Читать интересную книгу Батарея - Богдан Сушинский

– Впрочем, из трехлинеек тоже ведь стреляют, – рассудил командир «сорокапяток». – От отчаяния, правда.

– А мы отчего стреляем, не от отчаяния, что ли?

Еще через минуту точно такой же приказ Гродов отдавал командиру огневого взвода главного калибра.

– Это любопытно: по самолетам до сих пор палить не приходилось, – остался верен своей постной невозмутимости Куршинов.

– Вот и пользуйся предоставленной тебе возможностью, лейтенант, пользуйся.

– Да воздушная волна от моего залпа оставит этих летунов без крыльев, – проворчал командир огневого взвода уже после того, как отдал приказ: «Орудия зарядить! По самолетам противника прямой наводкой – залпом!»

Именно после залпа орудий главного калибра Гродов увидел, как один из самолетов буквально взорвался в воздухе прямо по курсу «Кара-Дага».

То ли испугавшись этой пальбы, то ли решив, что объятое огнем и уже выбрасывающееся на мель судно все равно погибнет, остальные три самолета сделали еще один заход на него и поспешно улетели куда-то в сторону Николаева.

Последнее, что способен был сделать для экипажа командир береговой батареи, – это послать к затонувшему по самую надстройку и все еще пылающему судну батарейную шлюпку. В стереотрубу Гродов видел, что судно проходит буквально в нескольких метрах от подводной скалы и, уже полузатонувшее, ложится на грунт правым бортом к берегу, буквально метрах в тридцати от каменистой отмели. Кто-то из членов команды уже плыл к берегу или к подходившей со стороны кормы батарейной шлюпке, кто-то еще метался по палубе все еще дымящего, выгорающего изнутри парохода.

– Только бы не последовало взрыва, – вслух произнес капитан, обращаясь к появившемуся рядом комиссару батареи Лукашу.

– Если до сих пор не взорвался, то теперь уже вряд ли, – успокоил его политрук. – Мотористы, очевидно, грамотно сработали, а серьезного боезапаса на борту не оказалось.

Выйдя из командного пункта, они вместе направились к тому месту, где на берегу начали появляться первые спасенные моряки. Судя по всему, никаких пассажиров на «Кара-Даге» не оказалось, поэтому и сутолоки особой не происходило.

– Товарищ комиссар, вы отца моего не видели? – появился откуда-то из-за прибрежного холма Женька Юраш.

– Не отца, а мичмана Юраша, – с напускной суровостью отрезал вместо комиссара комбат. – С ним все ясно: выполняя приказ, он пошел на шлюпке спасать моряков, а вот ты, юнга, приказы позволяешь себе нарушать.

– Это вы о моем появлении на корректировочном посту? – наивно округлились глаза Женьки.

– И о нем – тоже.

– Надо же было кому-то помогать сержанту Жодину и охранять его. Вообще-то с ним должен был идти краснофлотец Кротов, однако сержант сказал: «Отставить! Со мной пойдет юнга Юраш».

– Подозреваю, что все происходило немного не так. Сначала ты долго уговаривал его взять с собой, а то и соврал, что отец, то есть я имел в виду мичмана Юраша, разрешил тебе идти в дозор, на корректировочный пост.

– Без этого Жодин попросту не взял бы меня, – потупил глаза парнишка.

– То-то и оно, – ухмыльнулся вместе с комбатом и комиссар Лукаш.

– А теперь скажи, кто ты после этого? – тут же насупил брови капитан.

– Понятно кто, штатный разгильдяй, – ответил Женька излюбленными словами «разозлившегося комбата».

И вот тут уже оба офицера рассмеялись. Хотя при виде гибнущего корабля и спасающихся с его горящей палубы моряков смеяться не очень-то хотелось.

– Ладно, на первый раз я тебя прощаю, в том смысле, что наказывать не стану. Тем не менее вина за тобой остается. Искупить ее намерен?

– Еще как! – вмиг просветлело лицо юнги.

Только позавчера отец предупредил Женьку, что, если не будет слушаться, из юнг отчислит и отправит в город, в приют для детей военнослужащих, из которого его тут же, ближайшим судном, отправят куда-нибудь в тыл, скорее всего, на Кавказ. Зная, что слово свое отец привык держать, Женька мудро рассудил, что самое время «залечь на дно» и вести себя смирно. Расставаться сейчас с батареей, с отцом, быть изгнанным из гарнизона и лишенным форменки юнги… такого позора он попросту не пережил бы.

– Значит, собираешься искупать? – вновь спросил комбат, задумчиво всматриваясь при этом в предвечерние сумерки, в которых поверженный корабль казался юнге выброшенным на прибрежные камни парусником из «Острова сокровищ».

– Если пошлете в разведку, то обязательно.

– Как думаешь, комиссар, этого штатного разгильдяя можно посылать в разведку? – сурово поинтересовался капитан.

– Будем рассуждать трезво. Своими выходками он уже извел всю батарею, – как можно рассудительнее отвечал политрук. – Так пусть же он теперь еще и румынам на нервах поиграет. Если только отец, то есть я хотел сказать мичман Юраш, против не будет. Все-таки задание очень опасное.

– Да уговорю я отца, – заверил юнга командиров. – И потом, вы же можете ему приказать, чтобы уши не драл и за ремень не хватался.

Не успел он проговорить это, как на причалившей к отмели шлюпке поднялся мичман Юраш и, угрожающе прокричав: «Женька!», грозно помахал кулаком, давая понять, что ему еще предстоит держать ответ и за самовольную отлучку на корпост, и особенно за участие в штыковой атаке морских пехотинцев.

– Ну вот, – указал на него Женька, обращаясь к комбату. – Сами видели. Сейчас такое начнется. А я, между прочим, первого врага своего сегодня застрелил, здоровенного такого румына, который на сержанта Жодина прикладом замахнулся.

– Что, действительно застрелил?!

– Соб я так жил! – как всегда волнуясь, прошепелявил юнга. – Сержант Жодин соврать не даст. И «Полундра: тельняски наголо!» мы тоже вместе кричали.

– Если мичман Юраш узнает об этом боевом крещении, он тобой возгордится, – вполне серьезно, а главное, как всегда рассудительно, молвил политрук.

– Но лучше бы сегодня он об этом не знал, – еще рассудительнее добавил комбат. – А то из-за тебя и нам достанется.

– Но мичману действительно хочется, чтобы ты вел себя, как настоящий юнга, – дошел до вершины своей рассудительности политрук, – чтобы тельняшку моряка не позорил.

– Может, когда-нибудь и возгордится, – вздохнул Женька, – но только сначала отходит ремнем, который у него по-прежнему остается «высшей мерой пролетарского воздействия».

Офицеры развели руками: дескать, извини, сами когда-то через подобную «меру пролетарского воздействия» проходили, причем не раз – однако вслух ничего не ответили. Они приближались к тому участку берега, где разыгрывалась еще одна трагедия войны, и это делало их мысли и лица сосредоточеннее.

– Неужели ваши зенитчики не видели, что на нас набросилась целая стая штурмовиков?! – падали у ног высыпавших на берег артиллеристов и бойцов прикрытия выбиравшиеся на берег моряки торгового судна. – Мы ведь так рассчитывали на вас!

– Что ж вы так жиденько прикрывали? – укладывались на согретый августовским зноем галечник те, кого вылавливали в прибрежных водах уже сами пушкари.

И действительно, никто, даже капитан судна Лапинский, не желал верить в то, что столь мощную береговую батарею оставили без зенитного прикрытия.

– Неужели вы считаете, капитан, что мы стали бы экономить боезапас на прикрытии вашего судна? – холодно оскорбился Гродов. – Просто для порта зенитное прикрытие сейчас куда важнее.

– Как же вы, в таком случае, под бомбежками выживаете?! – изумился капитан «Кара-Дага».

– Орудия прикрытия малого калибра врываем в землю и маскируем, а главный калибр береговой батареи так замаскирован в железобетонных капонирах, что вражеские пилоты до сих пор не смогли установить, где именно находится то или иное орудие.

Выслушав его, Лапинский огорченно развел руками:

– Извини, комбат, в море с кораблем не замаскируешься, разве что ляжешь на грунт.

– На войне у каждого своя, сугубо военная судьба.

40

Выслушав рассуждения баронессы о составе речной флотилии, суда которой базировались теперь в районе Тирасполя и Аккермана, казачка просто-таки вынуждена была задаться вопросом, который мучил ее с самого начала встречи: «Так кому же ты служишь, баронесса? На какую разведку работаешь? Если на советскую, то почему об этом пока что не догадываются в контрразведке флота, округа?..»

Словно бы уловив ее душераздирающие сомнения, баронесса вдруг спросила:

– Тебе нравится это обиталище?

Терезии понадобилось несколько мгновений растерянности, чтобы сообразить, что именно скрывается за этим вопросом.

– Архитектурно оно примитивное, на дворец или замок явно не тянет, баронесса.

– Ты столь тонко разбираешься в архитектурных достоинствах европейских дворцов и замков?

– Чтобы так уж «тонко», а тем более в архитектуре – нет, – по-одесски ответила Терезия. – Но те, кто посылал меня к вам, знал, с кем мне придется иметь дело, понятно, что подготовили. Так вот, архитектурно это ваше «обиталище» меня не привлекает, но его расположение…