С одной стороны, неотвратимость наказания укрепляет существующие в обществе моральные обязательства людей друг перед другом. Одна из таких норм — это то, что жертвы должны цениться как человеческие существа. Рассмотрим следующую историю. Серийный насильник Джон, напавший на Мэри, признан виновным и отправлен за решетку. Несколько месяцев после этого Джона лечат кастрексом, фантастическим новым лекарством против изнасилований, которое гарантированно навсегда уничтожает агрессивные сексуальные побуждения. Кастрекс начинает работать сразу после нескольких приемов, и несколько недель спустя Джон оказывается на свободе. Он больше не представляет ни для кого угрозы. Его реабилитация прошла успешно. Но легкое наказание Джона болезненно отзовется на Мэри, ее семье и обществе в целом.
Если общество не осуждает агрессора или просто бьет его по рукам, жертвы чувствуют себя неотомщенными, а потому обесцененными и обесчещенными. Если преступники погибают до суда или их убивают в тюрьме до того, как они могли быть адекватно наказаны, жертвы и их семьи порой приходят в ярость. Уголовники, которые не «заплатили по счетам», могут подвигнуть жертв и их семьи на мысли о личном возмездии, и иногда так и происходит. В противоположность общепринятому мнению такие чувства не всегда возникают в приступе гнева и жажды крови. Мотивация к тому, чтобы воздать нарушителю по заслугам, может порождаться горем или чувством священного долга восстановить справедливость (40).
Люди пытаются противостоять тому, что они воспринимают как неадекватное наказание. Кларенс Дэрроу получил кучи писем от тех, кто хотел, чтобы его клиенты были повешены, и эти письма были, по его словам, «в высшей степени жестоки и брутальны». Возьмем более поздний пример, процесс 2011 года над Кэйси Энтони, 25-летней женщиной из Флориды, которая не сообщила о пропаже своей двухлетней дочери. Многие были убеждены, что она убила своего ребенка или, по крайней мере, замешана в ее смерти, и Энтони продолжали угрожать смертью уже после того, как обвинение в убийстве было с нее снято. Присяжные тоже часто говорят о своем моральном долге обеспечить удовлетворение жертв и их семей. Когда судья окружного суда США приговорил к 150 годам заключения дискредитировавшего себя финансиста из Нью-Йорка Бернарда Мэдоффа, присвоившего путем мошенничества миллиарды долларов, принадлежавшие тысячам клиентов, он объяснил прессе, что исключительно длительное наказание для пожилого человека, который, скорее всего, умрет в течение ближайшего десятилетия, было символическим способом помочь жертвам оправиться от удара (41).
Восстановление социального статуса жертвы — еще одна жизненно важная функция воздаяния. Когда закон предусматривает неадекватное наказание для преступников или позволяет им вообще избежать наказания, деморализующее послание общественности читается ясно: жертва настолько несущественна, что на ее право безопасности и собственность можно безнаказанно покушаться. Именно поэтому соразмерное наказание должно осуществляться при пристальном внимании общественности на открытых процессах, анонсироваться в прессе и должно предваряться отчетливым посланием об общественном моральном осуждении. Тем самым каждому члену общества стремятся напомнить, что подобное неподобающее обращение с другими людьми допускаться не будет.
В серии экспериментов правовед Кенуорти Билз просила испытуемых оценить жертву насильника, который был осужден за изнасилование, и похожую женщину, напавший на которую насильник был признан виновным в менее серьезном преступлении. Испытуемые сначала оценивали обеих женщин до того, как им сообщили о том, какое именно наказание понесли их насильники. Когда испытуемые узнавали, что насильник был осужден по всей строгости, они оценивали жертву как более «уважаемую», «ценимую» и «достойную восхищения», чем вначале, когда они не знали о наказании. Если же испытуемые узнавали, что насильник был осужден за другое, меньшее преступление, то они снижали оценки социального статуса жертвы (42).
Что происходит, когда общество не имеет возможности вершить правосудие? В середине 1960-х социолог Мелвин Лернер разработал гипотезу «веры в справедливый мир» (43). В соответствии с ней у каждого из нас есть сильная потребность верить, что мир — это место, где люди получают то, что заслуживают, место, где действия имеют предсказуемые последствия. Вера в справедливый мир сродни «контракту» с миром в отношении результатов нашего поведения: мы делаем правильные вещи — и получаем вознаграждение или, по крайней мере, примерно знаем, каких последствий ожидать. Лернер понимал, что представление о справедливом мире является иллюзорным, но утверждал, что чувство справедливости помогает нам планировать свою жизнь и достигать своих целей.
В одном из своих знаменитых экспериментов Лернер просил испытуемых просмотреть десятиминутный видеосюжет, где их сокурсница будто бы участвовала в учебном опыте, посвященном изучению памяти. Студентка была опутана разветвленной сетью проводов, подсоединенных к электродам, и якобы получала болезненный электрический разряд всякий раз, когда она неверно отвечала на вопрос (конечно, она не получала никакого удара током, но правдоподобно это изображала). Затем исследователи поделили зрителей на группы. Одна должна была
проголосовать за решение отсоединить жертву от аппарата и вознаграждать ее деньгами за правильные ответы. И все испытуемые, кроме одного, проголосовали за спасение жертвы. Другой группе экспериментаторы сказали, что жертва будет продолжать получать болезненные удары током. Варианта с вознаграждением здесь не было предусмотрено. Потом зрителей просили оценить жертву, и испытуемые из группы, которой была предложена возможность вознаграждения, оценили девушку выше (например, как более «привлекательную» и «очаровательную»), чем те, кому не говорили о возможности вознаграждения и в чьих глазах жертва должна была пострадать больше.
Заключение Лернера удручающе. «Вид невинного человека, страдающего без возможности воздаяния или компенсации, приводит к тому, что люди недооценивают привлекательность жертвы, чтобы установить для себя более приемлемое соответствие между ее участью и ее характером», — написал он. Другими словами, если интуитивное чувство справедливости человека удовлетворено, его вера в справедливый мир поддерживается. Но когда испытуемые (читай: общество) не имеют возможности восстановить справедливость, они обвиняют жертву, как бы уверяя себя, что она каким-то образом сама на это напросилась (44).
Не только жертвы, но и сама правовая система страдает, когда преступники избегают наказания, хотя и не любое наказание подойдет. Санкции должны выглядеть соразмерными проступку. Если ситуация воспринимается как отклонение в любом направлении — слишком мягкое или слишком жесткое наказание, — закон может утратить свою моральную силу. Вспомните Родни Кинга, человека, за которым калифорнийская полиция гналась на высокой скорости, пока он не был пойман и жестоко избит. Вскоре после оправдания в 1992 году сотрудников полиции, участвовавших в избиении, половина всех опрошенных в Калифорнии сказала, что они утратили веру в судебную систему. В системе, которая воспринимается как несправедливая, члены жюри присяжных могут игнорировать указания судей, полицейские могут руководствоваться своими собственными соображениями о том, кого следует арестовывать, а также фабриковать обвинения или жестоко
обращаться с подозреваемыми. Свидетели, в свою очередь, могут отказываться сотрудничать со следствием или давать показания в суде.
Исследователи выяснили, что люди легче совершают небольшие правонарушения, например нарушают правила дорожного движения, совершают мелкие кражи или нарушают авторские права, когда законы в широком смысле не соответствуют их восприятию хорошего и плохого. Присяжные более чувствительны к аннулированию (оправданию обвиняемых, которые виновны с точки зрения закона), когда вердикт, диктуемый законом, противоречит их чувству справедливости и представлению о нравственности и правосудии. К примерам такой ощущаемой несправедливости относятся случаи, когда судья не принимает доказательства к рассмотрению, обвинение протестует против представленных доказательств, а полицейские превышают служебные полномочия или дают ложные показания в суде (45).
И, наконец, наше интуитивное понимание правосудия служит мощным стимулом для социальных изменений. Движение за права жертв выросло из сильного чувства незавершенного дела. Несвершившееся правосудие заставляет отвернуться от присяжных, судей и прокуроров. Таким образом, подрывается авторитет закона, института, надежность функционирования которого опирается на искреннюю веру в его носителей. Прагматические усилия, нацеленные исключительно на снижение будущей преступности, а не на строгое воздаяние за прошлые деяния, заставят многих жертв сомневаться в моральном авторитете закона. Такие жертвы не обязательно хотят жесткого обращения со своими обидчиками, но они безусловно хотят, чтобы судьи назначали соразмерное наказание. Больше всего они желают, чтобы закон признал то, что с ними произошло, неправильным и причиняющим моральный ущерб (46). Идея заявления потерпевшего в суде как раз и заключалась в том, чтобы судья, выносящий приговор, мог непосредственно услышать, какую душевную боль вынесли жертва и ее близкие. Некоторые жертвы хотят услышать извинения от своих обидчиков — не вместо наказания, а в дополнение к нему.