Читать интересную книгу Крестовый поход против Грааля - Отто Ран

Когда сын Пейре Видаля приблизился к Монсегюру, он увидел таинственного всадника в пурпурном плаще и перчатках цвета сапфира. Но он ошибся, приняв это видение за хорошее предзнаменование. В первом же бою, когда он сражался вместе с ободренными его посланием опальными защитниками крепости, смерть нашла его.

Обещанная помощь императора Фридриха Второго уже не понадобилась. В ночь на первое марта 1244 г., будто бы в Вербное воскресенье, католикам удалось достигнуть вершины. Хорошо знакомые с горными условиями крестоносцы узнали от предателей-пастухов, какая из троп ведет вверх до самой крепости, и по ней, минуя ущелье Лассе, поднялись До самых передовых укреплений. Они шли ночью, чтобы не видеть большой высоты и от головокружения не свалиться вниз. Стража была задушена, а в лагерь был передан условный сигнал, что дело завершилось успехом. Часом позже крепость была окружена плотным кольцом.

Осажденные капитулировали. Чтобы избежать бессмысленного кровопролития, оба кастеляна, Рамон Перелья и Пьер-Рожер де Мирпуа обещали, что в предрассветных сумерках передадут крепость в руки архиепископа, а также выдадут ему всех катаров, с условием, что жизнь всех рыцарей будет сохранена. Петр Амелий заявил, что согласен с этими условиями.

Многие рыцари перед капитуляцией пожелали пройти обряд «крещения духом» и быть принятыми в общину Церкви Любви, хотя и знали о том, какая участь их ожидает. Этот обряд исполнили седой архиепископ еретиков Бертран Эн Марти, последователь Гильаберта из Кастра. Никто не помышлял о бегстве, никто не стремился избежать страданий, как будто каждый в отдельности хотел дать миру пример того, как надо умирать за свою родину и за свою веру. Часто, порицая доктрину катаров, ее сравнивают с пессимизмом Шопенгауэра и Ницше. Но тогда это совсем особый пессимизм, сочетающийся с таким мужеством, который в истории человечества был присущ еще только героизму раннехристианских мучеников. Катаризм был не менее пессимистичен, чем раннее христианство, с которого он во многом брал пример.

С рассветом крепость была сдана вооруженному братству. Архиепископ Нарбонны потребовал, чтобы «совершенные» отреклись от своей веры. 205 мужчин и женщин — в том числе Бертран Эн Марти и Эсклармонда Перелья — предпочли смерть на костре. По приказу Петра Амелия, сожжение состоялось тут же, в поле, которое и по сей день называют Camp des cremats, — «поле костров».

Рыцарей, закованных в цепи, доставили в Каркассон, где они были заточены в подземелье той же башни, где тридцатью годами раньше был отравлен Раймон-Рожер, Тренкавель Каркассонский и в муках погиб Рамон Термский. Лишь спустя несколько десятилетий последние из выживших были освобождены из своей темницы в инквизиторской башне францисканским монахом Бернаром Делисьё.

И только Пьер-Рожер де Мирпуа смог в сопровождении своего инженера и своего врача беспрепятственно покинуть крепость и даже забрать с собой все находящееся там золото и серебро. Он отправился в Солт к Эсклармонде д’Айон, племяннице великой Эсклармонды, а оттуда — в крепость Монгайяр в Корбьерене, где и умер в преклонном возрасте. До самой смерти он тайно возглавлял опальное романское рыцарство, которое было вынуждено найти в пещерах Орнольяка последнее убежище, а затем и смерть.

В ночь падения Монсегюра на заснеженной вершине Бидорты был зажжен огонь. Но это был не костер инквизиции, а символ торжества. Четверо катаров, из которых история сохранила для нас имена троих (Амиэль Айкар, Пуатевин и Гуго), дали знать остававшимся в Монсегюре и готовившим себя к смерти «совершенным», что Мани спасен.

Из сохранившихся документов Каркассонской инквизиции следует, что эти четверо «чистых», одетые в теплые шерстяные накидки, спустились по канату с вершины Пог в ущелье Лассе, чтобы передать сокровища сыну Белиссены Пон-Арнауд из Кастеллум Вердунум в Сабарте…

«Сокровища» еретиков? Но ведь Пьер-Рожер де Мирпуа получил разрешение вывезти все золото и серебро из взятой крепости. Поэтому наверняка четверка отважных катаров спасала в пещерах Сабарте не золото и серебро, принадлежавшие дому из Кастеллум Вердунум.

Амиэль Айкар, Пуатевин, Гуго и четвертый катар, имя которого осталось нам неизвестным, были потомками кельтиберских мудрецов, которые когда-то утопили в одном из озер Табора дельфийские сокровища. И они были катарами, которые предпочли бы сгореть на костре вместе со своими братьями на Camp des cremats, чтобы начать оттуда свое путешествие к звездам. Когда они проходили по Пути катаров, через «Волшебную долину»{125} и мимо озера друидов, а затем поднимались по крутой, обрывистой тропе к вершине Табора Бидорте, когда они видели на севере костры инквизиции в Монсегюре, они спасали не золото и серебро. Они спасали «мечту о рае»!

Инквизиторы полностью отдавали себе отчет, в какой степени катарские святыни можно считать «сокровищами еретиков» и почему необходимо было сжечь все, что могло передать их знания потомкам. И они сжигали всех и все… в том числе и книги, которые обычно живут дольше, чем люди.

Крестьяне небольшого селения Монсегюр, которое, подобно пчелиному гнезду, нависало над ущельем Лассе у подножия скал, увенчанных непокорной крепостью, рассказывают, что в Вербное воскресенье, как раз в то время, когда священник служит мессу, Табор открывается в укромном месте, спрятанном в густом лесу. Как раз там и спрятаны сокровища еретиков. Горе тому, кто не покинет недра горы раньше, чем священник пропоет заключительные слова «ite missa est». В это время гора захлопывается, и искателю сокровищ приходит конец: его кусают змеи, стерегущие клад…

Крестьяне Табора не забыли об этом «кладе», который можно найти только тогда, когда все остальные люди находятся в церкви. Инквизиция, как бы сильна и беспощадна она ни была, не смогла вытравить воспоминания о том, чему свидетелями были эти горы 700 лет назад.

Так Грааль, он же романский Мани, был спасен и спрятан в пещерах Орнольяка. Здесь нет зеленой листвы деревьев, не цветут цветы, по утрам, свежим от росы, не поют соловьи, нет рыб, спешащих спрятаться в глубину от лучей солнца. В стенах пещер царят только ночь и смерть. И прежде чем отправиться в свое путешествие в светлую страну душ, последние священники Церкви Любви, последние «чистые» вынуждены были отправиться в ад, каковым была жестокая реальность этой жизни. В пещерах Сабарте катаров часто охватывала тоска по звездам. Возможно, это была и одна из форм самопожертвования, проявлявшаяся в том, что светлыми лунными ночами они поднимались к Монсегюру. Ведь чтобы приблизиться к звездам, нужно умереть, а в Монсегюре их ожидала верная смерть. Новый комендант крепости Ги де Левис, друг и соратник Симона де Монфора, приказал выставить в развалинах еретической крепости специальную стражу и завести свору гончих собак, специально обученных разыскивать еретиков{126}.

Светлыми лунными ночами худые и бледные «чистые», преисполненные гордости и храня молчание, пробирались через лес Серралунги, поднимаясь все выше, пока крики прятавшихся в пещерах сов не заглушало завывание ветра, звучащего в ущельях Табора подобно гигантской эоловой арфе. Время от времени они снимали свои тиары на освещенных лунным светом полянах, доставали хранимые на груди кожаные свитки — Евангелие младшего апостола, любимого ученика Господа, целовали пергамент, преклоняли колена, обращали свой лик к луне и молились: «…и дай нам хлеб наш небесный… и избавь нас от греха…»

Затем они продолжали свой путь к смерти. Когда собаки с пеной у рта бросались на них, когда палачи хватали их и избивали, их взоры были направлены вверх, к Монсегюру, и еще выше — к звездам, где должны были встретиться со своими братьями. И после этого они тоже шли на костер.

После падения Монсегюра убежищем оставшимся опальным и преследуемым катарам, которых называли файдитами{127}, были только леса и пещеры. Недра гор и непроходимые заросли колючих кустарников служили им надежным убежищем. Чтобы добраться до них, инквизиторы сделали попытку извести густые заросли ежевики и утесника. Эту работу они поручили небезызвестному Бернгарду, по прозвищу Espinasser, что значит «рубщик кустарника». Но, согласно преданию, он нашел свою смерть на виселице…

Чтобы легче было находить еретиков в их убежищах, доминиканцы специально натаскивали на них гончих собак. Файдитов травили в их родных горах как диких зверей, так что им оставалось либо бежать на чужбину, либо, если они желали умереть дома, — оставаться за прочными стенами пещер.

Последовательность катаров в их поступках была на границе человеческих возможностей. Они видели, как гибнет их родина, и все равно не брались за меч. Смерть ожидала их на кострах или в murus strictus. Но вместо того чтобы отречься от своей всем миром презираемой веры в Параклета, они с полным душевным спокойствием обрекали себя на ужасный конец. Однако для этого они должны были быть абсолютно уверены, что их желание попасть в рай будет исполнено.