норда и как, подчиняясь жесту Хьяртана, Душана отвязывают от столба.
Меня довольно недружелюбно впихнули в замок и повели знакомыми коридорами. Показалось, что мы пришли порталом, настолько спешно двигались воины, настолько быстро мелькали перед глазами залы, переходы и анфилады. Под суровыми взглядами мужчин становилось понятно – они в самом деле решили, что я совершила покушение на Хьяртана.
Но это же не так! Я вообще не представляла, что на такое способна. Даже не думала, что… Все, что я хотела, – это спасти Душана, помочь ему избежать той же участи, которая постигла мою маму! Правда, объяснять это придется не им…
При одной мысли о встрече со Снежным внутри что-то обрывалось. Я видела его взгляд, устремленный на меня там, на площади. Он ударил сильнее, чем его магия, – полный ярости, гнева и чего-то еще, странного и страшного, что я пока понять не могла.
Меня втолкнули в комнату и запечатали собой двери. Изнутри. Видимо, чтобы не оставлять одну, чтобы я не могла сделать что-то еще, способное хотя бы кому-нибудь навредить. Лица воинов казались высеченными из камня, а взгляды стали ледяными, хотя они и не обладали той могущественной силой, способной сдерживать гротхэнов и укрощать снежную стихию.
Даже если я начну говорить, они не поверят ни единому моему слову.
Все, что я могла сделать, это осторожно опуститься в кресло рядом с камином. То самое, где Каэтан меня осматривал, где дал мне зелье, чтобы я могла вспомнить тот клятый вечер!
Чтоб его не было вовсе!
Когда потрясение от случившегося начало понемногу отступать, я снова вспомнила слова Хелены. О том, что отец Хьяртана забрал мою мать в Эрнхейм, о том, что пожелал сделать ее своей игрушкой. Тот день, когда ее забрали, казался мне самым ужасным, самым нелепым – я с детства не понимала, для кого моя светлая мама могла представлять угрозу. А может, дело было совсем не в угрозе, и ее сила вовсе ни при чем.
Просто она отказала тому, кто пожелал сделать ее своей.
Может, тот инкрустированный дорогущими камнями ошейник был его даром? Но как он оказался у нас дома после ее смерти? Только если она была знакома с ним до этого… еще раньше.
Эта мысль настолько меня ошеломила, что я сидела, уставившись на полыхающее в камине пламя, не в силах справиться с охватившими меня чувствами. Их было столько, что они обрушились на меня, скрутились в клубок в животе и растеклись в каждую клеточку тела ледяными нитями. Меня трясло, несмотря на то, что сидела рядом с живым пламенем, которое должно было согревать, но не согревало.
Как, почему?
Неужели мама все-таки была с ним?
Мысль окончательно выбила остатки спокойствия, которое мне сейчас очень бы пригодилось: дверь распахнулась, и в комнату вошел Хьяртан. Ледяной, как его суть, он смотрел на меня сверху вниз, даже несмотря на то, что я вскочила.
– Выйдите, – скомандовал расступившимся перед ним воинам. И, когда мы остались наедине, шагнул ко мне.
– Я предупреждал, нэри Селланд, – произнес холодно. – За то, что произошло на площади, вы будете наказаны.
В этот момент я впала в ступор. Наверное, надо было что-то сказать, но у меня кончились слова. А он медлил, будто чего-то ждал. Ждал, что я буду оправдываться, говорить, что это не моя вина, а может, буду ругаться или как обычно с ним спорить, но сил на споры уже не осталось. Не тех, которые чуть не превратили внутренний двор Эрнхейма в весеннюю полянку, а тех, которые всегда толкали меня на свершения. Ну или на то, чтобы противостоять Стелле, Душану, Арлетте, защищать себя, Дороту и Фабиана. Вот только Фабиана мне и предстояло сейчас защищать, но иначе.
Лучше я промолчу, а с ним все будет хорошо. У него будет лечение. Он встанет на ноги и никогда не узнает, что его спас тот, чей отец лишил жизни нашу маму.
– Насколько я понимаю, вам нечего сказать, – от его слов веяло холодом, но к холоду я уже привыкла.
Мне бы радоваться, что Душан будет жить, но даже это не получалось. Во мне словно погасло мое внутреннее солнце, которое согревало меня всю жизнь с самого детства. Солнышко, доставшееся от мамы.
– Нечего, – согласилась. – Хотите наказать – наказывайте.
– Да что с вами не так, Ливия?! – почти зарычал Хьяртан. – Почему вы говорите тогда, когда лучше помолчать, а когда стоит говорить, молчите?!
– Вот такая я… несуразная, – передернула плечами. – Это у меня от мамы.
Слова все-таки сорвались с губ, хотя я не собиралась этого говорить! Точно не собиралась, но не удержалась!
– При чем тут ваша мать? – раздраженно спросил он.
Лучше бы не спрашивал.
– При том, что ваш отец держал ее при себе и хотел сделать своей любовницей, а когда она ему отказала – казнил!
В глазах его величества сверкнуло настоящее пламя – не стужа, а что ни на есть самый обжигающий огонь.
– Что за бред вы несете? – справившись с эмоциями, произнес он. – Будь ваша мать любовницей моего отца, я бы об этом знал.
– А она не была! – выплюнула я. – Поэтому наверняка сидела в подземелье, там, где ее никто не увидит. Или в клетке, которую мне обещали вы. Но моя мама всегда любила только моего отца! Она бы никогда не связалась с тем, в ком нет ничего человеческого, и я никогда не стану вашей по своей воле… – Я осеклась. – Все, хватит. Делайте то, что собирались, и оставьте меня одну.
– Вы мне приказываете, Ливия? – очень тихо спросил он. – После того, что устроили на площади, отменив мой приказ? После того, что назвали моего отца бесчеловечным?
Его ладонь легла мне на шею, пальцы сомкнулись. Пока без силы, но так, что мне враз стало нечем дышать. Показалось, что удары бешено бьющейся жилки забирает его ладонь, что они втекают в нее и растворяются без следа, как совсем недавно он пил мою силу.
– А теперь послушайте меня. Вам так нравится считать меня чудовищем – и я для вас стану именно им. Сейчас наказание получите вы, но в дальнейшем за каждое ваше слово будет отвечать ваш брат. За каждый ваш проступок, за каждую выходку будет отвечать ваш брат – по закону рода, как старший мужчина. Потому что назвать мужчиной то, что вы только что спасли, у меня не повернется язык. Надеюсь, вы меня услышали, потому что с этого дня повторять я не буду.
Я не успела вздохнуть, как он достал ошейник. Тот