Читать интересную книгу Любовные секреты Дон Жуана - Тим Лотт

Напротив меня трое мужчин и две женщины – клиенты. Мужчины чувствуют себя неловко. Одна из женщин, та, что помоложе, со стянутыми сзади волосами и бледно-розовой помадой на губах, кажется, злится. Та, что постарше, с выражением знаем-плавали на лице, смотрит на все скептически и удивленно. Я стою перед плакатом, только что я изложил идею рекламной кампании их шоколадно-орехового продукта, «хрум-Батончика». Маленькая «х». Заглавная «Б». Моя находка.

На плакате диаграммы, цифры и графики. Я спокоен и невозмутим в своей сделанной на заказ тройке – большое яичное пятно на пиджаке, которое оставила Поппи, когда я обувал ее перед тем, как отвезти в школу, бросилось мне в глаза позже. После моего выступления повисает длительное молчание. Первой его нарушает женщина с зализанными волосами. Голос сдержанный, тон – на грани враждебного.

– И вы искренне полагаете, что этот проект подойдет для продукта, ориентированного на подростково-молодежную аудиторию среднего класса?

– Да. Проект адресован молодым, сексуальным. В нем есть ирония. Он ставит проблему нехватки времени. Говорит о новом предназначении женщины.

– Вот как?

– Конечно. Упор сделан на то, что женщины стали сильнее и теперь они командуют парадом.

Она кивает, что-то помечает. Теперь ее голос звучит резче, он почти ледяной:

– Я не увидела этого.

– He увидели?

– В проекте девушку подвергают средневековым пыткам – тут и «железная дева», и ящик с шипами, в который ее помещают. Подойдет ли такой образ для шоколадного батончика? Это скорее из области крайнего женоненавистничества, а вовсе не свидетельство нового предназначения женщины.

– Мы живем в эпоху постфеминизма. По-моему, подобное восприятие… это прошлый век, честно говоря. Кроме того, в ящик ее помещает другая женщина. А не мужчина.

– То есть женщины – и палачи, и жертвы.

– Мне кажется, вы преувеличиваете политическую составляющую. Это просто еще один шоколадный батончик.

– Это не обычный шоколадный батончик.

– Нуда, конечно, он особенный… и очень вкусный. Потрясающий продукт.

– И думаю, вряд ли постфеминизм предполагает, что мы должны отказаться от любых попыток избегать унижения и насилия над женщиной на экране.

– Это же шутка. Она берет с собой в ящик «хрум-Батончик», и, когда шипы вонзаются в нее…

Один из мужчин кашляет.

– Что делают?

– Вонзаются.

Женщина с прилизанными волосами снимает очки, протирает их и снова надевает.

– А зритель видит, как шипы вонзаются? – спрашивает та, что постарше.

Я поворачиваюсь к ней и замечаю, что в голосе у меня появились признаки отчаяния.

– Нет. Конечно нет. Это понятно по выражению ее лица. Она изображает боль. Но удовольствие сильнее боли. Конечно, тут можно увидеть намек на садомазохизм, но это хорошо, это рискованная реклама, на грани фола.

– Она обязательно должна быть обнаженной?

– Она не должна быть обнаженной. Но это внесет изюминку. Вы же хотели с изюминкой.

Еще одна долгая пауза. Женщина в очках теперь нетерпеливо постукивает карандашом по столу.

– И вы считаете, что так мы привлечем молодых женщин?

Я смотрю на ее лицо. Жесткая, деловая, крепкий орешек, прекрасно понимает, что делает. Чего она ко мне пристала? Конечно, это привлечет женский сегмент рынка. А производителю только того и нужно. Потому что женщины думают об одном – как бы купить какое-нибудь дерьмо. Маркс не захотел писать об этом, но шоппинг – идеологическая надстройка, определяющая экономический базис: у женщин уникальная способность тратить, в силу которой они попадают в рабскую зависимость от мишуры капитализма двадцать первого века. Шоппинг – это то, чем они занимаются в свободное от издевательств время. И еще строят из себя жертв. Орда лживых интриганок, невыносимых, неуловимых, дьявольская армия ведьм…

Стоп. Хватит. Я моргаю. Надеюсь, что подноготная моего проекта скрыта от аудитории. Насколько нелепо… откровенно оскорбительно то, что я предлагаю этим людям! Хочется, чтобы земля разверзлась и поглотила меня. Я уже не могу отличить иронию от полного идиотизма. В горле пересохло. Мне нужен этот заказ, но, если я сейчас не найду подходящей трактовки, остается мечтать лишь об одном – выбраться отсюда без помощи охраны.

– Да. Я… я… хочу сказать… – Словно ища поддержки, оглядываю комнату. Пять ничего не выражающих физиономий. – Мне понятны ваши опасения. Но, с другой стороны…

– Что, с другой стороны? – спрашивает молодая.

– Мужчины будут в восторге.

Наверное, не следовало этого говорить. Молодая вздохнула. Та, что постарше, кажется, сочувствует мне. Она улыбается.

– А у вас нет альтернативных вариантов, мистер Сэвидж?

Я снова моргаю. Альтернативный варианту меня имеется. Какая-то часть моего «я» знала, что концепция «железной девы» полетит к черту, как семитонный валун с высоты северного склона горы Айгер.

– Конечно есть. Что скажете вот об этом? – Я меняю плакат. – Главное действующее лицо этой концепции – девушка, стильная, но в меру. Образно говоря, самая крутая девушка не в самой крутой школе. Она умная, проницательная, взрослая. И у нее есть парень, но он еще не повзрослел. И ведет себя как ребенок. Он хочет «хрум-Батончик», прямо СЕЙЧАС. Когда она говорит: «Нет», он постепенно превращается в плачущего младенца. Тогда она сажает его на колени…

Идея простая, убедительная, привычная. Умная, сильная женщина и беспомощный, инфантильный мужчина. Я смотрю на пять физиономий и вижу, как они изменились. Они дружелюбные, заинтересованные, вовлеченные. Дело в шляпе.

Итак, кондитерский лексикон пополнился новым слоганом: «Если хочешь жить без шума, дай ему немножко хрума». Уровень продаж вырос на десять процентов. Еще бы. Кто бы сомневался.

10

Наташа Блисс. Наташа, Наташа, Наташа. Блисс, Блисс, Блисс. Если вы хотите чего-то диаметрально противоположного Келли Корнелиус, Наташа – то, что вам нужно. Я столкнулся с ней в агентстве через две недели после того, как Келли ушла от меня к Хуго Бансу. Наташа заведовала клиентским отделом, была амбициозной, сексуальной, современной.

Это произошло в конце восьмидесятых, и Наташа принадлежала к новому племени über-женщин, или, во всяком случае, такой мне виделась расстановка сил в моей тогдашней сексуальной вселенной. Наташа была потрясающая, она была второй замечательной женщиной в моей жизни. Сексуально раскрепощенная, веселая, неистовая, всегда ухоженная и модная, умеющая заработать и потратить. Казалось, мужчина ей вообще не нужен.

Что ее привлекло во мне? Кто знает? Как я уже говорил, любовь не адресована конкретному человеку. Она – суть выражение самых неожиданных потребностей и скрытых желаний. Возможно, как старомодному господину N нужна была покорная спутница, так госпоже Наташе N нужен был покорный мужчина. Неудача с Келли что-то сломала во мне, я чувствовал себя потерянным. Конечно, я старался не показывать этого, но иногда мою уязвимость было трудно скрыть.

Впервые Наташа заметила меня, когда я расплакался на совещании, где она присутствовала. Я попытался изобразить приступ кашля, закрыл лицо платком, извинился и пошел к автомату с холодной водой. Я смачивал платок «Кристально чистой водой из горного источника», чтобы смыть следы слез, когда увидел, как подходит Наташа: ее лицо выражало обеспокоенность. Такое проявление сочувствия не было для нее характерно: обычно она производила впечатление человека, считающего, что сострадание демонстрирует слабость, которую женщина не может себе позволить в жестоких джунглях бизнеса. Я сгорал от стыда. Мужчины и сегодня стыдятся слез. А в то время это было равнозначно потере лица.

– Как ты, Дэнни?

– Сенная лихорадка. Все нормально.

Но со стороны так не казалось. Голос у меня срывался, хрипел и квакал. Я вытер лицо платком, прежде чем взглянул на нее. Господи, как она была хороша: холеная, с ярко-красной помадой на губах, в дорогом костюме, но не в стандартном, с картинки модного журнала, как у большинства деловых женщин в Нью-Йорке, а в подчеркивающем ее неповторимый стиль, пошитом по индивидуальному заказу. Она была высокая, тонкая, с (естественно) нежными светлыми волосами, красиво вьющимися где-то с середины длины. Я и представить себе не мог, что ее вообще способен заинтересовать человек вроде меня, и уж конечно не именно я и не в таком положении.

Но я ошибался. К несчастью для нас обоих.

– В октябре? У тебя что-то случилось, да?

Я посмотрел на нее. Она взяла меня за руку.

– У меня сейчас не самый простой период в жизни.

– Из-за женщины?

Я кивнул. Она все еще держала мою руку.

– Откуда ты знаешь?

– Мужчины не очень хорошо переживают разрыв, ведь так?

– Почему ты решила, что у меня произошел «разрыв»? – Я постепенно приходил в себя, мне стало любопытно.