— Я вижу, — так и должно быть, — спокойно ответил Маас, он убавил яркость экранов, за которыми наблюдал, и повернулся лицом к Вятту. — Посмотри на него. Анестезия уже прошла, и Психомех завладел им. Сейчас он встретился лицом к лицу со своими самыми худшими страхами. Он пробирается, увязнув по пояс, через жестокие, порочные сцены насилия, безудержно свирепствующие вокруг, а машина готовит его к битве, посылает ему импульсы, которые превратят его в психо-убийпу, — но только в его снах. Когда он справится. Насилие будет изгнано. С помощью Психомеха он уничтожит Насилие, которого в дальнейшем будет не бояться, а презирать. Больше оно, как какая-нибудь отвратительная ведьма, не поедет на его горбу по жизни.
Вместе они пристально разглядывали осаждаемого страхами человека.
Хаммонд шел, пошатываясь, через неглубокую затуманенную низину в залитой лунным светом долине. Вокруг виднелись шероховатые деревья и выступающие, причудливо изогнутые скалы, напоминавшие руины огромной древней крепости, давно пришедшей в упадок. Его глаза были крепко закрыты, он прижал руки к ушам, тщетно пытаясь отгородиться от ужаса, плодящегося вокруг в ночи. Туман клубился вокруг его ног, образовывая водовороты в тех местах, где он ступал, теплый туман, поднимавшийся от жутких очагов порочности и похоти. Но даже прижав руки к ушам, он не мог заткнуть звериное хрюканье, вопли насилуемых женщин и девушек; и подошвами заплетающихся ног он чувствовал дрожание земли от непрестанного обезумевшего биения голой плоти.
Вся долина, далеко простиравшаяся до низких черных холмов, казалась заполненной поднимающимися и опускающимися, борющимися, корчащимися телами; каждое мгновение появлялись женщины — бегущие, пронзительно кричащие, задыхающиеся, спасавшиеся от вожделенных взглядов преследователей, и все же их хватали, обнажали и швыряли на землю в туман. Белые конечности непроизвольно подлетали вверх, жестоко напрягались, прежде чем обессиленно уступить, а озверевшие спины и ягодицы в бешенстве похоти работали почти механически, в то время как другие звероподобные создания из этой же стаи стояли вокруг и ждали своей очереди. Вся долина вокруг Хаммонда, когда он, спотыкаясь, брел сквозь свой ночной кошмар, была живая от бесконечного насилия.
Он споткнулся о вытянутую подрагивающую женскую ногу и упал на колени, непроизвольно вытягивая руки, чтобы смягчить падение. Отчаянные глаза безумно смотрели на него снизу сквозь клочья тумана — глаза его жены! Она лежала в обрывках одежды, испачканная землей и сломленная. Хаммонд всхлипнул и потянулся к ней, но волосатый кулак ударил его в висок. Он полетел кувырком, поднялся на колени, изумленно глядя сквозь сочащуюся кровь, которая милосердно загораживала его видение. Но не достаточно. Слюнявый рот припал к груди его жены, глубоко прокусывая и высасывая кровь; пальцы с грязными ногтями впились в ее бедра, когда хрюкающая сгорбленная фигура натянула ее на себя, словно она была старой одеждой.
Хаммонд пронзительно закричал и вскочил на ноги, ударившись при этом о шишковатое черное дерево, там, где распластанная, доведенная до невменяемости, окровавленная фигура билась, запрокинув темноволосую голову. В грязном пылу этой ночи он узнал ее насилуемое тело, черные волосы, голос, теперь придушенный и рыдающе-бормочущий в ужасе. Снова его жена! Грубые руки оттолкнули его в сторону, отшвырнули в поднимающийся туман, а приземистые обнаженные фигуры приближались к тому дереву, отпихивая друг друга, чтобы первым добраться до измученного создания, чье тело вытерпело уже сотню изнасилований.
Больше Хаммонд не мог вынести. Все они — все эти мученицы — были одна и та же женщина. Они были его женой, переживающей сноба и сноба муки страшного изнасилования, которое отняло у нее всю ее человеческую сущность. Он упал на бледное существо, которое хохотало, как гиена, в то время как его ягодицы извивались грязной кружащейся белизной. Хаммонд потащил его вверх, самца-зверя, извергающего семя, когда тот встал на ноги, оторвавшись от кровоточащей оскверненной плоти. Колено Хаммонда изо всех сил ударило ему в пах, с силой выброшенный кулак выбил зубы, расставленные пальцы глубоко вонзились в его уже стекленеющие глаза, существо рухнуло. Затем...
Дюжина из них подбирались к Хаммонду с раздутыми гениталиями и оскаленными желтыми зубами, ненадолго оставляя повергнутые тела своих жертв, чтобы уделить внимание этому новому развлечению. Хаммонд был в смятении, видя, как сжимается кольцо нечеловеческих лиц, этих озверевших полуживотных, которые толпились вокруг, чтобы утащить его вниз.
* * *
Было ясно, что Хаммонд не побеждает в этой битве. Теперь Психомех был включен так, чтобы дать ему максимум помощи, гарантировать победу над какими бы то ни было страхами, осаждающими его в ночных кошмарах, — но он не побеждал. Ужас был слишком велик, у его психозов были слишком глубокие корни. Он корчился и бился на ложе машины. Пот рекой омывал его и грязными ручейками сбегал на обивку. Ремни врезались в его напрягающееся тело, на запястьях и лодыжках в местах крепления к машине появились ссадины — настолько сильно они держали его — и это несмотря на то, что они тоже были подбиты мягким. Его задыхающийся ужасающий вопль взвился в звуконепроницаемой комнате, заставляя Вятта отшатнуться в явном страхе. Человек психически слабый, психиатр не мог смотреть на мучения, которым Психомех подвергал его пациента.
— Ганс, ради бога, машина убивает его! Нам надо прекратить это.
— Нет, нет! — Маас стряхнул дрожащие руки Вятта. — Это пик, с этого момента все пойдет ему на пользу. Смотри...
И пока глаза психиатра были прикованы к визжащему, вызывающему жалость человеку на ложе машины, Маас легким движением включил рычаг, который приводил в действие тайную функцию Психомеха, функцию, увеличивающую экстрасенсорные силы человека, который уже и без того обладал огромной психической силой.
Маас понимал, что рискует, но у него не было выбора, ибо в одном Вятт был прав: Психомех убивал Хаммонда. Даже если защиту увеличить до максимума, все-таки психическая болезнь, разъедающая сознание этого человека, побеждала в этой подсознательной битве. Включение этой функции сейчас было чистым блефом, но существовало что-то такое, что Маас должен был узнать прежде, чем Хаммонд сдастся и умрет. И кроме того, если он на самом деле умрет, кто будет горевать о каком-то бродяге?
* * *
Сбитый с ног массой сменяющейся похотливой плоти, теперь Хаммонд познал ужас, который испытывают женщины, мучимые насильниками. Звери-самцы были так развращены, что им было все равно, какая плоть. Их отвратительные тела работали друг против друга даже в то время, когда они сражались за то, чтобы в тумане и грязи изнасиловать перевернутого лицом вниз Хаммонда. Измученный, на краю самой ямы, — той темной бездны, имя которой смерть, — он отчаянно искал новые источники силы, которая, как он понимал, была уже на исходе.., и нашел их, неистощенные, но полные до краев и даже больше!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});