Они считают, что в пользу этого свидетельствует серия захватывающих экспериментов, проведенных в 1980-х физиологом Бенджамином Либетом. В своей лаборатории в Калифорнийском университете в Сан- Франциско Либет, регистрируя ЭЭГ испытуемых, просил их выбрать произвольный момент, чтобы поднять палец или пошевелить запястьем. Испытуемые также должны были смотреть на секундную стрелку часов и сообщить ее точное положение в момент, когда они почувствовали побуждение к движению. При этом Либет регистрировал у них электрическую активность дополнительной моторной коры, расположенной в лобных долях зоны, которая задействована в планировании движений.
То, что он обнаружил, было ошеломляющим: активность в дополнительной моторной коре возникала за 400 миллисекунд до того, как испытуемые осознавали свое решение пошевелить пальцами. Другими словами, в цепи событий осознание испытуемыми своего намерения выполнить движение возникало слишком поздно, чтобы повлиять на осуществляемое действие. Таким образом, вместо того чтобы предвосхищать действие, произвольное намерение следовало за ним[70] (19).
Сам Либет не расценивал эти результаты как основание для абсолютного отрицания роли сознания в руководстве поведением. Он полагал, что хотя осознание вступает в игру с опозданием, у людей все же сохраняется свобода «вето» или подавления движения, которое было порождено неосознаваемыми процессами. То есть можно сказать, что если даже мы не обладаем свободой воли, то мы обладаем «свободой не действовать» (20). Однако другие интерпретировали результаты Либета более радикально — как доказательство, что наш разум или личность (сущность, которую мы воспринимаем как «себя») ничем не распоряжается. Психолог Дэниел Уэгнер является сторонником этой точки зрения. Мы так уверены, что это мы сидим на водительском сиденье, говорит он, потому что мы стремимся ощущать «авторство» своих действий (21).
В иллюстративном эксперименте Уэгнер просил испытуемых втыкать булавки в куклу-вуду в присутствии другого человека, который играл роль «жертвы». Он велел «жертвам» раздражать испытуемых- «шаманов» своим опозданием на эксперимент и грубым обращением. Другая группа «жертв» не получала задания злить своих «шаманов». Все жертвы симулировали головную боль после «обряда вуду», но именно те «шаманы», которые были спровоцированы своими жертвами, как правило, заявляли, что это их колдовство вызвало головную боль (22).
Уэгнер приводит другие яркие примеры, когда действие человека не управляется сознательным намерением. Один из таких примеров — это явление конфабуляции, когда люди придумывают объяснения, почему они предприняли те или иные действия, которые со всей очевидностью были вызваны внешними факторами. Скажем, во время операции на мозге нейрохирурги могут заставить пациента подвигать руками, стимулируя соответствующую управляющую область моторной коры. Когда они спрашивают пациентов, почему те пошевелили руками (во время многих операций на мозге пациент находится в сознании), пациенты конфабулируют причину, в которую они искренне верят, — например, чтобы привлечь внимание врача (23).
Те, кто выходит из гипнотического транса, тоже ведут себя подобным образом, объясняя, почему они совершают внушенные им действия[71]. Фактически мы все время от времени конфабулируем. Психолог Тимоти Уилсон придумал термин «адаптивное бессознательное» для обозначения того типа автоматических и не требующих усилия когнитивных процессов, которые непостижимы для нашего сознания, но при этом отвечают за большую часть нашего поведения. Действительно ли мы «знаем», например, почему мы влюбились в Мэри, а не в Джейн, почему не можем терпеть Джоэла, но не Дэвида или предпочитаем одну профессию другой? Мы придумываем объяснения для своих желаний или сделанного выбора, но можем ли мы вообще знать правду? Мы «чужие себе», как сказал об этом Уилсон, поскольку мы не вполне уверены в том, как и почему мы делаем многие вещи, и бываем особенно сбиты с толку, когда в конечном счете саботируем свои собственные интересы (24).
Но всегда ли мы отчуждены? Работа Либета, посвященная осознанию намерения совершить движение, остается значимым напоминанием о том, что многие наши действия совершаются не по нашей воле, в том смысле, в каком мы привыкли об этом думать. Но крайне спорен вывод о том, что все наше поведение совершается автоматически —
то есть что мы по сути своей существа, в поведении которых сознание не играет решающей роли (25). Это леденящий вывод: если наши действия не имеют разумного основания, зачем вообще что-то делать? К счастью, есть разумные альтернативы этому умозаключению. В конце концов, тот факт, что наши намерения действуют иногда в обход наших сознательных желаний, не означает, что наше поведение всегда «случается» с нами, особенно когда личные и правовые последствия определенного поведения очень весомы.
Наши мозги весьма искусны в мышлении, и вы заняты им прямо сейчас, в процессе чтения. Мы вынашиваем идеи, размышляем над ними и намереваемся осуществить соответствующие этим идеям действия. В ходе этого процесса самоизменяющийся, пластичный мозг учится на собственном опыте и в результате в следующий раз «рассуждает» по-другому (26). Сознательное мышление позволяет нам устремляться к долговременным целям, проигрывать различные сценарии и осмысливать прошлые события, особенно когда мы попадаем в незнакомые ситуации.
Короче говоря, маловероятно, что наши психические процессы никогда не влияют на наше поведение. Несмотря на то что испытуемые Либета вполне могли двигать пальцами или кистью до того, как осознавали выраженное намерение совершить это действие, само это движение уже было встроено в последовательность добровольных действий. Испытуемые решили принять участие в эксперименте, нашли дорогу в лабораторию и следовали указаниям экспериментатора о том, что им делать. Фактически они планировали свои действия точно так же, как профессор продумывает, в какой научный журнал лучше отправить свою статью, защищающую спорное положение о том, что принятие решений всегда осуществляется помимо сознания (27).
В конечном счете деятельность является комбинированным продуктом автоматики и аналитики. Подумайте об этом. Многие из нас могут не задумываясь печатать вслепую, но при этом мучаются над выбором тех слов, которые нужно напечатать в анкете для поступления на работу, или на сайте знакомств, или в брачном договоре. Или возьмем игру
в теннис. Прежде чем подать теннисный мяч, игрок выполняет серию осмысленных подготовительных действий (например, договаривается о встрече с партнерами и заставляет себя тренироваться). С этого момента большая часть игры представляет собой в основном автоматическую деятельность, осуществляемую без планирования каждого отдельного движения. Как подтвердит любой тренер или спортсмен, сама суть спортивных тренировок состоит в намеренном достижении автоматизма, чтобы казалось, будто человек движется так от природы.
Может ли быть так, что наши действия постоянно обходят наше сознание и это случается все время и со всеми?
Если бы мы не экономили свою когнитивную энергию за счет подобных автоматизмов, мы бы были доведены повседневными требованиями принятия осознанных решений до состояния, близкого к параличу. Только представьте себе необходимость уделять полное осознанное внимание каждому мельчайшему элементу хореографии нашей жизни, например чистке зубов, попыткам поймать такси, сохранению контроля над собственными эмоциями или соблюдению ограничения скорости. На самом деле большая часть таланта игрока в теннис — как и большая часть нравственного кодекса — состоит в развитии комплекса навыков, где преобладают автоматические действия. «Нравственность формируется в человеке благодаря совершению им своих действий», — гласит знаменитое изречение Аристотеля (28).
Таким образом, не стоит думать о свободе воли в ракурсе «все или ничего», черное или белое. Мы должны относиться к этому как к мозаике оттенков серого. Временами определенные параметры нашего поведения находятся под сознательным контролем (особенно когда нам надо принять трудное решение, когда мы строим планы или слишком многое поставлено на карту), а в иных ситуациях сознание остается в стороне. Вероятно, практически каждое действие возникает из сплава сознательных и неосознаваемых процессов, которые в разной степени проявляют себя — в соответствии с требованиями момента.
Покуда человеческие существа обладают осознанными психическими состояниями, которые способствуют управлению поведением и самоконтролю, наше чувство нравственности и законы не нуждаются в радикальном пересмотре.
Даже жесткие детерминисты вроде Грина и Коэна соглашаются, что мы можем использовать сознание для контроля своих действий. Однако они хотят очистить закон от карательного наказания, поскольку видят в преступниках «жертв нейронных обстоятельств», которые, как следствие, неспособны к истинному выбору. Их идеалистическое видение того, как должна работать система уголовного права в мире без «заслуженного воздаяния», поднимает ряд интересных вопросов: действительно ли мы способны убрать понятие вины из правовой сферы? Можем ли мы просто выломать его из наших укоренившихся представлений о том, как функционирует человеческое существо?