Читать интересную книгу Сказания древа КОРЪ - Сергей Сокуров

Старец взглянул на ротмистра с мгновенным ужасом в прозрачных глазах и ещё ниже опустил голову, не ответив на явный вызов.

С недавних пор художник стал небрежно относиться к тайне. То есть, перестал таиться на каждом шагу. Внимательный слушатель мог составить по роняемым им словам, иногда пространным высказываниям довольно цельную картину. А Даша была именно таким невольным слушателем. И стала догадываться, что Фёдор Кузьмич совсем не тот человек, за которого себя выдаёт. Но кто он? В этом вопросе женщина и близко не подошла к раскрытию тайны. Сейчас, за обедом, открылся ей в старце очень несчастный человек. Этого ей было достаточно, чтобы определиться в своём отношении к нему.

Скорых ждал с замиранием сердца: сейчас прозвучит «Корсиканец», и он как бы получит вольную. Но хозяин его судьбы больше не издал ни звука. Он неподвижно сидел, понурившись над тарелкой. В растерянности Сергей встал из-за стола.

– Простите, отец.

И поднялся в мастерскую. Старец не шевелился. Даша вдруг освободилась от робости перед ним. Она впервые за все годы, проведённые вместе, коснулась пальцами морщинистых и жёлтых, женственных кистей рук старого человека, сложенных одна на другой на краю стола перед тарелкой.

– Что вас мучает, батюшка? А? Откройтесь, полегчает.

– Я отцеубийца, доченька, – послышался ответ.

Поднявшись в мастерскую, Дарья застала мужа, сидящим с потухшей трубкой в кресле перед голой, обшитой сосновыми досками стеной. Ни один новый мазок не лёг на холст, поставленный вчера на мольберт. Дарья примостилась на подлокотнике кресла, пригладила тонкие волосы на голове мужа, которые она никогда не видела в их природном цвете, лишь седыми. Он ответил слабым пожатием бедра сквозь ткань платья.

– Что делать, Даша, как быть?

Жена оказалась готовой на ответ:

– Всё оставить как было, мой друг. Ты единственный близкий человек нашего дедушки из какой-то его другой, прежней жизни. Он нуждается в тебе, именно в тебе. Знаешь, служить тому, кому ты очень нужен, наверное, самая большая удача в жизни. Послужи ещё, до конца. Ты же сам не простишь себе, если уйдёшь. Я тебя знаю.

После этого разговора мрачное настроение последних месяцев уже не возвращалось к Сергею Скорых. Его отношение к старцу изменилось не только внешне. Ротмистр перестал ощущать себя рабом капризного фантазёра. Появилось, правда, некое чувство снисходительности к растерянной душе, но оно не проявлялось ни в словах, ни в действиях опекуна. Оно только позволило чёрному гусару стать мысленно (исключительно мысленно) вровень с бывшем властителем стран и народов. Не имело теперь значение, кто перед ним, Александр Павлович или рождённая воображением его фантомная тень.

И ещё одно важное последствие имела для Сергея беседа с Дашей в мастерской после того обеда: она и младенец-сын заняли главное место во всех помыслах Борисова сына. Царская служба, бывшая доселе смыслом его жизни, отодвинулась на второй план, давая приоритетное место семейному служению. И эта перестановка окончательно навела порядок в душе и голове гусара. Если бы пришлось выбирать, он бы выбрал… всех – сына Федю, жену, старца (и Архипа не забыл бы), но не кого-нибудь из них. Они все нуждались в нём.

Глава Х. Дневник племянника

Из томских достопримечательностей ближе всех к усадьбе Скорых находился полу-этап. Пологая крыша приземистого сруба выступала над частоколом. В один из летних дней у полосатой будки при воротах остановился сопровождаемый двумя верховыми крытый экипаж. От колёс до выпуклой крыши, наращенной поклажей, он нёс следы рытвин и ухабов, отечественных луж, подобных морям, и никогда не просыхающей летней грязи. Казаки в высоких шапках соскочили с сёдел.

Распахнулась дверца дорожной кареты, и сначала показался рослый молодец в летнем пальто с пелериной. У него было крупное лицо, обрамлённое сросшимися под подбородком рыжими бакенбардами. Разминаясь, присел на корточки, выпрямился и, подав руку, помог сойти на землю даме в шляпке, повязанной красным платком, в дорожном платье. Молодой человек и его миниатюрная спутница лет сорока прошли к воротам и после небольшой заминки были пропущены стражей во двор пересылочной тюрьмы. Пробыли там недолго. Когда вышли, дама задержалась возле будочника. Тот указал в сторону фабричной трубы. Приметная пара забралась в экипаж и покатила, сопровождаемая верховыми, в указанном направлении. Проехав фабричку, возница осадил лошадей у ворот в глухом, высоком заборе.

Навстречу путникам, пропущенным через калитку, спускался с крыльца художник, судя по робе в пятнах краски.

– Прошу пана, – заговорила дама на русско-польском, – мы с сыном просимы пустить нас на ноць. Людзи казали, у вас чисто. О, пенёндзы есчь! Мы бардзо кушай, да кусшать хцем.

Пока звучала эта фраза, художник успел учтиво поклониться и сообразить, что от него хотят.

– Весьма польщён доверием, сударыня. Места для вас найдутся. Помыться можете в баньке, сегодня как раз жена истопила. После пожалуйте к столу, – и спохватился. – Прошу прощения сударыня, Скорых, Сергей Борисович, к вашим услугам.

– Бардзо рада, Христина Корчевська.

– Збигнев Корчевськи, – представился царский преступник из-за спины матери, возвышаясь при этом над ней на добрые десять вершков.

Тут только ротмистр его рассмотрел и поразился сходством поляка со старшими братьями, Андреем и Игнатием. Бывает же такое!

За обедом разговор крутился вокруг дорожных впечатлений варшавских пилигримов и русской банной традиции. Поляки от баньки остались в восторге, ибо последний раз ванну, то есть бочку с водой, принимали в Екатеринбурге. В пути плескались при переправах через реки. Хозяева поинтересовались, куда следуют путники. Те назвали Иркутск, не вдаваясь в подробности, кто они, какова цель путешествия. А Скорых, приучённые жизнью лишнего не говорить, любопытство своё допросами не утоляли. Фёдор Кузьмич отобедал у себя, как всегда, когда в усадьбе были чужие, если они не приходили лично к нему. Пану Збигневу постелили в мастерской, пани Христине предоставили гостиную, отделённую от детской супружеской спальней. Казаки переночевали во владениях Архипа, на сеновале. Утром, чуть свет, гости, изливаясь в благодарностях пане Дарьяне, укатили. Даша потом вспоминала, будто слышала, как Архип предупреждал кучера-поляка и казаков смотреть в оба на глухих перегонах, ибо случается, налетают из степей кыргызы и уводят пленников на рынки Бухары.

Сергей Борисович гостей не провожал. Проснулся он поздно с головной болью от вчерашнего «бордо», долго мылся у колодца. В мастерскую поднялся только к полудню. Смотрит, на полу у дивана, на котором молодой поляк провёл ночь, лежит толстая тетрадь в переплёте красной кожи. Раскрыл на первой странице – красивым почерком, крупно, выведено чернилами DZIENNIK. Звучит как «дневник». И дальше больше половины тетради исписаны польскими, видимо, словами. Буквы мелкие, почерк красивый, строчка ровная. Но вот чернильные записи прерываются. Их сменяет серый грифель, буковки начинают прыгать вверх-вниз, налазить одна на другую. И теперь становится понятен смысл написанного: автор дневника, сменив перо на карандаш, перешёл на русский язык. При этом открытии Скорых захлопнул было тетрадь. Но решил, что деликатность здесь неуместна. Необходимо было определить, насколько важны эти записи для автора, насколько они ему ценны. И тогда выбирать, посылать ли верхового с тетрадью вдогонку за молодым ротозеем или ждать от него письма с адресом и просьбой доверить забытую вещь сибирской почте.

С первых карандашных строк Збигнев, рассуждая сам с собой, открыл причину перехода на русский язык, которым он владел значительно хуже, чем родным, польским. Она оказалась прозаичной: необходимо в совершенстве овладеть речью людей, среди которых придётся провести десять лет. Матка Кшыся в этой науке плохая учительница. Жаль, что отмахивался от отца, когда тот, пытаясь сделать сына двуязычным, развлекал его русскими народными сказками.

Листая дневник, местами вчитываясь в него, ротмистр стал прозревать. Хм, занятно! Пан Корчевский и русские сказки! А кто это Борисов? Похоже, русский подпоручик Игнатий и магнат Игнацы – одно и то же лицо. Вспомнилась встреча с сестрой Антониной, её рассказ о денежной посылке из Польши. Теперь эти проезжие поляки. Нет, не случайно Збигнев похож лицом на Игнатия. И фигурой. Откуда взялась фамилия Корчевский? Несколько раз ротмистр повторил её вслух, пока не уловил «кор». Вспомнил новую фамилию Андрея – Корнин, с тем же «кор». Интересно, а как младший из братьев? Вовлечён ли Пётр, если жив, в эту мистическую игру, начало которой положила маркитантка, а развил он, Сергей, по какому-то дьявольскому вдохновению в винном погребе носатого Эшмо в Сиверском городке? Сергей крикнул вниз, чтобы его не отвлекали и захлопнул дверь мастерской. Не прошло и часа, как буквально скатился вниз в сильном возбуждении: