и красные резиновые сапоги. Мне везет на библиотекарей, подумал я. Наверное, потому что писатель. Я их притягиваю и сам к ним тянусь. Это рок, судьба. Если бы я был сервис-мастером швейных машинок, на меня бы охотились швеи-мотористки. Две тысячи семнадцатый, «Швейное дело», вспоминаю с теплотой, там была одна бригадирша, звали ее Ольга.
От Аглаи пахло сиренью. Настоящий запах, не духи. Девушка с утра собирает сирень, несет в библиотеку, потом варит кофе — от нее пахло еще и кофе. И пирожками. Чудесно.
— Что ему нужно?
— Если честно, не очень понял.
— С утра тут… бродил, — поморщилась Аглая. — Высматривал, номера записывал. Потом расспрашивал, кто приехал…
— Профдеформация, — сказал я. — Шерифом себя чувствует.
— Это уж точно…
Я предложил Аглае зеленое пластиковое кресло, Аглая отказалась.
— Вы извините, я ему рассказала, — вздохнула она. — Про вас.
— Это не тайна ведь. Федор бы и так узнал. К тому же я сам к нему собирался заглянуть.
— Да ну его…
Аглая смотрела на кепку.
Я насторожился. Но Аглая смотрела уже на журналы.
— Когда я приехала, он тоже расспрашивал — зачем да надолго ли. Бред, вам не кажется?
— Комплекс Бобчинского, — ответил я. — Или Добчинского. Или городничего. В каждом проезжем борзописце мерещится коварное инкогнито из Петербурга.
— Точно, — согласилась Аглая. — Хотел меня на временный учет поставить, представляете?
— Вполне. Ничего не поделаешь, угар муниципий.
— Что?
— Ерунда. Знаете, я собираю разные… выражения, слова. Идиомы.
— Все писатели так делают, — сказала Аглая. — Я сама в блокнот записывала. Кстати, а что ему от вас надо было?
— Наверное, тоже на учет хотел поставить.
Аглая улыбнулась.
— Вы же знакомы?
— Да, друг детства. Вместе мучили кошек.
Аглая нахмурилась.
— Фигурально, — поправился я.
— Фигурально мучили кошек.
— Ну, мы их не мучили, собственно… Федьке бабка постоянно велела топить всяких кошек, а я ему помогал.
— Вы топили кошек?! — не поверила Аглая.
— Нет, конечно. Мы их в Нельшу относили и там выпускали. В Нельше кошачья вольница была…
— Да, я помню! У меня самой был кот из Нельши! Там они все мордастые!
В Лухе коты глазасты, в Нельше коты мордасты, в Буе коты-онанисты, в Риге коты… Что-то заклинило на этих котах паскудных, поэст Уланов дурно на меня воздействует, надо гнать прочь этого кретина.
— А он спрашивал, зачем вы приехали?
— Разумеется, — ответил я. — И я ответил, что приехал писать книгу.
— Зачем вы ему сказали?
Аглая спросила это с трогательным волнением.
— Видите ли, Аглая, правда и ложь в наши дни слились до степени тождественности. Так что нет никакого смысла говорить неправду. Смело говорите правду — вам все равно никто не поверит.
Так косолапо умничают исключительно старые мудаки.
— Я работала в пресс-службе, — напомнила Аглая.
— Да! — я хлопнул себя по лбу. — Взялся учить профессионала… Извините, Аглая, писателям… присуща некоторая ограниченность…
Аглая смутилась. А я не знал, что сказать.
— Тут у вас целый ручей… Это ужасно…
— Это здорово, — возразил я. — В детстве я хотел жить в гигантском орехе. Чтобы вокруг лес, а под ногами ручей. Так что…
Я похлопал по стене.
— Мечты сбываются.
— А я хотела жить на Ки-Уэсте, — сказала вдруг Аглая. — Знаете, там в тридцатые годы железная дорога проходила по насыпи через океан, и поезда ехали почти по воде. В непогоду это выглядело необыкновенно!
— Это был любимый поезд Хемингуэя, — сказал я. — Он как раз жил на Ки-Уэсте и часто на нем ездил. Кстати, в Ки-Уэсте его дом-музей.
— Дом-музей? — удивилась Аглая.
— Да, — сказал я. — Он написал там «Старик и море», а потом застрелился. В том смысле, что написал на Ки-Уэсте, а застрелился в другом месте, чуть позже.
В Кейп-Коде коты-онанисты, в Ки-Уэсте коты…
— Виктор, я хотела у вас спросить… — Аглая слегка замялась. — Тут такое дело… Не знаю, насколько это уместно… Одним словом, моя мама приглашает вас на обед.
Коты Ки-Уэста нам ни разу не товарищи. Мама Аглаи неожиданней, чем визит Федора. Так же неожиданно, как посылка с бейсболкой.
— Вы не знакомы, — тут же сказала Аглая. — Но она тоже «Пчелиный хлеб» читала. А я ей рассказала, что вы приехали, так она очень обрадовалась. Хочет вас пригласить.
— Неудобно вроде как…
Честно говоря, никаких неудобств я не чувствовал, напротив, обед вполне отвечал выбранной стратегии — загорать на бережке, смотреть на течение, дожидаясь колокольчиков донок. Да и есть хотелось.
— Она уже стол накрыла, — вздохнула Аглая. — Я ей говорила, что неудобно, так она не слушает. Колбасы купила, рыбу синюю, багет. Соглашайтесь, все равно у нас обедать негде.
— А «Растебяка»?
Аглая посмотрела непонимающе.
Синяя рыба, желтый багет, синяя рыба стала серьезной каплей, я согласился, и мы отправились к «Логану». «Восьмерка» мокла рядом под дождем.
— Не люблю водить, — пояснил я. — Особенно когда работаю. Вождение отнимает мозговую энергию, во всяком случае у меня. В день, когда ты за рулем, лучше за книгу не браться.
Сели в «Логан».
— А я водить люблю, — Аглая запустила мотор. — У меня наоборот — мозг прочищается. Я так счастлива была, когда машину купила, не представляете…
Вела Аглая уверенно и аккуратно, ловко объезжая лужи и выбоины в асфальте.
— Мне тут Федор про Механошина рассказывал…
Я щелкнул по зеленой елочке под стеклом.
— Должен признаться, странные приключения.
— Да, Александр Федорович учудил, — сказала Аглая с некоторой печалью. — Хотя потом напридумывали с три короба, но все равно…
Остановились на перекрестке Любимова. Раньше, кажется, Аглая жила за линией.
— Федор говорил, что Александр Федорович участвовал в заплывах… так сказать… а-ля натюрель.
— А-ля натюрель? Голым, что ли?
Пропустили старый зеленый «Урал», впряженный в возок с сеном. Мотоцикл совершенно ламповым образом пыхтел синим дымом, как маленький паровоз, в детстве я хотел такой. И сейчас хочу, вдруг понял я.
— Не знаю… Бабушка немного рассказывала. Юбилей у Механошина праздновали, выехали на зеленую. Примерно там, где Козья Речка в Ингирь впадает…
— Это же далеко, — перебил я. — Километров тридцать ниже по течению.
— Да, там. Но возле города, сами понимаете, никак нельзя праздновать. Фейерверк, цыгане, все дела, а народ…
На обочине возле кустов сирени человек лет сорока приготовлялся пустить воду, Аглая яростно ему посигналила, мужчина послал в нашу сторону неприличную конфигурацию.
— Злой в последнее время народ.
Аглая покраснела. Повернули к линии, стали взбираться на мост.
— Приехали они на реку, разбили лагерь, давай уху варить, шашлык жарить, нажрались, а потом, значит, подарки…
Аглая затормозила на подъеме.
— Ненавижу, — сказала Аглая. — Как я все это ненавижу! Ненавижу Чагинск…
— Не принимайте близко к сердцу, — посоветовал я. — Это навсегда.
Аглая брезгливо плюнула в окно.
— А потом,