Читать интересную книгу Химеры Хемингуэя - Джонатон Китс

Итак, Мишель была занята на работе, а Анастасия заперта дома. Писательские амбиции Мишель умерли, а успех прозы Анастасии убил ее саму. Мишель следила за Анастасией в газетах, насколько это было тогда возможно. А Анастасия периодически звонила Мишель домой, вешая трубку всякий раз, когда к телефону неизбежно подходил я.

Возможно, все так и продолжалось бы, совершенно безвредно, не напечатай одна из продающихся в супермаркетах газетенок — тех, что печально известны репортерами, присутствующими при каждом вторжении пришельцев, и хотя бы раз в год раньше «Таймс» публикуют известия об апокалипсисе, — фотографию Анастасии, изможденной, в обносках в шесть слоев; фотография сопровождалась сообщением неизвестного источника о том, что Анастасия, беременная внебрачным ребенком, пыталась покончить с собой. Мишель, разумеется, знала, что эти таблоиды стряпаются в кондиционированном офисном комплексе в Канаде, в тысячах миль от выбираемых ими мест журналистских преступлений. И ей доводилось лицезреть Стэси в гораздо худшем виде — совершенно довольную жизнью студентку. Но за прошедшие несколько месяцев Мишель вместе с широкой общественностью прониклась образом Анастасии, неотразимым настолько, что он почти вытеснил безалаберную и временами бестолковую девчонку, которую Мишель когда-то знала. Разве можно винить ее за ошибку? Этот образ стал одновременно убедительным (благодаря чутью Саймона) и вездесущим (благодаря прозе Хемингуэя), и, конечно, намного проще было принять его, а не настоящую личность. В конце концов, что осталось от Стэси, когда она променяла себя на другого, опубликовав под собственным именем «Как пали сильные»? Средства массовой информации просто распространяют то, что есть. В лице Анастасии Лоуренс, писательницы, телевидение обрело идеальный сюжет, а желтая пресса обеспечила ему превосходные декорации.

Но фото в газете потрясло Мишель, и то ли уверившись, что Анастасия действительно в беде, то ли вспомнив, кем Стэси была до начала всех ее приключений, то ли из-за какой-то сумбурной комбинации первого и второго — она сняла трубку и позвонила Саймону домой. Некоторое время поговорив с автоответчиком, она заговорила с Анастасией.

— Мишель, это я, Стэси, — сказал тихий голос на другом конце линии. — Я здесь. Я скучаю по тебе. Ты себе не представляешь.

Анастасия приоткрыла дверь в квартиру Саймона, запертую на цепочку.

— Это ты, — сказала она.

— Это я, — ответила Мишель, пристально разглядывая фрагмент девушки, выглядывающей из щели. Мишель не заметила ни рваных ран, ни шрамов, хотя неухоженный клубок волос и слои одежды могли скрывать бесчисленные телесные повреждения. — Можно войти?

— Наверное. — Анастасия захлопнула дверь, чтобы снять цепочку. Все это сопровождалось таким грохотом, будто она пыталась освободиться от кандалов. Она впустила Мишель. — Извини. Я еле до нее достаю, — сказала она, поднимаясь на цыпочки, чтобы вернуть цепочку на место.

— По-моему, необходимости нет. Посреди бела дня.

— Саймон говорит, безопасность никогда не бывает лишней.

Мишель пожала плечами и сама повесила цепочку. Прошла за Анастасией через прихожую и по коридору в гостиную.

Прежде чем благополучно усесться, Стэси уронила предложенное подруге кресло и хрустальную пепельницу. Она всегда была такая неловкая? И одежда — раньше она тоже напяливала на себя столько, что не разглядишь даже общих контуров тела? В другом конце комнаты свернулась в кресле Людовика XVI, прикуривает «Лаки Страйк» — она вполне могла оказаться беременной. Она могла оказаться кем угодно. В гостиной Саймона не было ответов. Была лишь девушка, которая хотела, чтобы ее звали Стэси, хотела быть чьей-то старой подругой.

— Я принесу нам чай, — сказала она Мишель. — Ты всегда его любила.

— Тебе помочь?

Но Анастасия уже вышла — шлейф сигаретного дыма и грохот из буфетной.

Мишель собрала осколки разбитой пепельницы. Не считая их и экземпляра «Как пали сильные» на кофейном столике, комната совсем не изменилась с тех пор, как Мишель последний раз была здесь в холостяцкие деньки Саймона. Тогда она попала на вечеринку. Вдрызг наклюкалась шампанским и, как призналась мне где-то в начале наших отношений, была твердо намерена однажды провести ночь с таким красавчиком, как Саймон, до того, как выйдет замуж, заведет семью и приступит к жизни долгой и счастливой. Поэтому она задержалась дольше других гостей — тактика, которая, увы, требовала поглощения все нового и нового шампанского, — слоняясь в стороне от общества в надежде, что Саймон окажется с ней наедине, когда уйдут все остальные. Она предполагала, что за этим неизбежно последует соблазнение, хотя бы потому, что он уже был подающим надежды арт-дилером, а она составляла календари культурных событий для городской газеты, — и все действительно могло случиться, не усни она в ожидании конца вечера, не замеченная хозяином до утра. Он был настолько заботлив, когда наткнулся на нее, лежащую в коктейльном платье с глубоким декольте на кожаном диване в его кабинете, что ей захотелось его ударить. Он лишь усугубил ее позор, уверяя, что такое постоянно случается со всеми его гостями, как-то даже с его дядей, и предложив сделать ей эспрессо. После собственного язвительного отказа ей пришлось выйти в мятом платье на улицу, где все, наверное, только и думали, что ночью какой-то парень удачно поохотился и что она, должно быть, слишком легкая добыча, раз он вышвырнул ее из постели в воскресное утро в такой час.

С тех пор она ни разу не была в квартире Саймона, а Саймон о том случае не вспоминал. (Даже Анастасия не знала, пока я однажды не рассказал.) И все же нет ничего неодолимее желания вернуться к былым унижениям, дать им заново тебя оскорбить. Пока Анастасия возилась на кухне с чаем, Мишель пробралась в кабинет Саймона.

Кожаный диван по-прежнему скрывался в углу, но что стало с картинкой, оставшейся в ее воображении после той ночи? Куда девалась вешалка со старыми шляпами, которые она примеряла, дожидаясь, когда Саймон ее найдет? Куда исчезли веджвудские нимфы и ар нуво? Куда пропали безвкусные пейзажные наброски XIX века кисти Ханса Якоба Шерца? Где дубовые картотечные шкафы, которые она бегло осмотрела тогда в поисках любовных писем, сюжетов для статьи? Отчего по полу разбросаны открытые книги и так много мешков с нераспечатанными письмами? Почему везде это потрепанное шмотье?

— Ты нашла мой кабинет, — сказала Анастасия, внося в комнату чай в обеих руках. — Я возьму щербатую кружку. Иначе под конец они обе такими станут.

— Твой кабинет?

— Свадебный подарок Саймона. Ну разве он не прелесть? Он и канцелярские принадлежности мне купил. — Анастасия раскрыла дверцы стенного шкафа, еще одного предмета обстановки, который Мишель не припоминала после прошлого пьяного визита. Она отпила чай, пока Анастасия шуровала отмычкой в замке.

— Там что, виски?

— Смотри, он подарил мне пять сотен карандашей, три сотни ручек, двадцать пять сотен скрепок, четыре тысячи футов скотча, восемнадцать пачек бумаги, пятьдесят тысяч скобок для степлера, сорок восемь блокнотов, пять запасных картриджей для принтера…

— А разве для них не нужен принтер? И компьютер?

— Он и это все мне купил. — Она показала на какие-то коробки в углу, еще не распечатанные. — Сказал, самая последняя модель. Гигабайты памяти, тысячи цветов, с произвольным доступом куда угодно, включая Интернет по оптическому каналу на мегагерц в секунду. И работает на батарейках.

— Ты хоть поняла сама, что сказала?

— Ты как думаешь, в чай стоит подлить еще виски?

— Сейчас одиннадцать утра, Стэси.

— Это лапсанг сушонг. Саймон так мил, что мне его покупает. Крупнолистовой, заварка долго не портится. Для Саймона мне надо оставаться свежей. — Мысли Стэси метались точно огонек в глубине каньона. Она была очень далеко.

— Он знает, что ты разбавляешь чай виски?

— Он мне не отец.

— Что ты будешь делать со своими канцелярскими штучками? — Мишель освободила себе место на диване, скинув на пол пять свитеров и штук тридцать библиотечных книг. Анастасия тоже села — за стол. Он остался на месте, огромный викторианский монстр с рядами запирающихся ящиков и широкой, обитой кожей столешницей, на которой, как помнилось Мишель, у Саймона были расставлены антикварные навигационные инструменты, древний деревянный глобус, античные и восточные артефакты, полный комплект перьев, печатей и воска. Чернильница была сухой — место, где прятали ключ от ящиков, который она тогда не тронула лишь потому, что была уверена в неизбежном появлении Саймона. А теперь ничего этого не было, на столе — пусто, если не считать средневековых четок Саймона и серебряной пепельницы в память о выпуске из Университета Лиланда 1927 года, лежавшей на очередном экземпляре «Как пали сильные». Пепельница тоже была здесь раньше, со свежей ароматической смесью вместо теперешнего пепла. Мишель увидела, что Стэси закуривает очередную сигарету.