Читать интересную книгу Чужую ниву жала (Буймир - 1) - Константин Гордиенко

И Захар сказал, без всякой проволочки, опечаленному соседу:

- А ты не томись душой, слушай, что умные люди советуют. Пора нам покончить с губителями народа.

Счастливый человек, с легким сердцем судит обо всем. Чумаку не под силу понять. Глаза словно завязаны. Страшные события мутят разум, мучат.

Люди снова обращались к листку, за разгадкой, за разъяснением.

Гневное, как молния, слово опалило души.

Не пошатнулась ли извечная людская покорность?

Листовки наделали переполох на весь уезд. Калитка собирался в присутствие, как на казнь, - нелюдимый, злой. Кто знает теперь, где скрывается враг? Что только делается в Буймире! Раньше люди старались не попадаться на глаза старшине, когда он разгневан. Население знало его привычки и когда-то угождало. А теперь словно всем безразлично, куда и зачем он идет, весел ли он или печален и что у него на уме. Все село высыпало на улицу, скотина не напоена, печи не топлены, в будни бездельничают...

Бывало, услышат бубенцы - прячутся по хатам, не дышат, из окон выглядывают: кто едет? А теперь спокойно стоят на дворе, и вид у них такой, словно ничего не случилось - только земский с приставом мчатся по улице на борзых конях, вихрем снег вьется. Не очень приветливо встречают начальство: бросают хмурые взгляды вслед саням и не кланяются чубы, редко когда склонится седая голова, а некоторые просто стоят спиной и не оборачиваются. Удивительные перемены. Люди таят злые умыслы.

Опухший, заспанный урядник Чуб стоял перед приставом навытяжку, докладывая, оправдывался:

- Всю ночь объезжал село, падал снег...

- Из листовок? - с издевкой перебил пристав Дюк, высмеивая его при людях.

В волости началась беготня, суета. Сзывали десятников, старост, скликали стражников. Калитка услужливо выложил перед земским листовку. Добросельский тяжело сел за стол, насупил черные густые брови, лицо и лысина его побагровели.

Стражники ходили по селу, срывали листовки, заходили в хаты, стращали, грозили, требовали, чтобы признались, у кого припрятаны листовки. Да разве скажут, признаются? Вместо этого люди насмехались, пререкались с начальством. Непряхе не было прохода. Беда в собственном селе быть стражником - ни внимания, ни уважения!

10

- Ты Орину поедом ела! Все мясо объела! Кожа да кости! Выпила кровь! Засохла дочка у тебя! Была как калина, а пришла синяя, худая, босая! У тебя и хлеб и соль под ключом, одна вода не под замком!

- Дочка твоя ленивая и бесстыжая, как и мать! - ответила Ганна Калитка разгневанной женщине.

- Мало дочь ворочала тебе мешков? - отчитывала Чумакова Лукия сватью. - Мало скотины выходила?.. Ты причесанная, холеная, в постели нежилась, а на дочке сорочка истлела от работы!

- Ты, что ли, мне богатство нажила?

- На хабарах разжились!

Собирались люди, выглядывали из-за тынов, смотрели, слушали.

- У этой Ганны рот никогда не закрывается, - заметила соседка Татьяна.

Оскорбленная в своей добродетели, Мамаева Секлетея осуждала семью Чумака и ее дурные нравы... Морозиха целиком сочувствовала куме, а вот старую Жалийку никак не пронимали рассудительные слова, и она пускалась в пререкания:

- Орина столько вытерпела с этим богатеем!

В пику хозяйкам, распустившим свои злые язычки, Татьяна Скиба вступилась за бесталанную невестку:

- Да Орина не жила, а только мучилась, какая с ним жизнь, это же пень! - то есть сын старшины.

Охаяла Татьяна хозяйского сына, и теперь Мамаева Секлетея напала на нее. Кому, мол, не известно, Татьяна сама хотела породниться с Чумаками, да не вышло, так она теперь защищает и покрывает Орину. Орина у нее все дни проводит. Порядочные люди на порог не пустили бы, не приняли бы, а Татьяна сама заманивает Орину...

Секлетея и Морозиха спорили с Татьяной и Жалийкой, всячески защищали Калиток:

- Орина пошла за единственного сына, хлеб соблазнил! Что у нее было? Одна сорочка на плечах - нечем постель застлать. Что она принесла, что привезла? На чужое богатство позарилась. Единственный сын, на войну не возьмут, с братьями делиться землей не надо... Язык Лукия распустила, взяточником обзывает старшину. На власть наговаривают, стыда нет, бога не боятся...

Татьяна вновь обращается за сочувствием к соседкам... Бесстыжие хозяйки занимаются наговорами на честную женщину, оговаривают Орину. А кто же не знает, что Чумаки из-под кнута выдали замуж дочь, что Мамай околпачил Чумаков, ни одна девушка не хотела выходить за придурковатого парня.

Улица раскололась на два враждебных стана, защищавших каждый свою сторону, и свара разгорелась бы, вероятно, на весь околоток, но внимание соседок снова привлекли сватьи, которые в разгаре страстей честили друг друга. Все заслушались, как Ганна Калитка разделывала Чумакову дочку:

- Хлеба напечет - печку хоть строгай! Из белого черное сделает! На скатерть положит хлеб - все слиплось! Везде следы пальцев! Хату побелит как кузня! Масло собьет - оно тает от ветра, не то что от солнца. Выстирает сорочки - как тряпки. Посуду моет, музыка заиграет - у нее миски из рук валятся...

Ганна Калитка стыдила сватью - нечего сказать, хороша хваленая, работящая да старательная Чумакова дочка!

Всем памятно - кто мог забыть? - как Ганна на весь Буймир ославила невестку, ходила по всему селу, показывала скатерть в слипшемся тесте: "Смотрите, люди добрые, - невестка хлеб пекла!" Об этом пересказали матери, и Лукия немало плакала, горевала... Издевались над дочкой у Калиток как только могли. И еще рассказала Лукия людям, как муж ночью избил Орину, вероятно хотел, чтобы черная болезнь напала, испугать хотел, и она прибежала в родной дом босая. Думал, вгонит жену в чахотку, никому не будет нужна. И хоть бы муж был, как у людей, а то мохнатое да уродливое - глядеть тошно.

Лукия теперь увидела все в новом свете и многое себе уяснила, все припомнила. Неспроста Мамаева Секлетея не хочет сына женить на ленивой Ульяне, которая вся пошла в мать.

Уж тяжелее обидеть, допечь Ганну вряд ли можно было. И без того засиделась дочь в девках, никто сватать нейдет, хоть она и из богатого двора и дочь старшины. Проклятая сватья нарочно разносит худую славу, пугает людей, чтобы никто не брал Ульяны. Вот к чему клонит сватья.

- Ведьма! - с пеной на губах крикнула Ганна.

Обругав сватью непристойными словами, она, к общему удивлению, рассказала всем, как ее сглазила эта ведьма. Ударит гром, молния - и заложит грудь, нападет кашель или заболит голова, уши. А то раньше не было ничегошеньки... Возвращалась Ганна с базара, встречает ее сватья: "Ты уже с базара? Так рано?" И что бы вы думали? Едва смогла Ганна вытопить печь! Ну, сама не своя! Все ломит, крутит, болит. Обеда не смогла сготовить...

Может быть, этот рассказ кого-нибудь и убедил, но Лукию он развеселил и обозлил. Сильнее оскорбить, чем этой бредовой выдумкой, навряд ли было возможно.

- Типун тебе на язык!

- Ведьма!

- Чтоб ты до дома не дошла!

- Сводница!

- Чтоб у тебя язык отсох!

- Так бы и жила своднями!

- Змея!

- К Татьяне ходила?!

- Чтоб тебе ноги повыворачивало!

- Что цыганка на базаре сказала?!

- Чтоб ты домой не вернулась!!

Выглянул Иван Чумак из хаты, хмурым взглядом окинул сварливых, горластых женщин.

- Плеснуть бы на вас водой! - рассудительно проговорил он и, бессильный угомонить разбушевавшихся сватий, ушел в хату, не стал слушать.

Люди с любопытством следили за этим поединком, слушали, думали и сказали:

- Лукия отдала дочку силой, а теперь клянет сватью. Разбогатеть хотела. Искалечила дочери жизнь, а теперь враждует с Калитками.

Каких только перемен не бывает с людьми!

Навеки со сватьей поссорилась, разругалась Лукия!

Если вам приснятся цветастые рядна - так и знайте, непременно к ссоре...

11

Звонят в колокола, позванивают белые опошнянские горшки, пастухи играют на сопилках, гончары высвистывают на глиняных петушках - ярмарка!

Яркие, как калина, девушки прогуливаются среди саней, в аксамитовых корсетках, в цветастых сорочках. Волосы у них заплетены в косу, а у кого пышные, то в две, и уложены венком. Сапожки по ноге, а ноги мерзнут, девушки подковками постукивают, притопывают, сапожками зелеными, красными, желтыми... Честь и слава девушке, которой не холодно на морозе и не душно в жару. Если хлопец нравится девушке, то и ноги у нее никогда не мерзнут, будет стоять ночь на морозе и ногой не топнет. А если уж не нравится, так и знайте: ноги сразу замерзли, мне надо домой идти.

Пестрят в глазах плахты, украшения, ленты, уборы. Как бы ни была девичья жизнь тосклива, но одежа играет всеми цветами, веселит сердце. Зеленые пояса перевивают девичьи станы, красная обшивка плещет по голенищам, щеки на морозе пылают. Какая-то девушка купила зеркало, собрался девичий кружок, смотрятся... Что нужно дивчине?..

У парней шапки сбиты на затылок, сапоги ослепительны. Они прохаживаются по ярмарке, лакомятся медовыми пряниками, перебрасываются с девушками шутками, криком, смехом, угощают пряниками. Хлопцы встряхивают чубами. Каких только нет чубов - лоснятся на солнце - девчата могли вдоволь налюбоваться. У кого пышный, у кого приглаженный или кудрявый, у кого волнистый. Мамаев Левко видный на всю ярмарку хлопец - пухлое лицо его красно, как пояс. Сошлись парни-богатеи, завели спор - кто больше выпьет пива. Люди идут, вскидывают глаза, видят, у кого больше бутылок, у кого какие достатки.