— Тебе интересно, что в ларце? Бедствия — ведьмины и людские. Приоткрой — и выпустишь боль, и горе, и болезнь. Мана — тоже беда из шкатулки, но куда больше, чем все остальные.
Ее губы изогнулись в усмешке, шрамы растянулись, показались глубже, шире. Кто ее изуродовал? Люди из Гильдии? Но она ведь и так шла против своей природы, изготавливая оружие для истребления сестер! Шадрен уставился в пол, ощутив жгучий стыд за человечество, за организацию, в которой состоял. Гильдейский устав пошатнулся, заржавел стальной обелиск — молчаливый бог, которого он для себя выбрал. Вода точит камень. Он на миг усомнился во всем, в своих представлениях о чести, о справедливости, в самой своей сути.
— Но ты ведь… — Шадрен осекся.
— Да. Именно беды я вкладывала в хрусталь масок, в теплый металл ружей, в переливчатую ткань плащей и блокирующих мешков.
'Ты приносишь несчастье'. Ему многое стало понятно: не он избрал Гильдию, это Гильдия выбрала его; он был инфантильным, взбалмошным мальчишкой и не ведал, что творил, а превратился в дурного вестника. Экзалтор приходит лишь туда, где есть нарушитель, а за ним по пятам шагает смерть.
— Кто ты, что смогла взять их голыми руками? Что ты?
— Тень.
— Но… — снова возразил он.
— Каждой Тени нужен сосуд для пребывания в реальности, — сказала архиведьма, — иначе она исчезнет. Но избрать сосуд — значит заключить себя в клетку из плоти, слабой, хрупкой и недолговечной, и ограничить свои возможности. Вместо этого я черпала силу из этого ларца, а там ее предостаточно. — Он едва успел обдумать ее слова, ибо следующий вопрос прозвучал незамедлительно: — Зачем ты пришел?
— Меня прислала Морвена. Если я желаю остаться в темном городе, я должен стать… кем-то другим.
— Монстром, — уточнила Нефела.
— Да, — неохотно кивнул Шадрен. — Мне есть из чего выбирать?
— Морвена пьет жизненную эссенцию, подпитывая Тень. — В Альдолисе обходились без титулов, каждый мог назвать ее Морвеной: и архиведьма, и тот маленький демоненок под городской стеной. — Ты хочешь остаться здесь или остаться с нею?
Он попытался мыслить трезво — и не смог. В нынешней ситуации не было места простым 'хочу' или 'нет', над ним довлело нечто сильнее желания, и оно приравнивалось к потребности.
— С нею.
— Значит, даханавар. Ты найдешь его в Доме Скорби.
Нефела выжидающе смотрела на мужчину, не спешившего уходить. Одно его присутствие вызывало не очень приятные воспоминания — о многовековом заточении, о духах сестер, которые истязали архиведьму в стенах подземелья, донимая ее разговорами. Были и такие, что мешали ей работать, и она не могла выполнить суточную норму, а за это ее наказывали: заставляли подолгу держать руку в черном ларце. И тогда ощущения возвращались, будто она и не была Тенью, а принадлежала к роду людей; ей чудилось, что бедствия отрастили зубы и сдирают с нее кожу, клочок за клочком.
Совет постоянно нуждался в услугах Нефелы. Больше всего времени уходило на работу с тканью — блокирующие мешки были одноразовыми, единожды использованные приходилось сжигать в специальной печи. Когда экзалтор сдавал полномочия, у него отбирали ружье и маску. Эти вещи считались 'грязными' и подлежали переработке.
— Почему ты медлишь? — спросила архиведьма.
Шадрен покачал головой.
— Я не понял. Даханавар? Дом Скорби?
Нефела отвернулась к окну, всем своим видом выражая нетерпение. Глаза архиведьмы, светившиеся молочной белизной и оттого казавшиеся слепыми, принялись выискивать что-то среди облаков. Спустя минуту она спросила:
— Ты знаешь, чем является Морвена? Как называют таких, как она?
— Кайлеах?
— Нет. Не это.
Он немного поразмыслил.
— Ты говоришь о вампирах?
Архиведьма кивнула.
— Дай ей то, чего она хочет. А потом возьми что-то взамен.
— Например?
Когда она взглянула на него, ее глаза потемнели.
— Кровь.
Шадрен покинул башню, ничего не сказав. Мысль о подобном обмене виделась ему одновременно и омерзительной, и манящей. Экзалтор представил, как Морвена стонет и выгибается в его руках, как он вонзает зубы в нежное горло, и его рот наполнился слюной. Устыдившись собственных фантазий, он остановился на секунду, чтобы оглядеться и отереть губы, а потом бездумно зашагал по пустынным аллеям. В спину летели шепотки, а однажды перед ним промелькнула тень, перебегавшая дорогу между домами: горожане прослышали о суровой расправе над теми, кого он встретил во время предыдущей прогулки, и старались не попадаться ему на глаза.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Нефела не объяснила Шадрену, где находится Дом Скорби, и он не видел ни единого указателя, но темный город был одним из тех мест, в которых невозможно заплутать: чудесным образом ты всегда попадал туда, куда направлялся. Предчувствие заставило экзалтора остановиться перед сооружением, отдаленно напоминавшим храм, какими он их помнил. Острую крышу здания поддерживали шесть прямоугольных колонн, на гранитных ступенях сидел худой мужчина в рваном плаще. Незнакомец поднял голову, услышав шаги: половину лица закрывал капюшон, и на экзалтора уставился один алый глаз.
— Ты пахнешь, — сказал вампир.
Шадрен не знал, как это понимать, но на всякий случай отошел на шаг. Кровопийца улыбнулся, меж губ сверкнули белоснежные клыки. Его кожа отличалась мертвенной бледностью, как и положено всякому уважающему себя вампиру, да и негде здесь было солнечные ванны принимать. Он протянул руку в знак перемирия:
— Я не охочусь на своей территории.
— Но я пришел именно за этим.
Лицо вампира отразило недоумение.
— Чтобы меня покормить?
— Чтобы стать охотником. Что для этого нужно? — Недолго думая, экзалтор расстегнул рубашку и обнажил шею. Вампир облизнулся. — Укуси меня.
— Я мог бы. — Алый глаз хищно блестел, в уголках рта выступила слюна. — Но тогда ты будешь едой. Я не из тех, кто может запросто остановиться. Это ты должен кусать, приятель.
— Тебя?
Вампир усмехнулся.
— Нет. Тех, — он махнул рукой на храм, — что внутри.
— Мертвых? — ужаснулся Шадрен.
— Они не то чтобы покойники. Но они и не живые, это точно. Они меня кормят.
— И я должен… — экзалтор тяжело сглотнул, — пить из них кровь?
— Все верно, друг. Заплати пошлину и входи.
— Какую еще пошлину?
Вампир критически оглядел просителя.
— Возьми мой плащ, а я возьму твой.
Шадрен с некоторым колебанием согласился. От чужого плаща веяло свежестью и мокрой землей. Вампир поднялся со ступеней и с явным удовольствием натянул на себя обновку, затем слегка поклонился и сделал приглашающий жест.
— Дом Скорби в твоем распоряжении.
Экзалтор не торопясь поднялся по лестнице. Тяжелая дверь с полустертым орнаментом издала пронзительный скрежет, едва он надавил на нее плечом, но через несколько толчков сдалась под его напором и отворилась. Внутри было темно, хоть глаз выколи, и царила могильная тишина. Шадрен провел рукой по стенам у входа в надежде нащупать факел, но напрасно. Он уже намеревался вернуться к вампиру и задать вопрос относительно источника света, которым тот мог бы его снабдить, когда надтреснутый голос заставил его вздрогнуть.
— Так, так, так, — прошамкал кто-то, и этот кто-то приближался, шаркая башмаками. Перед экзалтором вырос сгорбленный силуэт. — Добро пожаловать, милок. — Старуха не вышла ростом и еле доходила ему до пояса. Она закрылась морщинистой рукой, подойдя к двери. — Отойди-ка.
Он послушно отошел, и дверь шумно захлопнулась, отрезая поток света. Они остались в кромешной тьме. Костлявая рука нащупала руку экзалтора и куда-то его повела.
— Куда мы? — спросил он.
— Тише! — шикнула на него старуха. — Перебудишь всех.
Шаги отдавались гулким эхом в пустом зале. Старуха подчас останавливалась и заходилась кашлем, уткнувшись лицом в передник, и это было куда громче, чем осторожный шепот Шадрена. Его глаза постепенно привыкали к темноте, и вскоре он мог разглядеть очертания стен и дверных проемов, но ничего более. Она снова остановилась, на этот раз не из-за приступа кашля, выпустила его руку. Минута промедления — и в глаза ударил свет.