Читать интересную книгу Похождения одного матроса - Константин Станюкович

Но дальше молодец со шрамом не досказал. Билль крепко обхватил его, повалил на землю и швырнул в сторону два револьвера и нож, бывшие у него за поясом. В ту же минуту был повален и обезоружен Дунаевым и брюнет.

Оба, смертельно побледневшие, не пробовали сопротивляться, когда руки и ноги их были связаны крепко веревками.

— Это по какому же праву? — проговорил молодец со шрамом, стараясь принять спокойный вид.

— Охота разговаривать! — презрительно кинул брюнет. — Точно не видишь, что Билль хочет нас доставить шерифу в Сакраменто в виде товара.

— Ошибаетесь, джентльмены. Мы вас сейчас будем судить судом Линча. Садитесь и приготовьтесь защищаться! — угрюмо проговорил Билль.

Ужас исказил черты канзасцев.

Чайкин был поражен, когда увидел всю эту сцену, и не отходил от лошадей.

— Чайк, подите сюда! — крикнул Билль.

И когда Чайкин приблизился, Билль проговорил:

— Вы, иностранец, должны быть третьим судьей. Поклянитесь, что будете судить этих двух джентльменов по совести.

Испуганный, что ему придется судить, Чайкин просил избавить его от этой чести.

Но Билль сказал:

— Тогда нас будет двое без вас. Втроем дело будет правильнее.

— Не отказывайтесь, Чайк! — проговорил молодец со шрамом. — Прошу вас, будьте судьей.

Тогда Чайкин согласился и, перекрестившись, проговорил:

— Клянусь судить по чистой совести.

— Ну, теперь ладно. Я приступаю.

И с этими словами Билль сел на землю, поджав под себя ноги. По бокам его расположились Дунаев и Чайкин.

Билль был угрюмо серьезен, Дунаев торжествен, Чайкин подавленно грустен.

— Подсудимые, — начал Билль, — готовы вы отвечать на вопросы?

— Я готов! — отвечал дрогнувшим голосом молодец со шрамом.

Брюнет молчал.

— А вы? — спросил Старый Билль.

— Я? Смотря по тому, что вы будете спрашивать, Билль.

— А вот услышите. Ваши имена, джентльмены?

— Меня зовут Вильям Моррис.

— А меня, положим, Чарльз Дэк.

— Положим, что так. Я обвиняю вас, Вильям Моррис и Чарльз Дэк, в том, что вы, агенты большой дороги, имели намерение ограбить Дуна и убить всех нас предательски перед Виргиниею. Помните свист? И помните, почему вы не ответили на него?

— А почему? — спросил Дэк.

— Потому что все мы были наготове. И я первый положил бы вас на месте, если б вы ответили.

— Правильно, Билль. Вы — ловкая лисица! — сказал, усмехнувшись, Дэк.

— А вы, Моррис, признаетесь?

— Признаюсь.

— Слышали, Дун и Чайк?

— Слышали, Билль.

— Затем у меня есть еще более тяжкое обвинение против вас, Моррис и Дэк. Слушайте, прошу вас, Моррис и Дэк, и вы, Дун и Чайк!

— Да не тяните души, Билль. Чего вы заправского судью корчите. Валяйте скорее!.. — проговорил Дэк самым искренним, слегка ироническим тоном.

Он уже вполне владел собой и, казалось, не сомневался в том, что его ожидает. И его бледное, потасканное, испитое и все еще красивое мужественное лицо улыбалось такою холодной усмешкой и в его глубоко сидящих черных глазах светилось такое равнодушие не дорожившего жизнью человека, что Чайкин, взглянув на него, невольно припомнил такое же выражение на лице Блэка, когда тот говорил о самоубийстве.

И Чайкин почувствовал не одно только сострадание к этому человеку, а нечто большее.

— Извольте, Дэк, я тороплюсь! — отвечал Билль, сам внутренне любуясь мужеством Дэка.

— Спасибо вам, Билль! — промолвил Дэк.

И старый Билль продолжал:

— Обвинение это заключается в намерении вашем прикончить с нами по-предательски, сзади, когда мы спали… Не приведено оно в исполнение только потому, что…

— Что Моррис был дурак и не согласился на мое предложение! — перебил Дэк.

— Вы слышите, Дун и Чайк?

Те кивнули головами.

— Затем вы решили покончить все дело здесь, у Скалистого ручья, и с этою целью дали телеграмму в Сакраменто некоему Иглю о том, чтобы он с пятью друзьями приехал встретить вас с провизией… Правду ли я говорю? Что вы скажете на это, Моррис?

Моррис пробормотал:

— Но это надо доказать… Вы видите, друзья не приехали. На каком основании вы нас обвиняете в этом?

— А вы что скажете, Дэк? Правду ли я говорю, обвиняя вас и товарища вашего в этом?

— Я только скажу, что наша партия проиграна, Билль. Но более из любопытства присоединяюсь к вопросу товарища: откуда вы все это узнали?

— Вы знаете, джентльмены, Старый Билль не лжет. И все, что я сказал, я слышал от вас. Вы очень громко говорили об этом на ночной стоянке…

— Мало ли что говорится!.. Это не доказательство… Это не улика!.. — воскликнул Моррис. — Ведь факта не было. Мы хотели послать, но не послали телеграммы, иначе товарищи наши были бы здесь.

— А вы что скажете, Дэк? Подтверждаете ли вы слова товарища?

— Я ничего не скажу, Билль.

— Так я скажу, что ваш товарищ Моррис лжет. Вы послали телеграмму, и если она не дошла, то не по вашей вине.

Моррис поник головою. Дэк молчал.

— Сознаетесь вы в этом, Моррис?

— Н-н-нет! — пролепетал Моррис, поднимая голову, и весь как-то ушел в свои судорожно вздрагивающие узкие плечи.

— А вы, Дэк?

— Кончайте скорей, Билль. А то Чайк, прежде чем судить нас, упадет в обморок. Пожалейте джентльмена! — насмешливо промолвил Дэк.

Действительно, Чайк имел страдальческий вид и был бледен не менее Морриса.

Старый Билль сурово взглянул на такого слабонервного судью и сказал:

— Сию минуту кончу, Дэк.

И с этими словами Билль достал из кармана телеграмму и громко прочитал ее.

— Посмотрите, Моррис и Дэк, ваши ли здесь фамилии? — сказал Старый Билль и, поднявшись, подошел к подсудимым и показал им обличающую их телеграмму.

Моррис был окончательно сражен и едва прошептал:

— Телеграмма моя!

— Говорите громче, чтобы судьи слышали.

— Телеграмма моя! — произнес Моррис.

— Ловко, Билль, обделано дельце, ловко! — сказал Дэк.

Старый Билль вернулся на свое место и предъявил телеграмму обоим судьям.

— Ну, джентльмены, — обратился Билль к подсудимым, — больше, я полагаю, допрашивать нечего. Ваше дело ясное. Но прежде чем мы постановим приговор, не скажете ли чего-нибудь в свое оправдание? Почему вы, оба молодые люди, вместо того чтобы честным трудом зарабатывать себе хлеб, позорите звание гражданина Северо-Американских штатов, выбравши себе такую гнусную работу, как грабеж и убийство? Быть может, вы доведены были до этого крайностью? Быть может, вас вовлекли другие? Мы примем все это во внимание.

У Морриса вздрагивали челюсти, когда он с трудом проговорил:

— Пощадите… Не убивайте!

Дэк нетерпеливо крикнул:

— Не разыгрывайте пастора, Билль. Пристрелите или вздергивайте скорей!

А Чайкин внезапно проговорил, обращаясь к подсудимым, с мольбою в голосе:

— Скажите… скажите что-нибудь… Ведь вы раскаиваетесь? Ведь вы больше не будете грабить и убивать? Не правда ли?..

— О, какой вы добрый дурак, Чайк! — ответил Дэк, и в его глазах мелькнуло что-то грустное и безнадежное.

— Пощадите! — снова пролепетал Моррис.

— Какой вы трус. Даже и умереть не умеете! — презрительно крикнул Дэк.

И, обращаясь к Чайкину, прибавил:

— Достаньте, Чайк, из моего кармана трубку и табак, набейте трубку, закурите и суньте мне в рот.

Когда Чайкин все это исполнил, Дэк шепнул ему:

— Спасибо вам, Чайк… И за жалость вашу спасибо! Только не стоит меня жалеть!

Чайкин снова вспомнил Блэка и отошел, взволнованный до последней степени.

— Билль! — позвал Моррис.

— Что вам, Моррис?

— Дайте мне один-другой глоток рому. Это меня подкрепит.

— Сейчас дам, Моррис! — почти ласково сказал Старый Билль.

И он послал Дунаева за бутылкой и стаканом.

Когда тот принес ром, Билль налил полстакана и сам поднес его к побелевшим губам Морриса.

Тот жадно выпил спирт и, поблагодарив Билля, прошептал:

— Билль!.. у меня есть жена и дети.

— Тем хуже для них, Моррис! — серьезно промолвил Билль.

Он возвратился на свое место и, опустившись на траву, проговорил, обращаясь к судьям:

— Судьи! судите по совести, какого наказания достойны подсудимые. Закон Линча ясен, и мы должны его исполнить. Вы, Чайк, как иностранец и незнакомый с обычаями страны, подадите голос после Дуна… Ну, Дун, отвечайте, удостоверено ли, что подсудимые виновны?

— Удостоверено.

— И что с ними надо сделать по обычаям здешних мест и в защиту путешественников?

Дунаев, знавший, сколько терпят на дороге от агентов, сам во время путешествий имевший с ними дело и проникнутый воззрениями, обычными на далеком Западе, несмотря на свое добродушие, почти не задумавшись, произнес среди мертвой тишины оканчивающегося чудного дня, прерываемый только посвистыванием куликов на ручье:

— Казнить смертью.

— А ваше мнение, Чайк?

— Простить! — порывисто воскликнул Чайкин и тотчас же сам весь покраснел.