Незадолго до начала Великой Отечественной войны Голубчик ушел из пароходства. Он был стар, болен, да и хлопотливая работа в Моринспекции взяла свое. Он перешел в Центральный научно-исследовательский институт морского флота. Там было спокойнее. Никто особенно не жалел об его уходе. Начальство освободилось от въедливого и чересчур принципиального подчиненного, подчиненные — от строгого, желчного и ворчливого начальника. Штурманская молодежь открыто радовалась. Можно будет наконец свободно вздохнуть, не надо дрожать каждую вахту в ожидания разноса Голубчика.
Может быть, память об Александре Петровиче Смирнове так бы и осталась в морских рассказах. Его вспоминали бы как знающего капитана, лихого швартовщика, вспоминали о его чудачествах, о вопросах, которые он задавал на техминимумах, может быть… но грянула война.
…Начальник Балтийского пароходства Никон Яковлевич Безруков сидел в своем кабинете и мучительно раздумывал о тяжелом положении в пароходстве, о том, что многих штурманов и капитанов мобилизовали на военный флот, и если дело пойдет так, то скоро некому будет плавать на торговых судах. Вот и сейчас у Железной стенки стоит без капитана теплоход «Иван Папанин». Только вчера молодой капитан этого теплохода Дмитрий Адамович Глазко получил предписание немедленно явиться в военкомат и, не сдавая судна, сошел с борта. А рейс предстоял серьезный и опасный, любого туда не пошлешь. «Папанин», не задерживаясь, должен уходить в Таллин, эвакуировать раненых.
«Кого же все-таки назначить на «Папанина»?» — в который раз задал себе вопрос Безруков и закурил новую папиросу.
В дверь просунулась голова секретарши.
— К вам капитан Смирнов. Примете?
Безруков недовольно поморщился. Не до старика ему было. Но помня, каким авторитетом пользовался прежде капитан, вздохнул и сказал:
— Просите.
В кабинет, многократно кланяясь, вошел Голубчик.
— Садитесь, Александр Петрович. Чем могу быть полезен?
Старик пожевал синеватыми губами, кашлянул.
— Прошу дать мне судно, — коротко сказал он. Начальник пароходства не поверил своим ушам.
Капитану было шестьдесят семь лет, последнее время он сильно болел, врачи настойчиво предлагали ему оставить работу — и вдруг такая просьба…
— Боюсь, Александр Петрович, что вас не выпустит в рейс медицинская комиссия, — осторожно сказал Безруков, не желая обидеть капитана, и тут же в голове мелькнула мысль: «Вот такого бы на «Папанин». Лучшей кандидатуры не найти».
Александр Петрович с сожалением взглянул на начальника и ворчливо проговорил:
— Когда Родина в опасности, я не могу сидеть и перебирать бумажки. Потом, кто это вам сказал, что меня не выпустят врачи? Я чувствую себя как нельзя лучше, голубчик. Я сам себе врач. Прошу дать мне судно. Полагаю, что своей многолетней работой я заслужил такое доверие? Какие тут могут быть комиссии!
Начальник пароходства вышел из-за стола. Все анекдоты, связанные с именем Голубчика, все байки, истории, ходившие по пароходству, сейчас забылись. Безруков глядел на Александра Петровича с восхищением и уваженнем.
— Спасибо, Александр Петрович, — растроганно сказал Безруков. — Принимайте «Ивана Папанина». Вон у Железной стенки стоит. Если бы вы знали, как вы нас выручили. Спасибо.
— Премного благодарен за доверие. А вы говорите — комиссия! Знаю, что людей не хватает… Когда прикажете принимать судно?
— Немедленно, если можете:
— Сейчас же иду. Счастливо оставаться. Александр Петрович встал и, как обычно, спиной, кланяясь, двинулся к выходу. Но сейчас это не вызвало улыбки у начальника. Он провожал старика до двери.
— О формальностях не беспокойтесь. Я сейчас позвоню в кадры, и все будет в порядке. Сегодня вы должны выйти в рейс, — сказал начальник на прощание. — Счастливого плавания!
Они обменялись крепким рукопожатием.
«Иван Папанин» ушел точно в назначенный час. Командовал им Голубчик.
«Иван Папанин» в пути подвергся обстрелу немецкого самолета. Масловский, старший помощник, с любопытством наблюдал за капитаном. Ведь для Голубчика это было первое боевое крещение. Но ничего необычного старпом заметить не смог. Ни страха, ни волнения, ни повышенной нервозности. Только, когда капитан отдавал команды рулевому, маневрируя судном, уклоняясь от пулеметных очередей, глаза у него сощурились, заблестели и голос зазвучал громко и молодо. Старпом чуть не подпрыгнул от удивления, когда сразу после налета он услышал недовольное замечание Голубчика:
— Да не облокачивайтесь вы на планширь. Запомните: я этого не терплю.
«Так. Значит, все в порядке, — подумал Масловский. — Капитан именно такой, какого я ожидал. Все точно, как мне о нем рассказывали».
В Таллине скопилось много судов. Грузили раненых. Город эвакуировался. Наконец пришла очередь «Папанина». Теплоход подвели к причалу, поставили широкие деревянные трапы, и поток людей полился на судно. Капитан вмешивался во все судовые мелочи, ссорился с представителями военного командования, ругался с санитарами, которые, по его мнению, недостаточно аккуратно несли носилки. Поднадоел старик всем здорово. Особенно досталось старпому. Взмокший Масловский бегал по судну, исполняя распоряжения капитана. На теплоход приняли двести автомашин и около трех тысяч бойцов. Среди них много раненых. Надо было позаботиться о том, как всех разместить, накормить и напоить.
К вечеру 28 августа в составе каравана «Папанин» вышел из Таллина на Кронштадт. Потянулись бесконечные тревожные часы. Александр Петрович не сходил с мостика. Он чувствовал себя неважно. Нервное напряжение, которое он испытывал, было ему не по силам. Голубчик еще больше пожелтел, все время что-то ворчал себе под нос, но при посторонних старался держаться бодро и никому не жаловался на свои боли в печени, на страшную слабость и частые головокружения.
Он был капитаном и прекрасно знал, что даже от выражения его лица зависит настроение людей на судне. И он держался. Оставался тем же грозным Голубчиком, каким его привыкли видеть всегда. Только в глазах чувствовалась старческая усталость.
Немцы давно готовились к этому дню. В финских портах и на близлежащих аэродромах укрывались подводные лодки, торпедные катера, сотни самолетов. И вот этот день наступил. Советские суда покидают Таллин. Идут неуклюжие транспорты, вокруг них серые корпуса кораблей охранения. Крейсеры, эсминцы, морские охотники. Дымы, дымы… Куда ни взглянешь— везде поднимаются черные столбики судовых дымов… А погода, как назло, тихая, ясная, с голубым небом. Не верится, что в такую погоду может случиться что-нибудь плохое.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});