нормальной оценки событий, и нее были убеждены, что погодные дела на нашем шарике идут вкривь и вкось. А вахтерша тетя Зина знала и абсолютно точную причину этого: все — от спутников и космических кораблей, продырявивших в сплошное решето небесную сферу. И все в общежитии — кто с улыбкой, кто всерьез — но в общем-то разделяли ее глубоко научную точку зрения.
Впрочем, особого времени для обмена мнениями у жительниц общежития не было: они виделись нечасто. Лето — пора отпусков, а также сельскохозяйственных работ городских трудящихся. Так что разметало наших девушек, кого на южные пляжи, кого по северным рекам, кого по туристским тропам в сибирские края, и практически всех — то ли до, то ли после отпуска — в колхоз. Здесь ткачихам были рады: в отличие от, скажем, физиков-теоретиков или, к примеру, врачей-кардиологов наши девушки приносили в колхозе реальную пользу, ибо многим из них был еще памятен и привычен сельский труд их детства.
В целом лето прошло без чрезвычайных происшествий, если только не считать одного. Неугомонная Лиза Лаптева и тут отличилась: намалевала и вывесила возле правления плакат: «ТОВАРИЩИ КОЛХОЗНИКИ, ПОМОЖЕМ ТКАЧИХАМ УБРАТЬ УРОЖАЙ!» Когда ее потребовали к ответу, она оправдывала свой поступок тем, что, во-первых, колхозный бригадир пил горькую, распустил свою бригаду — и ткачихам приходилось вкалывать, даже не видя рядом колхозников. А во-вторых, — заявила Лаптева, — в одном из фильмов недавно был аналогичный призыв: «ТОВАРИЩИ КОЛХОЗНИКИ, ПОМОЖЕМ СТУДЕНТАМ УБРАТЬ УРОЖАЙ!» И значит, раз такое можно в фильме, то можно и в жизни.
Из всего происшедшего был сделан соответствующий вывод. Вернее, три вывода. Первый: Лаптевой поставили на вид. Второе: бригадира-алкаша сняли с бригадирства. И третий: написали коллективное письмо на киностудию с требованием подобные деморализующие зрителей кадры в фильмы не вставлять.
В остальном же лето прошло-пролетело незаметно и спокойно, а сейчас над городом уже шел серый и нудный осенний дождь. Девушки спешили знакомой дорогой вниз с холма — от общежития к комбинату. Купола зонтиков прикрывали этот торопливый, говорливый, живой поток от тоскливого потока, льющего с небес.
Вера шла под одним зонтом с тоненькой женщиной в больших круглых очках. Общий зонт заставлял их держаться теснее друг к дружке, и беседа располагала к тому же.
— Женечка, — говорила Вера, — он недавно испытал одно разочарование, но человек он, по-моему, хороший и добрый.
— Я тебе верю, — серьезно сказала Женя.
— Да я что, я и ошибиться могу. Но мне кажется, вы подходите. Ты музыкальная, он тоже филармонию посещает…
Речь шла, как вы, наверно, догадываетесь, о том самом одиноком технологе Леониде Григорьевиче, любителе Брамса. Минувшее лето не принесло изменений в его семейное положение. Более того, надежды на Катерину из тундры рухнули. Хоть и поменял тогда Леонид Григорьевич билеты в филармонию на спектакль «Брак по любви», но все равно не нашел с Катериной общего языка. Зато Катерина, причем без всякой помощи Веры, сама нашла общий язык и все остальное с лейтенантом Медведенко из воинской части. Поистине неисчерпаем был этот источник женихов для ткачих!
Порадовавшись за Катерину, Вера болела душой за непристроенного Леонида Григорьевича. А еще у нее душа болела за Женю — выпускницу культпросветучилища по классу фортепиано. Она по распределению попала на должность музыкального руководителя во Дворец культуры комбината и жила в общежитии, хотя все сроки предоставления жилья молодому специалисту давным-давно прошли. Вот эти две свои душевные боли Вера и пыталась объединить в одну здоровую семью.
— Я тебе полностью верю, — повторила Женя.
— Да ты не мне, ты себе поверь — вот что главное.
Женя покорно кивнула. Вера со вздохом глянула на нее и сказала осторожно:
— Знаешь, я тебе посоветовать хочу… Не обидишься?
— Что ты! — испугалась Женя.
— Понимаешь, Женечка, очень ты… безропотная, что ли. А мужчине надо иногда и характер показать. Не гонор, нет, но характер.
— А если, — робко спросила Женя, — если у меня нет характера?
— Так не бывает. Женщина — это уже характер! И у тебя он тоже есть — тонкий, интеллигентный. Хотя, извини, но чересчур аккуратный и… как это?., педантичный, вот.
— Разве можно быть аккуратной чересчур? — удивилась Женя.
— Можно. Нерях, конечно, не любят, но и аккуратисток… Знаешь, почему Ширяев от Лили ушел?
— Почему?
— Железным порядком доконала. Представляешь, он ночью встанет… ну там, воды попить… вернется — а постель уже застелена!
Потом Вера ехала к своему цеху на автокаре с конопатенькой водительницей Машей.
— Нет, Машенька, пока нет, — говорила Вера.
— Я понимаю, — печально кивала конопатенькая.
— Но все равно будет! — уверяла Вера. — Вчера я с одним из ОТК говорила. Он, правда, разведенный, но ты понимаешь…
— Я понимаю.
— Нет-нет, если ты против, мы другого найдем. Обязательно найдем! Ты, главное, надейся, — улыбнулась Вера.
— Я надеюсь, — ответила без улыбки Маша.
В цехе Вера ловко связывала нитку на станке Милочки и что-то объясняла ей. Милочка понимающе кивала. Затем сама почти так же ловко связала концы нити и вопросительно посмотрела на наставницу. Вера удовлетворенно улыбнулась и пошла было к своим станкам. Но по центральному проходу цеха катился толстячок Леонид Григорьевич, о котором она только утром беседовала с Женей. Он размахивал розовыми билетиками.
— Вот! — кричал Леонид Григорьевич сквозь станочный гул. — Два в цирк! На медведей!
Вера только вздохнула. Он заволновался.
— Что? Не надо? Не надо медведей?
— Да нет, можно, конечно. Но понимаете, Леонид Григорьевич, может, Катерине на Брамса было рановато… А Женечка все же не из тундры, а из почти что консерватории, на ней вся наша самодеятельность держится. Как бы ее медведи поначалу не пуганули.
— Вы правы, вы совершенно правы, — огорчился он.
— Так, может. Женю как раз — на Брамса?
— Конечно, конечно! В воскресенье в филармонии… правда, не Брамс, а Гендель…
— Тоже неплохо, — одобрила Вера. И добавила с улыбкой, но строго: — А вообще я вам хотела — выговор.
— За что? За что же? — обеспокоился он.
— Что это у вас за привычка: спрашивать у женщин, сколько им лет!
Было такое, было. С этого начал он знакомство с Катериной и теперь успел задать аналогичный вопрос Жене.
— А что, — удивился Леонид Григорьевич, — разве я не могу знать возраст?
— Можете. Но — частично, — ответила Вера.
После работы Вера из общего потока, медленно подымающегося по холму к общежитию, свернула к голубому домику почты.
На этот раз она ничего не отправляла, только получила в окошке без предъявления документов — здесь ее хорошо знали — несколько заказных писем. Вера пробежала глазами адреса: Мурманск, Душанбе,