Для реализации политики «ликвидации кулачества как класса» широко и произвольно использовались нормы о контрреволюционных преступлениях. Например, в Докладной записке юридической части Колхозцентра РСФСР (октябрь 1929 г.) кулацкие выступления рекомендовалось относить к преступлениям, предусмотренным ст. 58–5814 УК: подрыв кооперации в виде срыва собраний, препятствия сельскохозяйственным работам, т. е. вредительство (ст. 587), разрушение или повреждение колхозного имущества взрывом или поджогом, т. е. диверсия (ст. 588), пропаганда и агитация, направленная на противодействие колхозному движению, т. е. антисоветская агитация и пропаганда (ст. 5810).
18-й Пленум Верховного Суда СССР от 2 января 1928 г. внес свою лепту в беззаконие. Он разъяснил, что под контрреволюционными действиями надо понимать действия в тех случаях, «когда совершивший их хотя и не ставил прямо контрреволюционной цели, однако сознательно допускал их наступление или должен был предвидеть общественно опасный характер последствий своих действий»[156]. Верховный Суд СССР, таким образом, не только расширил вину контрреволюционного преступления за счет косвенного умысла, но и признал возможным контрреволюционное преступление даже по неосторожности.
В результате таких «рекомендаций» высшего судебного органа страны Уголовно-кассационная коллегия Верховного Суда РСФСР вынуждена была в отчете отметить многочисленные случаи незаконного осуждения за контрреволюционные преступления не «классово враждебных элементов», а бедняков и середняков, совершивших бытовые преступления, преступления против порядка управления и хозяйственные преступления[157].
Большой репрессивностью санкций в сочетании с расплывчатостью диспозиций, граничащей с юридической безграмотностью, отличался печально известный Закон от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и о кооперации и укреплении государственной (социалистической) собственности». Так, в Законе «приравнивалась» путем законодательной аналогии колхозная собственность к государственной. Без какой-либо дифференциации преступлений на мелкие и крупные была установлена ответственность вплоть до расстрела за хищение такой собственности. Этот Закон применялся во время Отечественной войны и после нее даже за сбор колосков, оставшихся в поле после уборки хлеба (так называемые «колосковые дела»). Угроза, как сказано в Законе, «кулацко-капиталистических элементов» колхозникам с целью заставить их выйти из колхоза или с целью насиль ственного разрушения колхоза приравнивалась к контрреволюционным преступлениям с лишением свободы от 5 до 10 лет с заключением в концентрационные лагеря.
Помимо уголовного для массовых репрессий активно использовалось административное законодательство в виде высылки до 10 лет с конфискацией имущества по решению местных исполнительных органов. Так, в постановлении ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством» исполкомам краевых (областных) Советов и правительствам автономных республик было дано право принимать все необходимые меры по борьбе с кулачеством вплоть до полной конфискации имущества кулаков и выселения их из пределов отдельных районов и краев (областей). При этом «кулацко-зажиточным элементам» запрещалось продавать как собственное имущество, так и продукты сельского хозяйства. При самовольной распродаже имущества «кулацких хозяйств» райсоветы имели право на «немедленную конфискацию имущества». Сами понятия «кулак», «кулацко-зажиточный элемент», «кулацкое хозяйство» нормативно не определялись и на местах трактовались весьма широко и произвольно[158]. В результате репрессивное «раскулачивание», само по себе антиконституционное, охватило, по официальной статистике, не только 4,2 % кулаков, но и 15 % иного сельскохозяйственного населения, главным образом середняков. «Антикулацкое» уголовное законодательство исходило из сопринадлежности крестьян к «кулакам» и «зажиточным» элементам, чему способствовало тогдашнее законодательство о социально опасных элементах, преступлений не совершивших, но высылке подлежащих.
В 1935 г. отменяется ст. 8 Основных начал, предоставлявшая союзным республикам право определять минимальный возраст уголовной ответственности. По Закону от 7 апреля 1935 г. «О мерах борьбы с преступностью несовершеннолетних» несовершеннолетние привлекались к ответственности за кражи, насильственные преступления и убийства, начиная с 12 лет, как было сказано в законе, «с применением всех мер уголовного наказания». Поскольку с 30-х годов уголовные законы издавались главным образом Союзом ССР, а не республиками, то оставалось неясным, отменяли ли в республиках более поздние общесоюзные законы Основные начала 1924 г., где минимальный возраст составлял 14 лет и к несовершеннолетним не применялась смертная казнь, ссылка, высылка и другие наказания.
Ужесточение уголовных репрессий осуществлялось и введением постановлением ЦИК и СНК СССР от 8 августа 1936 г. лишения свободы, тюремного заключения наряду с прежним местом отбывания в исправительно-трудовых лагерях двух режимов. Постановлением ЦИК СССР от 2 октября 1937 г. был повышен максимум лишения свободы с 10 до 25 лет. В 1939 г. было отменено условно-досрочное освобождение заключенных от дальнейшего отбытия наказания.
Единственным исключением из полностью сверхрепрессивного уголовного законодательства 30-х годов оказалась новая общесоюзная норма о погашении судимости со сниженным против республиканских норм сроком погашения. Возможно, она была вынужденной из-за огромного числа судимых граждан.
В 1936 г. принимается новая (сталинская) Конституция СССР. Законодательство об ответственности за преступления передается в исключительное ведение СССР. Суверенные союзные республики были лишены права на собственные уголовные законодательства на своей территории. В самой Конституции мы находим целый ряд прогрессивных нормативных установлений, в том числе и по уголовному законодательству. Во исполнение их в 1938 г. принимается Закон о судоустройстве. Последний отменил ст. 22 Основных начал, позволявшую ссылать и высылать лиц, не совершивших преступлений либо оправданных за них. Но Закон о судоустройстве не отменил невиновное привлечение к ответственности. Так, согласно ч. 2 ст. 1 постановления ЦИК СССР от 8 июля 1934 г. «О дополнении Положения о преступлениях государственных и особо для Союза ССР опасных преступлениях против порядка управления», статьями об измене Родине совершеннолетние члены семьи изменника Родины, совместно с ним проживающие или находящиеся на его иждивении, только на этом основании подлежали высылке в отдаленные районы Сибири на 5 лет. Абсолютно определенная санкция – 10 лет лишения свободы – была установлена за недонесение со стороны военнослужащего о готовящейся или совершенной измене. Конституция СССР и Закон о судоустройстве не помешали практике необоснованных, беззаконных репрессий. Количество осужденных с 1936 по 1937 г. за контрреволюционные преступления выросло в десять раз.
Во второй половине 30-х годов прошла серия судебных процессов над высшими руководителями партии и государства. 16 января 1935 г. Военной коллегией Верховного Суда СССР вынесен приговор по делу о так называемом «Московском центре», по которому были осуждены Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Г. Е. Евдокимов и др. 27 июля 1935 г. Л. Б. Каменев вторично осуждается по «кремлевскому делу». 13 марта 1938 г. по так называемому делу «антисоветского правотроцкистского блока» осуждены Н. И. Бухарин, А. П. Рыков и др. Руководителям якобы контрреволюционных групп, как правило, предъявлялись обвинения в измене Родине, террористической деятельности, шпионаже, вредительстве, диверсии, создании контрреволюционной организации. Рядовым членам группы инкриминировалась преимущественно «подготовка террористических актов», за что они приговаривались к расстрелу с исполнением приговоров в день их вынесения.
Самым распространенным было обвинение в антисоветской агитации и пропаганде, которая выражалась в «клевете на руководителей партии и государства», высказывании недовольства условиями жизни трудящихся, «восхвалении» жизни в капиталистических государствах. Антисоветской агитацией и пропагандой считалось любое выступление в защиту «врагов народа», включая высказывания простого человеческого сочувствия им. Особенно рьяно преследовалось по ст. 5810 УК «непочтительное упоминание имени Сталина»[159].