Читать интересную книгу У нас это невозможно - Синклер Льюис

– А что это за «магическая сила», папа?

– Сейчас увидишь. Я вызову твоего дедушку сюда из туманной бездны…

– Да придет ли он? – проворчал доктор Олмстэд.) – …и он расскажет тебе о трудностях, с которыми приходится встречаться редактору. Вот сейчас я заставлю его прилететь по воздуху.

– Ах, нет, этого ты, папа, не сможешь!

– Ты думаешь! – Фаулер торжественно встал, падавший сверху свет смягчал резкий цвет его волос, и, размахивая руками, глухо забормотал: – Престо-весто-адсит – сюда… дедушка Джессэп…

И вправду: на пороге стоял дедушка Джессэп.

Дормэс пробыл у дочери всего минут десять и попрощался с мыслью, что в «этой крепкой, хорошей семье не может случиться ничего плохого». Когда Фаулер провожал его к двери, Дормэс со вздохом сказал:

– Хотел бы я, чтоб Дэвид был прав… Хорошо бы это – сидеть в редакции и ни о чем не беспокоиться.

Но мне кажется, что рано или поздно мне не избежать столкновения с корпо.

– Надеюсь, что обойдется. Гнусная банда. Как вам нравится, отец? Эта свинья, Шэд Ледью, вчера сообщил мне, что минитмены намерены завербовать меня к себе в качестве военного врача. Вот удовольствие! Я ему так и сказал…

– Остерегайтесь Шэда, Фаулер. Он очень мстительный. Нам пришлось из-за него переделать всю проводку в доме.

– Я не боюсь капитана-генерала Ледью и еще пятидесяти таких, как он. Надеюсь, он как-нибудь пригласит меня к себе, когда у него заболит живот! Я дам ему хорошее успокоительное – цианистый калий! Может быть, я еще буду иметь удовольствие увидеть этого «джентльмена» в гробу. Это ведь, как вам известно, преимущество врача. Спокойной ночи, отец. Спите крепко!

Из Нью-Йорка все еще приезжало множество туристов, чтобы насладиться прекрасными осенними красками Вермонта, так что когда Дормэс приехал к Лоринде Пайк в ее «Таверну», ему, к его большому неудовольствию, пришлось дожидаться, пока она доставала запасные полотенца, просматривала расписание поездов и вежливо выслушивала старых дам, которые сетовали, что ночью до них слишком явственно – или, наоборот, слишком глухо – доносился шум водопада реки Бьюла. Ему удалось поговорить с Лориндой наедине только после десяти часов. А до этого времени он испытывал какое-то странное, волнующее наслаждение при мысли, что с каждой потерянной минутой приближается момент печатания газеты, а он сидит здесь, в кафе, и невозмутимо перелистывает последний номер «Форчун».

В начале одиннадцатого Лоринда провела его в свой кабинет – здесь умещались только конторка, кресло стул да стол, заваленный грудой старых журналов. Все было чисто и аккуратно, как у старой девы, но в воздухе носился запах папирос и залежавшихся бумаг.

– Только поскорее, Дор. У меня опять стычка с этим противным Ниппером. – Она упала в кресло у конторки.

– На, Линда, прочти. Это для завтрашнего номера… Нет. Подожди. Встань.

– Что такое?

Он сам уселся в кресло и привлек ее к себе на колени.

– Ах, ты, – пробормотала она укоризненно и ласково прижалась щекой к его плечу.

– Прочти, Линда. Это для завтрашнего номера. Думаю пустить, во всяком случае… надо окончательно решить до одиннадцати… Как ты считаешь? Когда я уходил из редакции, у меня не было сомнений, но Эмма в таком ужасе…

– А, Эмма! Сиди тихо. Дай посмотреть. – Она быстро прочитала. Окончив, бесстрастно сказала: – Конечно, ты должен напечатать это, Дормэс! Ведь они уже действительно хозяйничают здесь, у нас… эти корпо… это все равно что читаешь об эпидемии сыпняка в Китае и вдруг обнаруживаешь, что тиф уже здесь, у тебя в доме.

Она потерлась щекой о его плечо и снова возмущенно заговорила:

– Подумать только! Этот Шэд Ледью… И я ведь почти год обучала его в районной школе, хотя я всего на два года старше… а какой это был противный задира! Несколько дней назад он заявился ко мне с наглым предложением, что если я буду брать с минитменов подешевле… он даже вроде бы намекнул, что не мешало бы мне вообще бесплатно обслуживать их офицеров… тогда они закроют глаза, буде мне вздумается продавать у себя напитки без надлежащего разрешения! Больше того, у него хватило нахальства сказать мне и сказать так, словно он оказывал мне честь, что он и его добрые друзья охотно проводили бы здесь время! Даже Штаубмейер… о, наш «профессор» совсем распоясался! Я выставила Ледью под зад коленом. Смотри, как раз сегодня утром я получила приглашение явиться завтра в окружной суд… какая-то жалоба со стороны моего милого компаньона, мистера Ниппера… Он, по-видимому, недоволен разделением обязанностей здесь, у нас… а по чести говоря, мой дорогой, он ровно ничего не делает, только сидит и смертельно надоедает моим лучшим клиентам своими рассказами о том, какой роскошный отель был у него во Флориде. Он забрал отсюда свои вещи и перебрался в город. Боюсь, что на суде мне будет стоить большого труда не сказать ему все то, что я о нем думаю.

– Господи! Но, дорогая, ты пригласила для этого дела адвоката?

– Адвоката? Какой там адвокат! Это просто очередная пакость… со стороны пакостника Ниппера.

– Лучше возьми адвоката. Корпо используют суды для вымогательства и для обвинения в крамоле. Обратись к Мунго Киттерику, моему адвокату.

– Да он же бестолочь! У него в жилах ледяная вода.

– Знаю, но зато он ужасно дотошный, как многие юристы. Всегда следит за тем, чтоб все было как положено. Его, может, мало волнует справедливость, но он не допустит ни малейшей неправильности в судопроизводстве. Обратись к нему, Линда, прошу тебя, тем более, что завтра в суде председательствует Эффингэм Суон.

– Кто?

– Суон… он военный судья третьего района… Эти новые эмиссары корпо. Что-то вроде выездного судьи, облеченного полномочиями полевого суда. Этот Эффингэм Суон… Сегодня, по случаю его приезда, я направил к нему для интервью Дока Итчитта..: Этот Суон самый настоящий джентльмен-фашист… в стиле Освальда Мосли. Из хорошей семьи… понимай, как хочешь. Выпускник Гарвардского университета. Учился на юридическом в Колумбийском университете, пробыл год в Оксфорде. Занимался финансовыми делами в Бостоне. В коммерческом банке. Во время войны – майор или что-то в этом роде. Играет в поло, плавал на гоночной яхте к Бермудским островам… Итчитт говорит, что скотина он порядочная, но стелет мягко и красноречив, как епископ.

– Ну, что ж, я буду очень рада, если вместо Шэда мне придется объясняться с джентльменом.

– Дубинка джентльмена бьет так же больно, как дубинка хама.

– Ах, ты! – с сердитой нежностью сказала Линда, проводя пальцами по щеке Джессэпа.

Снаружи послышались шаги.

Линда вскочила и чопорно уселась на стуле. Шаги затихли. Линда размышляла вслух:

– Все эти неприятности и эти корпо… Они что-то замышляют против тебя и меня. Мне кажется, они доведут нас до того, что мы… или придем в отчаяние и будем держаться друг за друга, а всех остальных пошлем к черту, или, что более вероятно, мы с головой уйдем в борьбу против Уиндрипа и будем так горды своим участием в этой борьбе, что пожертвуем этому всем на свете, даже друг другом. Так что никто ничего не узнает и не осудит нас. Нам придется быть недосягаемыми для злословия.

– Нет, нет! Я и слышать об этом не хочу! Конечно, мы будем бороться, но такие далекие от политики… такие люди, как мы…

– Ты решил напечатать завтра эту статью?

– Да.

– А еще не поздно? Еще можно ее задержать? Он посмотрел на часы над столом – до нелепости похожие на часы в классе, так что по бокам их ожидаешь увидеть портреты Джорджа и Марты.

– Нет, пожалуй, уже поздно… почти одиннадцать. Я не смогу попасть в редакцию вовремя.

– Ты уверен, что не будешь мучиться из-за этого, когда ляжешь спать? Я так не хочу, дорогой, чтоб ты мучился! Ты уверен, что не хочешь позвонить по телефону и задержать статью?

– Уверен. Совершенно уверен.

– Я очень рада. По мне – лучше быть убитой, чем пресмыкаться, сжавшись от страха. Желаю удачи!

Она поцеловала его и поспешно вышла, чтобы еще поработать, а он поехал домой, самоуверенно насвистывая.

Но ему не спалось в его большой кровати темного орехового дерева. Его пугали ночные звуки старого дома – рассыхающиеся стены, шаги бестелесных убийц, всю ночь крадущиеся по деревянным половицам.

XIX

Всякий честный агитатор, то есть человек, честно изучающий и рассчитывающий средства для наиболее эффективного осуществления своей миссии, очень скоро убеждается, что было бы плохой услугой в отношении простого народа – это просто сбивает его столку – знакомить его с действительным положением вещей с той же полнотой, как и более высокие слои общества. И, кроме того, если такой человек часто выступает с речами, он обнаруживает еще один, с виду незначительный, но чрезвычайно важный момент, а именно, что людей гораздо легче убедить вечером, когда они устали от работы и их ум менее склонен к сопротивлению, чем во всякое другое время дня.