Им не о чем было говорить — по всем параметрам не о чем. И все равно Рита направилась к ней. Даже если жители этого города планируют что-то, ребенок не может помогать им в этом. Вероятно, девочка потому и вела себя странно, что знала что-то и не понимала, как реагировать.
Девочка сидела на скамейке, ровно посередине. По обе стороны от нее было место, но маловато. Если бы Мари села рядом, ей пришлось бы вплотную прижиматься к малышке, а это было бы как-то странно. Поэтому она предпочла просто остановиться напротив скамейки.
— Привет, — нерешительно произнесла она. — Почему ты снова одна гуляешь?
— Мне так больше нравится. И я не чувствую одиночества.
Она говорила, не поднимая голову, и от этого ее глаза оставались полностью закрыты длинной челкой. Мари просто поражалась этому: неужели она может хоть что-то видеть? Это же вредно, о чем только думают родители! Хотя чего от них ожидать, раз они отпускают ее гулять одну.
— Ты… ты получила свою игрушку? Стеклянный шар…
Мари прекрасно помнила, кто должен был передать ей хрупкую вещицу. От ответа девочки зависело то, участвует она в заговоре или нет. Ведь Натали ее знала!
— Нет, — ответила малышка, а после недолгой паузы добавила. — Мы не пересеклись. Нам было не по пути.
— Не по пути? Ты знаешь, куда отправилась Натали? — оживилась Мари.
— Нет. Я не интересуюсь такими вещами. И имена тоже не спрашиваю. Это бесполезно.
— А что же тогда полезно?
— Жизнь имеет разные проявления. Кому-то ближе одни, кому-то — другие.
Она осторожно погладила букет, лежащий теперь на пышном подоле ее платья. Алые цветы, несмотря на всю их очевидную красоту, Мари не нравились. В них было что-то отталкивающе хищное.
— Ты ждешь здесь кого-то?
— Нет, — покачала головой девочка. Волны каштановых волос мягко двигались на ее плечах. — Говорю же, мне неплохо одной. Сегодня хороший день.
— Почему?
— Это не понять посторонним. Но я рада. А вот вас, похоже, одиночество напрягает.
— Не без того, — вздохнула Мари. — Я надеялась, что проведу этот день с одним человеком… А ему, похоже, не слишком хочется моего общества.
— Это бывает. Это нормально.
В очевидно простых словах девочки было что-то такое, что заставило Мари насторожиться. Не сами слова, а интонация, с которой они были произнесены.
— Ты знаешь Виктора? Мужчину, с которым я здесь иногда гуляю…
— Мы общались.
— Может, ты знаешь, что с ним происходит?
— Как я и сказала, естественный ход вещей. В природе так бывает иногда… Одна болезнь не допускает другую. Дает иммунитет. Если ты болен ею, то никакая другая зараза тебя не коснется.
— Так не бывает, — недоверчиво покосилась на нее девушка. — С чего ты взяла?
— С людьми бывает. Все зависит от болезни.
— И какая же болезнь вытесняет другие?
— Любовь, — равнодушно отозвалась девочка. — Она — страшный собственник. Если поселится в сердце, то никого туда больше не пустит. Даже если ей не рады.
— И причем тут Виктор?
— Не при чем. Я просто говорю. Вы первая упомянули его.
Мари вдруг почувствовала, что ей хочется уйти отсюда. Немедленно. Потому что в одном девочка точно врала: она ничего не делает «просто». Каждый ее шаг не случаен… Вполне может быть, что она не отстранилась от здешнего заговора. Она над ним — просто выше всех остальных.
Поэтому Натали упомянула ее при последней встрече. Скорее всего, она хотела предупредить!
— Я пойду, — Мари начала пятиться. — Я… может, к отелю вернусь…
— Идите. Я вас не держу. Я буду плести венок.
В какой-то момент Мари показалось, что цветы в букете шевельнулись. Но это уж точно была иллюзия! Или, может, ветер налетел…
Обратно к городу она шла быстрым шагом. Не получилось даже злиться на себя за столь нелепый страх перед маленьким ребенком. Когда мир переворачивается, никому нельзя верить!
Хотя нет, без союзников тоже не обойтись. Виктор по-прежнему на ее стороне, что бы там ни говорила эта малявка. Но есть еще Одри… Они отлично общались, искренне, это нельзя просто перечеркнуть!
Поэтому вместо того, чтобы двигаться прямиком в отель, Мари свернула к церкви.
Здесь было чуть многолюднее, чем обычно — на лавках сидели отдыхающие. Похоже, планировалась служба. У дверей стоял священник.
— Вы к нам? — дружелюбно улыбнулся он. — Я не видел вас здесь раньше, мадемуазель.
— Нет, я… То есть, да, мы не встречались. Я приехала недавно, впервые. Но я не на службу. Я хотела бы увидеть картины…
Она вдруг испугалась, что он удивится: какие картины? И скажет ей, что выставки не было. И картин. И Одри. Но нет, священник остался спокоен и вежлив:
— Да, конечно. Кажется, сама художница спустилась в зал где-то час назад. Она в последнее время приходит все чаще. Думаю, если повезет, вам удастся пересечься с ней.
— Я буду польщена. Она очень талантлива.
— Да… очень.
Он верно заметил, Одри и правда проводила со своими картинами все больше времени. Какой в этом смысл — Мари решительно не понимала. Она же их уже по сто раз видела, она их создала! А в зале этом прохладно и, кажется, даже стульев нет. Зачем приезжать в курортный город, чтобы потом торчать в подвале?
По полутемной лестнице Мари спустилась вниз. Чем дальше она шла, тем более странным становится воздух. Душно как-то… будто ветра здесь годами не было. И прелой травой пахнет. А еще — сырой землей, как возле свежей могилы.
«Мерещится, — снова и снова убеждала себя Мари. — Это из-за того, что помещение подвальное!»
Разум подсказывал, что помещение было подвальным всегда, а запаха такого не было. Но девушка его игнорировала.
— Одри! — позвала она. — Это я… ты здесь?
Ответа не последовало. Но Мари на нем и не настаивала сейчас. Ее внимание было приковано совсем к другому.
Еще спускаясь сюда, она опасалась того, что увидит на картинах. По идее, не должно быть ничего особенного, то же, что и в прошлый раз. Однако сердце все равно ныло в ожидании беды. Она усилием воли заставила себя смотреть на полотна — и очень быстро поняла, что не ошиблась в своем страхе.
Это были лики смерти. Ни больше, ни меньше. Ее воплощение, при взгляде на которое холод пробирает до костей. По гниющим яблокам ползали насекомые. Мертвые птицы без движения лежали на земле. Розы засохли и почернели. Эти картины были не менее яркими и сильными, чем те, первые. Но если первые дышали радостью жизни, то эти тянули за собой — в пустоту и холод.
Зато снова появился ангел, но уже — другой. Черный, молчаливый, он с картины наблюдал за всем остальным, ожидая, когда придет его черед. Потому что он тогда не исчезнет — он будет действовать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});