а та продолжала на нее фыркать и огрызаться, как моська на слона.
Ни отец, ни подруги не заметили Татьяниных слез. Только Муравьеву что-то навело на подобные мысли, но угрюмое молчание Татьяны быстро отвадило желание задавать неуместные вопросы. Радовало только то, что на следующий день она должна была увидеться с Вадимом.
Глава 10. Спасибо
Как и предполагалось, отец ничего не заподозрил. Татьяна взяла с собой косметику, гигиенические принадлежности, любимую пижаму и тапочки, уложила все это в небольшой рюкзак, а сверху засунула олимпийку. На себя надела спортивные штаны, простую белую футболку и кроссовки. Уже хотела выйти из комнаты, но вспомнила про подарок. Cхватив статуэтку маленькой балерины, она вгляделась в фарфоровую себя в последний раз и бросила в рюкзак.
Перед выходом отец уточнил время ее возвращения, а потом обнял и пожелал хорошего отдыха. Сам он тоже куда-то собирался, поскольку тщательно выбрился несмотря на выходной день. Татьяна догадалась, что на свидание. Ей даже показалось, будто отец рад ее отъезду на целых два дня.
Она взяла рюкзак и на автобусе доехала до Вадима, немного опоздав. Он стоял у подъезда и курил. Одет был в серые хлопковые штаны и приталенную белую футболку без принтов, которая выразительно обтягивала мышцы. В Татьяне проснулось жгучее желание упасть на его упругую грудь в объятия сильных рук, но парень без всяких приветствий сказал делать другое.
— Кидай вещи на заднее сиденье, — он указал на припаркованный возле дома старый немецкий хэтчбек грязно-зеленого цвета.
Татьяна, взглянув на полуржавую колымагу, засомневалась, что на ней можно куда-то уехать.
— Да, не «Бентли», конечно. Но еще ездит. Хотя бы пару часов протянет. Надеюсь.
Он нехорошо усмехнулся, и сомнения в девушке только укрепились, но она из вежливости ничего не сказала.
Докурив, Вадим сел на водительское место и пригласил ее сесть рядом на пассажирское. Несмотря на длительный срок потребления (Татьяна подозревала, что машина даже старше ее) в салоне было чисто и аккуратно. Обустройство и обивка обшарпались, бардачок сломался, кресла прохудились, но до всего можно было без неприязни дотронуться рукой. Внутри даже не пахло куревом. Татьяна, покатавшись в самых разных автомобилях такси, встречала и в относительно новых неприглядные последствия их нещадной эксплуатации. Здесь же находиться было приятно.
Вадим строго-настрого наказал Татьяне пристегнуться, что ей удалось далеко не с первого раза, и завел автомобиль, что тоже получилось не сразу. Девушку это немного беспокоило, но самоуверенная улыбка парня все стирала.
Мотор зашумел, и они двинулись в путь. Как сообщил водитель, ехать им предстояло два часа, но по дороге надо было заехать в гипермаркет, накупить продуктов и других принадлежностей для праздника.
— Ты только классику слушаешь? — спросил он, потянувшись правой рукой к круглому переключателю радио.
— Что за стереотипное мышление? — укорила его Татьяна. — Мы, балерины, такие же люди, как и все. Разумеется, я в двадцать первом веке живу, а не в девятнадцатом. И слушаю обычную музыку.
— Ну, просто ты первая балерина, с которой я знаком. До тебя некому было развеять эти мифы, — оправдывался Вадим. — Ладно, значит, послушаем «Дорожное» радио.
Он переключил на нужную волну, и вскоре в салоне заиграла попсовая музыка. Поначалу они ехали молча. Парню приходилось останавливаться на каждом светофоре и внимательно следить за дорогой, потому что на пути попадалось множество нерегулируемых пешеходных переходов, внезапно выныривающих из дворов велосипедистов и полуразрушенных лежачих полицейских.
Татьяна слушала музыку и думала о своем. Ей не было неловко от этого молчания. Наоборот. Она любовалась утренним городом, бурлящим как муравейник. Солнечное небо поблескивало в разноформатных окнах многоэтажек. На километры вокруг распространялись ароматы цветения сирени и яблонь. Сквозь приоткрытое окно и до нее доносились терпко-сладкие запахи, подтверждающие, что город теперь полностью под юрисдикцией лета. На улицы вывалило много людей и машин. На долгих светофорах образовывались небольшие пробки. Суббота кипела с самого утра.
Татьяна дышала прохладой июньского ветра, текущего сквозь узкую прощелину окна, и наслаждалась свободой. Именно свободу она сейчас ощущала. В первую очередь, свободу от отца, потому что не надо было напрягаться и придумывать новую ложь по возвращении домой. Он никогда не узнает об этой поездке к Вадиму, а их впереди ждали целых два дня. Они еще не проводили вместе столько времени. И тем более не проводили его так, когда никто не мог помешать. Во вторую очередь, она полноценно осознала, что с академией покончено. Сегодня ей можно было не заниматься репетициями и тренировками, посвятить целый день себе, провести его легко и весело без постоянного чувства долженства. Она просто радовалась этому дню, наслаждаясь примитивной, но прилипчивой песней из динамиков.
— А у меня вчера выпускной был, — сказала Татьяна, почувствовав, что водитель готов немного отвлечься.
— Поздравляю! — широко улыбнулся парень и посмотрел на нее. — У тебя в дипломе так и написано «Балерина»?
— «Артист балета», — гордо сказала она, а потом, погрустнев, добавила. — Между прочим, балериной далеко не каждый артист балета и даже не каждый солист может стать. Это уже высший пилотаж.
— Я и не знал, — пожал плечами Вадим.
— Правда, — вздохнула Татьяна, — ректор вчера сказал, что мне не стоит тратить жизнь на балет. Он даже удивился, что я вообще закончила академию.
Комок боли снова застрял в груди. Вадим с недовольным видом отвернулся к окну, посидел так недолго в задумчивости, а потом ответил:
— Тебя не должно волновать, кто и что говорит по поводу твоего выбора. Это только твое дело. Никто тебе не указ. Если ты хочешь быть балериной, ты ей будешь. Точнее, ты ведь уже артистка балета, разве нет? Какая тебе разница, что думает твой бывший ректор?
Татьяна вздохнула, пытаясь облегчить ту боль, что сжимала грудную клетку.
— Без него бы не получилось, — с сожалением произнесла она.
— Нуу... — протянул Вадим, бегая глазами по окружению за лобовым стеклом, соображая, что на это ответить. — Но диплом ведь ты получила? Теперь уже не важно, как.
— Ну, да.
Татьяна опустила голову. Говорить о непонятных догадках по поводу романтической связи отца и бывшего ректора она не стала, смутившись.
Солнце бесцеремонно впивалось ослепительно белыми лучами в глаза, заставляя жмуриться и отворачиваться. Сила нагрева увеличивалась за счет стекла, и кожу обдавало жаром. Спасали только прохладные струйки ветра из окна. Вадим опустил стекло со своей стороны до половины. Лавина свежего