выставил на верстак пять плоских консервных банок с красной этикеткой. Я сразу понял, что это, и оценил старания Гандрочера, и оценил новизну сюжета. Пробовать сюрстремминг в наши дни стало практически общим местом: его дегустировали студенты, плиточники, военные историки, музыкальные критики и садоводы, но совмещение сюрстремминга со штыком было безусловной новеллой. Примкнув штык к винтовке и расположив консервы друг за другом, Гандрочер нанес короткий, но мощный удар. Штык прошил и смял банки, жесть лопнула и рассол брызнул во все стороны, причем значительная часть попала Гандрочеру на лицо. Гандрочер замер. Я думал, его стошнит. Любого бы стошнило. Но Гандрочер стоял, не шелохнувшись. Стоял и стоял, потом с некоторым отстранением сел на табуретку и остался сидеть. Вероятно, его стошнило внутрь себя. Неплохой выпуск.
Позвонил Эрп.
— Как дела, москвич? Слушай внимательно! Кап-кап-кап, кап-кап-кап…
Сегодня Эрп пытался быть оригинальным и бухтел «кап-кап-кап» пять минут. Я положил телефон на подоконник, выпил чаю и дал второй шанс книге про пошлые миры. Внезапно, вероятно, после Эрпа, она зашла, более того, я, к собственному удивлению, увлекся и дочитал почти до конца, но около половины десятого в дверь постучали. Я понял, что это не Аглая, стук был слишком настороженным.
Началось.
На всякий случай я взял кочергу, спрятал ее за дверью и только после этого открыл.
На пороге стоял Федор.
Федор стал толще и, как мне показалось, выше ростом.
— Привет, Витя! — он радостно схватил меня за плечи. — Ты прямо как Папа Карло здесь, не хватает нарисованного мангала!
Сюрстремминг утром, Полтава к обеду.
— Здравствуй, — сказал я.
— Здравствуй, здравствуй!
Федор ввалился в котельную, оттеснив меня, тут же быстро и с опаской огляделся, убедившись, что в котельной больше никого, нагло уселся в зеленое кресло — влез, впрочем, не без усилий.
— Сидишь в заднице, как Фредди Крюгер, — сказал Федор. — Помнишь Фредди? В видеосалоне тогда смотрели, ты еще обоссался!
— Это ты обоссался, — уточнил я.
— Подполковник полиции не может обоссаться, — весомо возразил Федор. — Он может… круто обоссаться!
Федор рассмеялся.
Да, Федор потолстел. Но не как толстеют обычно, а неравномерно, в верхней части туловища, в груди, плечах и шее. Он стал похож на мультипликационного борца — обширный торс и незначительная нижняя часть человека, пропускавшего в зале день ног. Волосы пережили годы не в полном объеме — на лбу блестели глубокие залысины, зато те, что сохранились, были красиво уложены волной, покрашены в черный, хотя на границе с отвисшими щеками слегка просвечивала седина. На свою фотографию в Интернете не похож, в жизни лучше.
На Федоре был приличный серый костюм, дорогие туфли, неплохой галстук, все подобрано со вкусом. Костюм сидел непринужденно, Федор был явно привычен к этой одежде, а не надел ее с утра. А еще маникюр, тщательное бритье, гладкая кожа и часы. Часам я, если честно, позавидовал. Давно хотел. Пусть не турбийон, но хороший швейцарский хронометр. Солидные часы, хай-фай трек с ретро-декой Nakamichi Dragon, «Фендер Стратокастер», набросок Сальвадора Дали, первое издание «Мастера и Маргариты», скромные радости зрелого возраста.
— Ты как в наших говенях запутался? — поинтересовался Федор.
— Да я только вчера…
— Эх, Вить-Вить, мог бы и сообщить, — перебил Федор. — Я бы тебя встретил по-человечески…
— Случайно получилось, — сказал я. — Я не планировал, у меня в Нижнем конференция сорвалась, вот и решил заскочить по пути.
— Вот так ты всегда! Раз в сто лет к старым друзьям заезжаешь, да и то потому, что сорвалось что-то там… А просто так, а?! Повидаться, посидеть, вспомнить детство грозовое?
Я разглядывал Федора. Он держался совершенно спокойно и ничуть не тяготился ролью старого друга, словно на самом деле был рад меня встретить.
— Сколько лет, сколько лет… — Федор вздохнул. — Да, годы идут, все меняется. А ты книжки все пишешь?
— Иногда.
От Федора пахло одеколоном, разумеется, недешевым. И Федор явился первым.
— А я с утра на службу еду, смотрю — машина незнакомая стоит, номера южные, а у нас редко кто чужой бывает, ну и позвонил в библиотеку. Черпакова, конечно, юлила… Но потом раскололась. Вот я и решил к своему старому корефану заглянуть.
— Очень рад, — сказал я.
Сволочь.
— А я как рад! Давно тебе позвонить собирался, да все руки не доходят. Слушай, а ты почему здесь остановился?
— Гостиницы у вас нет, не в машине же ночевать…
— Это уж точно. Гостиницу нерентабельно держать — никто же сюда не ездит.
— А как же родина Пересвета? — спросил я.
Федор снова рассмеялся. Он набрал воздуха, чтобы сказать… Но выдохнул. Достал длинные коричневые сигареты, закурил.
— У меня отпуск скоро, — сказал Федор. — Но уехать не могу, надо за всем присматривать…
Федор курил с наслаждением, быстро, одними глазами продолжая поглядывать вокруг, оценивать. Мне показалось, оценивал он в основном меня. Машина несколько сбила его с толку; потратив час на изучение Интернета, к однозначным выводам Федор не пришел.
— Да, было смешно, что уж говорить… Витя, а давай ко мне?
Неожиданно. Или нет.
— Моя баба как раз в Египет умоталась, дом свободен, переезжай!
Реакцию Федор не растерял.
— Не, спасибо, — отказался я.
— Витя, я же серьезно! У меня пять комнат простаивает, теща пыль собирать не успевает. Живу на Береговой, как белые люди. Белые люди — красные крыши, знаешь такую поговорку?
— Нет, Федь, спасибо, — отказался я.
— А что так? — сощурился Федор. — Шашлычок-машлычок, пивасик нормальный, отдохнули бы…
— Книгу пишу.
— И что?
— Это…
Я заметил кепку. Со вчерашнего вечера она висела на гвозде. На самом видном гвозде.
— Надо сосредоточиться, — пояснил я. — Если я у тебя буду жить, то вряд ли получится.
— Я больше не бухаю, — заверил Федор. — Все культурно, не выше пяти градусов, да и то по пятницам…
— Да я тоже, но дело не в этом. Понимаешь, книги хорошо пишутся в посторонних условиях. В гостиницах, в съемных комнатах, в поездах…
— Тебе что, нравится в этой конуре?
— Книга сама себя не напишет.
— Значит, все-таки книга?
Федор поискал, куда стряхнуть пепел, подтянул кирзач истопника.
— А ты, значит, подполковник? — улыбнулся я.
— Есть немного, — Федор смотрел сквозь дым. — То есть категорически так.
Наверняка стал умнее, подумал я. Во всяком случае хитрее. Опаснее.
— Да ладно, — Федор помахал сигаретой. — Понятно же, что так сюда никто не поедет. Книга… Ты вроде и тогда собирался книгу писать?
— Тогда не получилось.
— Да уж, — Федор загасил сигарету. — Тогда не получилось…
Федор бросил окурок в сапог, плюнул вдогонку.
— А сам кем? Кроме книг?
Подполковник. Неплохо.
— Да так, — я помахал руками. — Примерно как раньше. Организую.
— И дела идут?