суждено быть повешенным, тот не утонет. А этому, видно, суждено было утонуть или жить на море, так упрямо, неугомонно, с каким-то яростным фанатизмом рвался он на морские просторы.
Откуда это было в нем, почему, непонятно. Дед с бабкой — селяне, родители — заводские. В родном городке даже паршивой речонки не было, а уж до моря — скачи, не доскачешь! И все-таки он трижды сбегал к морю, раз на юг, раз на север, раз на восток. Возвращали с милицией, плакала мать, порол дед. А он сушил сухари для четвертого побега. Теперь, после юга, севера и востока, по логике, следовало бежать на запад. Но география, единственный предмет, по которому у него всегда была пятерка, подсказывала, что при побеге к западным морям возможны пограничные осложнения. И потому Витька вновь выбрал юг.
Однако бежать не успел: незаметно подошел восьмой класс, и родня смирилась, благословила Виктора на поступление в мореходку. Он покинул родные края, увидел спою мечту — море, понял, что не ошибся в этой заочной любви, и стал военным моряком, убежденный, что на всю жизнь.
В родной город Виктор приезжал на побывку, отсыпался, ел любимые домашние пирожки, рассказывал морские истории и выслушивал мамины причитания по поводу своей холостяцкой жизни. А он с этим делом не спешил — легко ли выбрать жену для моряка, который месяцами в море. Вопрос и сам по себе непростой, да кроме того. Виктор все в жизни делал только по пламенной любви. Наконец и это произошло: влюбился и женился. Долго он ждал своего часа — казалось, дождется чего-то необыкновенного. А закончилось все довольно традиционно, примерно так же, как и у большинства его сослуживцев несколькими годами раньше — хорошенькой смешливой официанткой из офицерской столовой.
И зажили они мирно и счастливо у самого синего моря.
Дома Виктор последний раз был лет десять назад. Приезжал хоронить мать. Пробыл только три дня, его подлодке предстоял долгий и дальний поход. Перед отъездом, не задумываясь, дал добро на снос своего старого опустевшего домика: предстояло строить новый микрорайон. И уехал. Теперь уж точно — навеки.
Но нет ничего вечного и ничего абсолютно точного в нашем подлунном мире. Кто мог знать, что приключится с ним такое… И вот он снова здесь. И кажется, вот это уже именно навсегда. Во всяком случае, старый друг Илья Беленький призывает его это признать и с этим смириться.
А они действительно были друзья. Не просто одноклассники, а именно верные друзья. Всех удивляла эта дружба, так они были несхожи: Витька, шпана, безотцовщина, отчаянная голова, и тихий, головастенький Илюша из благополучной семьи, династии городских врачей. Но, наверно, то их и сближало, что — разные. Витька был Илюше физической опорой и защитой, его быстрые кулаки не раз предохраняли от «фонарей» миловидное, почти девичье личико маленького толстячка. Зато сам Витька при этом, конечно, светил «фонарями» днем и ночью. А Илюша — верный друг, не голова, а «дом правительства» — планировал все Витькины побеги, подсказывал ему на уроках, готовил «шпоры» для экзаменов. И еще, обладая с детства завидно взрослым почерком, Илюша писал записки в табачный киоск, якобы от лица болящего, не в состоянии выйти на улицу деда, с просьбой продать внучонку Витьке папиросы для дедушки. Курил этот малолетний паразит с третьего класса!
А главное, пожалуй, этих непохожих пацанов сближало то, что каждый из них мечтал об иной жизни, чем та, которой жили его предки. Витька рвался из сухопутья в морские стихии. А Илюша не выносил фамильные рецепты, скальпели и клистиры, ощущая в себе совсем иные, фонтанирующие административно-организаторские способности, при которых недостает лишь точки опоры, чтобы перевернуть весь мир. И каждый из друзей в общем-то добился своего: Виктор Фролов стал моряком, Илья Беленький стал заместителем директора огромного комбината. Так что, казалось бы, все о’кей…
Если бы только не этот Чубарев, томился Беленький.
Если бы только не эта беда, горевал Фролов.
И вот он сидит в кабинете своего друга — молодой пенсионер, списанный с флота по болезни сердца. А как ему — бедному сердцу — было не болеть…
— Ты понимаешь, — сказал Фролов, — раз уж так вышло, не смог я! Понимаешь, жить у моря, но не быть в море… Не смог, и все!
— Я понимаю, — кивнул Илья.
— Что ты можешь понять, сухопутная душа… — вздохнул Фролов.
— Я могу понять многое. — заверил Илья. — Например, я могу понять, что работа в общежитии решает и вопрос твоего жилья. Временно, конечно.
— Ага, временно, — усмехнулся Фролов. — Известное дело: временное жилье самое постоянное!
В кабинет заглянула секретарша.
— Илья Ефимович, вас Чубарев вызывает.
— Меня?! Чубарев?!
Илья Ефимович прямо-таки позеленел и вновь завелся с полоборота.
— Кто здесь, интересно, замдиректора — я или Чубарев? Нет, я спрашиваю: Чубарев или Беленький?
Однако он все-таки выкатился шариком из-за стола и поспешил к двери.
— Витенька, извини, я должен кое-что объяснить этому Чубареву! А с тобой мы решили: временно это, временно.
Фролов гулко хлопнул ладонью по столу и встал.
— Ну гляди, Илья Ефимыч, не пожалей. Предупреждаю: я — человек морской. И я там наведу порядок флотский!
— Солнце мое! — воскликнул уже в дверях Илья. — Флотский порядок — это как раз то, что нам нужно!
5
Должность коменданта общежития была весьма уважаемой и неизменно вакантной.
Человек, занимающий это место, обязан был обладать уникальным сочетанием разнообразнейших способностей: хваткой завхоза, талантом воспитателя, материнской заботливостью, отцовской строгостью, соломоновой мудростью, воловьим терпением, умением ладить как с начальством, так и с подчиненными, трезвостью ума и просто трезвостью.
Отсутствие любого из этих качеств было чревато. Толковые хозяйственники наводили порядок в отоплении, водоснабжении и канализации, но упускали из виду смятение душ и конфликты характеров. Мудрые воспитатели наводили порядок в душах, но начинала протекать крыша, что не способствовало душевному равновесию. Мягкотелые и добросердечные комендантши распускали девчонок до невозможности. Суровые коменданты пытались согнуть их в бараний рог, реакцией на что являлись стихийные бунты с разбирательством на фабкоме. Ну а если эта должность вверялась любителю спиртного, то немедленно приходило в полнейший упадок все — и хозяйство, и нравы.
В основном комендантами общежития были женщины. Что естественно: им все-таки полегче было управляться с «женским монастырем». Шли на это место чаще всего бесквартирные. Во-первых, они получали комнату в общежитии. А во-вторых, отработав, точнее отмаявшись здесь положенный срок, получали от комбината квартиру и немедля переходили на другую должность.
Были за всю историю общежития его комендантами и трое