короче, температура неуклонно снижалась. Впору было задуматься о зиме. Эйла не знала, насколько суровы и продолжительны здешние зимы, и это не могло ее не тревожить. Внезапно овладевшая ею тревога заставила ее в очередной раз обозреть запасы. Она стала осматривать корзины и берестяные короба с вяленым мясом, сушеными овощами и фруктами, семенами, орехами и зерном. После этого Эйла направилась в самый дальний угол пещеры, желая убедиться в том, что хранившиеся там свежие корни и фрукты не завяли и не загнили. У задней стены были сложены дрова, высохший на солнце лошадиный навоз, собранный Эйлой в поле, и сухая трава. Неподалеку стояли корзины с зерном, запасенным ею для Уинни.
Эйла подошла к очагу, перевернула вертела, на которых жарились тушки кроликов, посмотрела на варившуюся в плетеной посудине кашу и, пройдя мимо своего ложа, подошла к той стене, возле которой она развесила травы, коренья и куски собранной ею коры. Стойки, между которыми висели травы, находились недалеко от очага, что позволило Эйле как следует высушить лекарственное сырье и травы для приготовления настоев.