– Проститутка! Шлюха! Дерьмо собачье! – кипятился Джорис. – Спускайся вниз, а не то тебе не поздоровится. Мы подождем, пока ты спустишься, и укокошим тебя. Долго ты там не просидишь.
Вместо ответа Кэрис просто улеглась на перекладину и невинным голосом поинтересовалась, сколько они собираются этого ждать. И как они смогут это объяснить, если их обнаружат в верхнем дворе и узнают, что они собирались схватить мальчика, приехавшего с менестрелем. Говоря это, Кэрис видела, что Джорис просто пытается отвлечь ее внимание, двое же других карабкаются по столбам, собираясь окружить ее и загнать в ловушку. Но девушка лежала, не двигаясь, и с презрением наблюдала за их попытками. Пусть Джорис думает, что она полная идиотка и ничего не замечает. Еще раз грязно выругавшись, Джорис сам полез на столб.
В самый последний момент, когда спутники Джориса забрались на перекладины по обеим сторонам от Кэрис, девушка, легко вскочив, перепрыгнула на соседнюю перекладину, пронесясь всего в нескольких дюймах от протянутой руки Джориса. Она знала, что в его труппе нет канатоходцев, и сразу же заметила, что никто из мужчин не осмеливается стоять прямо, не цепляясь руками за столбы, на которые опиралась крыша. Кэрис пришло в голову, что она может продержать здесь этих воришек, пока не придут конюхи. Тогда их непременно схватят и бросят в темницу. Но, хотя ей не нравились эти люди, она не хотела, чтобы их засекли до смерти или искалечили, поэтому перескочила на ту перекладину, где стоял наиболее смелый из них – акробат. Тот попытался схватить ее, но девушка, ловко увернувшись от его правой руки, ударила мужчину по ноге, стараясь сбить с перекладины. Акробат дико завизжал и обеими руками ухватился за столб.
Кэрис вытащила нож и, угрожающе размахивая им, стала медленно приближаться к мужчине, приговаривая неприятным, режущим слух шепотом, стараясь, чтобы голос звучал как можно более безумно и чтобы ее услышали все трое:
– Взгляни же сюда, храбрец. Взгляни на мою руку. Видишь, я могу отрезать твои грязные пальцы, и, когда тебе уже нечем будет держаться, я столкну тебя вниз. Если ты будешь держаться на перекладине и без рук, я выколю тебе глаза.
– Нет! Нет! – жалобно закричал акробат, невольно сжимаясь от страха при виде длинного лезвия ножа, которое тускло поблескивало в руке девушки.
– Тогда спускайся вниз и постарайся забыть и мое имя, и мое лицо, – сказала Кэрис уже более естественным голосом. – Учти, я становлюсь безумной, когда мне угрожают, – сделав шаг назад, она перескочила на другую перекладину, находившуюся в стороне от мужчин. – Да, кстати, Джорис, я совсем забыла сказать тебе одну вещь, – продолжала Кэрис, весело смеясь и подбрасывая в воздух нож. Потом она села на перекладину и, беззаботно болтая ногами, поймала нож, который за это время трижды перевернулся в воздухе. – Я владею еще одним мастерством. Ему научил меня мой первый покровитель – Морган Найфсроуэр.[8]
Трое мужчин, спешно спускавшиеся вниз, слегка приостановились и спрятались за столбы так, чтобы не служить мишенью для ножа. Она снова засмеялась. – Вам не стоит бояться, здесь я убивать вас не буду. Я уже говорила вам: с хозяином этого замка шутки плохи, и я не собираюсь навлекать на себя неприятности. Ступайте с миром. Я ничего не расскажу менестрелю кроме того, что вы были здесь, наверху. Но если кто-нибудь из вас увидит меня еще раз, это будет последнее, что он видел.
Когда мужчины ушли, Кэрис улеглась на перекладину и уставилась в потолок, улыбаясь своей дерзкой «лисьей» улыбкой. Вот ее проблема и разрешилась. Теперь для нее уже невозможно присоединиться к труппе Джориса, и она была уверена, что ни Телор, ни Дери не заставят ее вступать и во вторую разбойничью банду. Кэрис знала: Джорис со своими спутниками могут поджидать ее у входа в конюшню, надеясь, что она окажется глупой, и они смогут поймать ее, как только она выйдет. Что ж, пусть ждут, ее это больше не волнует. Если актеры слишком задержатся здесь, их непременно схватят за то, что они находятся в неположенном для них месте, но она сделала для этих людей все, что могла. Но вдруг девушка нахмурилась и села, вспомнив, что на столбике у колодца все еще висят ее платье и рубашка. И если она потеряет их, неприятности будут у нее самой. Кэрис могла, конечно, неожиданно выскочить из конюшни, стрелой пронестись мимо Джориса и его приятелей, схватить одежду и... Но она не могла придумать, где спрятаться от них на открытой площади двора, и понимала, что назад в конюшню они ее уже не пустят.
Кэрис не могла себе даже представить, что никто не притронется к ее вещам и не решится украсть их во избежание неприятностей. У нее всегда было мало вещей, и даже порванное платье казалось ей бесценным, а при мысли, что она потеряет хорошую рубашку Телора, девушку охватил ужас... Кэрис понимала только одно – ей во что бы то ни стало нужно снять со столба одежду, прежде чем ее заметит Джорис. Поднявшись на ноги, Кэрис двинулась к ближайшему столбу. Медленно, стараясь шуметь как можно меньше, она начала спускаться вниз, с опаской поглядывая на входную дверь и ожидая, что в любую минуту в конюшню ворвется эта троица и попытается схватить ее. Кэрис совершенно не представляла, как сможет отбиться от троих взрослых мужчин, не убив их. Или же они убьют ее. Но Кэрис понимала – она должна что-то сделать.
Телору удалось довольно прилично заработать на этой свадьбе, гораздо больше, чем он ожидал. Он не знал, почему те, кто просил его петь, на этот раз были столь щедры – в его черной, обшитой войлоком сумке, которую он прятал в чехле от старой арфы, лежало три золотых браслета, но он понимал, что это было вызвано, во всяком случае, не внезапным, значительным ростом его мастерства. В поведении некоторых людей, осыпавших Телора подарками, сквозила явная неуверенность, словно они считали, что все равно не смогут сохранить то, что имеют, поэтому позволяли себе такую щедрость. Но эта причина не объясняла расточительности всех троих, подаривших Телору золото. Лорд Уильям Глостер, к примеру, ничуть не казался обеспокоенным. Телор покачал головой, как делал всякий раз, думая об Уильяме Глостере. Этот человек и нравился Телору, и не нравился.
Именно такое двойственное чувство испытывал он к лорду Уильяму. Телор понимал, что у лорда довольно злобный характер, он чувствовал, какой страх испытывают по отношению к Глостеру его слуги, да и другие лорды тоже, и Телор просто не мог игнорировать эту деталь, характеризующую лорда Уильяма. Но у него была и другая характерная черта – он любил музыку и поэзию, действительно, по-настоящему понимал всю радость «творческого созидания», хотя и не объявлял себя поэтом или сочинителем музыки. Именно из-за глубочайшего интереса лорда Уильяма не только к уже готовым творениям, но и к процессу их написания, из-за того, что он знал толк в хороших вещах, даже если они и были новыми, Телор старался не обращать внимания на ту сторону характера Уильяма Глостера, которая была не слишком приятной. Телору даже не приходило в голову, что эта порочность натуры лорда может когда-нибудь коснуться его самого; за себя Телор не боялся. Но все же в глубине души он чувствовал опасность, исходившую от этого человека, и это беспокоило менестреля даже в те минуты, когда от общения с лордом сердце его наполнялось теплым, приятным ощущением товарищества, чего ни с кем, кроме Юриона, Телор никогда не испытывал.