Юрий Семенович прихлебнул пива и продолжил:
— Государь наш, честнейший Иоанн Васильевич, как ты знаешь, многое простить способен, но токмо не клятвопреступление открытое. Не ведаю, пытался писарь от него сие скрыть, али нет… Да и как скроешь, когда пушки каженный день палят? Рано, поздно — такое завсегда откроется. Стало быть, пришел наш тишайший государь в великую ярость, приказал собрать свободные полки, пойти с ними на Ругодив, город взять, окрестности разорить, а виновников в нарушении мира прилюдно повесить. Крепости же Ивангородской на пальбу ливонскую отвечать огнем столь же ярым, как при вражьем приступе. Остался друг твой Адашев собирать для похода служилые полки, а указ царский опять же почтой своему помощнику отослал. На вербной неделе приказ в Ивангород пришел, в апреле. Тут пушкари русские по Ругодиву все вдруг и ответили. И оказалось, что палят они куда далее и точнее, нежели умельцы фогтовы. Немецкие ядра лишь по стене угождали да по башням русским, а царские подарки в самый город падать стали, дома и склады торговые ломая, людей увеча и припасы разоряя. Бюргеры тем же вечером супротив друга мого дражайшего взбунтовались, попытались под стражу взять и русским выдать, да он успел в крепости запереться. Притом со злости приказал за реку еще яростнее стрелять.
Тут бюргеры ругодивские собрались и два письма отправили. Одно на нашу сторону, ратникам, в коем обещались добром жить, фогта злобного отдать, о мире умоляли и условия сего уговора испросили. Другое отослали магистру Фюрстенбергу с мольбами о помощи. Наши воеводы, не будь дураки, потребовали Ругодив вовсе государю отдать, крест на верность Иоанну всем поцеловать, а кто не желает жить в пределах русских — так тем уходить невозбранно с добром, кто сколько забрать сможет. Горожане согласились: грамоты подписали, целовали крест, обещали сами крепость одолеть и фогта выдать. Упросили, чтобы русские стрелять перестали. Двух уважаемых горожан отправили в Москву с присягами и целовальными грамотами, дабы те государя в честности своей заверили. Уточняли все, кому, сколько и когда подати платить придется, какой гарнизон государь к ним поставит, кто на его содержание тягло станет нести.
Пока посулы, уговоры да уточнения длились, аккурат знакомец наш, комтур Готард Кетлер, подошел с ратью в несколько десятков доблестных рыцарей с кнехтами своими, числом всего сотен шестнадцать, может даже пятнадцать, а то и менее. И как сила сия у Ругодива лагерь разбила, вмиг настроение сменилось у горожан. Порвали они на берегу, на глазах у русских, все грамоты и договоры, кричали срамные слова и поносили всячески, сколько фантазии хватало.
Ратники в Ивангороде озлились изрядно, опять пушки и пищали их ядрами стали плеваться. И тут… И тут…
Князь Друцкий начал захлебываться от смеха.
— И тут рыцари ливонские сказали комтуру, что больно опасно стоять у города, когда округ пушки стреляют, да еще того и гляди русские реку могут перейти и резню учинить. Свернули лагерь свой и скорым маршем уж к вечеру ушли все до последнего. Так и удрали, Кетлера одного Ругодив оборонять оставив… Комтуру что делать? Тоже следом убрался. Токмо что и сделал, так славного фогта Эрнста фон Шнелленбера с собой забрал, а заместо него в крепость ревельского командора Зеегафена посадил с малым гарнизоном. Ревель — это они так Колывань кличут. Вот…
Юрий Семенович отсмеялся, запил веселье хорошим глотком хмеля и продолжил:
— И тут на тебе, какая неприятность случилась! В одном из трактиров зашедшие выпить вина горожане увидели икону Богородицы, оставленную в трапезной русскими купцами. Подгулявши, немцы стали глумиться над иконою и бросили ее в огонь. И вдруг пламя прыгнуло из-под котла кверху — как испугалося лика святого — и охватило потолок. В комнату влетел вихрь, подхватил огонь и разнес по всему городу! Стра-ашное было дело. Прямо ужас…
Зверев пытливо глянул на гостя. Изложенная им история показалась ему несколько странноватой. Даже подозрительной.[23] Старик весело округлил глаза и вскинул брови, словно отвечая: «А при чем тут я?».
— Дальше, дальше что было, дядюшка? — поторопила его Полина. Слушателей в трапезной набралось уже немало.
— Как только русские увидели из Ивангорода, что Нарва объята пламенем, — поднял кружку князь, — то бросились — кто на лодке, кто на доске — через реку, выперли железные городские ворота и посыпали в город. Ругодивцы сдались тут же, и победители начали тушить пожар, немцы же заперлись в крепости и хулили их со стен дурными словами. Полных два дня они ругались, а опосля кликнули воевод наших и поклялись именем Божьим, что отдадут крепость, токмо если их свободно выпустят с честью и оружием, а верным ордену горожанам невозбранно позволят с ними уйти. Хотя бы в одной одежде и безо всякого имущества. Воеводы поцеловали крест в том, что сдержат обещание, и поутру Зеегафен оставил укрепление, уйдя в замок Везенберг, что стоит там неподалеку. Правда, ратники и воеводы ивангородские, обосновавшись в Ругодиве, стали после сего осматривать окрестные места и ненароком приблизились к оному Везенбергу. Сего зрелища комтур и воины его устрашились безмерно. Сочтя, что их собираются воевать, кинулись к лошадям и немедля умчались прочь, оставив без боя замки Везенберг, Сыренск[24] и Тольсбург. После полудня двенадцатого мая никого из рыцарей или их воинов округ Наровы более никто не видел, я же оседлал лошадей и прямым ходом помчался сюда.
— Видно, есть причина, Юрий Семенович, — понял Зверев.
— Да, и зело важная. Даниил Адашев ныне армию, мыслю, ужо собрал и ведет ее к Ивангороду по Великолукской дороге. Другого пути по суше туда нет. Однако же, Андрей Васильевич, коли он дойдет до Ругодива и увидит, что город сдан, иного ему не останется, кроме как войско распустить и делом своим воеводским заняться. Супротив указа боярин Адашев не пойдет.
— Это так, — согласился князь.
— Он твой друг, Андрей Васильевич. Уговори Даниила не с востока, а с запада Чудское озеро обойти. По ливонским землям. Глядишь, орден их от разорения попытается защитить, война всерьез завяжется. А то ведь дело к очередному перемирию идет. С Ругодивом ливонцы расстались и на том рядную грамоту подпишут. Но за новые, еще не захваченные города, мыслю, вступятся. Не могут не вступиться! Коли Юрьев нам отдать — это значит разом всего епископства лишиться. Что скажешь, сынок, попробуешь? Холопов я к Лукам Великим ужо послал, караулят. Как войско появится — мигом упредят.
— Попробую. — Андрей взял жену за руку, поцеловал ладошку: — Прости, родная моя. Боюсь, в княжество тебе придется возвращаться одной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});