«Разложение императорской России началось давно. Ко времени революции старый режим совершенно разложился, исчерпался и выдохся. Мировая война докончила процесс разложения. Нельзя даже сказать, что февральская революция свергла монархию в России. Монархия сама пала, ее никто не защищал, она не имела сторонников. В этот момент большевизм оказался единственной силой, которая могла докончить разложение старого и, с другой стороны, организовать новое»[257].
Те поколения, которые делают революции в России, борются с существующей властью, фактически борются с существующим образом жизни. Свергаемые ими политический режим и образ жизни соответствуют русской системе управления на стабильном, застойном этапе ее существования. Борясь с застойным государством, революционеры как бы нарушают компромиссный общественный договор между государством и подданными, договор, в соответствии с которым подданные делают вид, что подчиняются государству, хотя на самом деле уклоняются от своих обязанностей, а государство делает вид, что оно всецело владеет ситуацией и руководит подданными, хотя на самом деле уже не может этого делать. Население, вслед за революционерами, отказывается притворяться покорными «государевыми холопами», и старое государство рушится вместе со стабильной, нерезультативной системой управления.
Что остается после этого? Русская система управления может находиться или в стабильном состоянии, или в нестабильном. Как только старое, застойное, бюрократическое государство разрушено и свойственные ему стабильные методы управления отвергнуты, то в общественном сознании, как и в каждой голове, остается только один набор правил поведения. Это набор стереотипов нестабильного, аварийно-мобилизационного времени, предшествовавшего только что уничтоженной революцией государственной системе.
В системе управления, раз уж механизмы стабильного состояния разрушены, остается только резервный набор механизмов — механизмов нестабильного, военного периода. Соответственно, победив и разрушив государство, старую церковь, традиционную модель семьи, то есть все, что соответствовало стабильному режиму системы управления, люди неизбежным образом в исторически сжатые сроки воссоздают систему предыдущую, аварийно-мобилизационную, кошмарно жестокую, но результативную.
Стиль управления радикально меняется. «Отказавшись от типа бюрократа, сложившегося в XIX веке (хотя и отчасти потерявшего свое влияние на рубеже веков), большевики создали институт комиссарства — вариант басмачества. Комиссары руководствовались идеей революционной законности, выполняя личные распоряжения пославших их наводить порядок и отбиравших зерно и драгоценности. Они не выглядели бюрократами. Более они походили на воевод и кормленщиков Древней Руси. Сухими бюрократами они оказались потом»[258].
После переворотов и революций русское государство добивается впечатляющих результатов в военно-политической, экономической и многих других сферах. Это естественно, ведь смена управленческого режима впрыснула адреналин в застоявшийся механизм системы управления, воссоздала мобилизационную экономику, позволила привлечь все необходимые ресурсы и бросить их на решающие направления. Ценой огромных жертв и расходов достигается успех.
«За 1917–1922 гг. Россия потеряла более 10 миллионов человек, несколько миллионов наиболее высококвалифицированных специалистов. Промышленность лежала в руинах.
К 1953 г., последнему году жизни Сталина, страна была принципиально иной. СССР вышел победителем из второй мировой войны и стал сверхдержавой. Российская империя не просто восстановлена, а значительно увеличилась благодаря появлению государств сателлитов и союзников. Треть населения мира следует указаниям из Москвы, а еще сотни миллионов с симпатией наблюдают за уникальным экспериментом на 1/6 части суши. СССР располагает мощнейшим ВПК и научно-техническим потенциалом». Как сказал по тому же поводу Черчилль, «Сталин принял из рук Ленина государство с сохой и превратил его в могучую страну с атомной бомбой»[259].
Получается, что в России бунты, революции и приравненные к ним по разрушительной силе реформы являются механизмом принудительной смены стабильного состояния системы управления на нестабильное. Когда система слишком долго пребывает в застойном режиме и нет каких-либо внешних факторов, вынуждающих ее мобилизоваться, то в этом случае в системе срабатывает внутренний ограничитель, и она взрывается революцией. Страна автоматически откатывается к нестабильному режиму функционирования системы управления, к мобилизациям, репрессиям, результативной работе.
Таким образом, было бы ошибкой рассматривать российскую государственную машину только как универсальное средство подавления населения, подчинения его целям государства. Нельзя сказать, что государство всегда противостоит людям. Взаимоотношения государства и населения зависят от фазы, в которой находится система управления. Государственный аппарат — что-то вроде господствующей высоты, которую по очереди занимают то одна, то другая воюющие стороны.
В нестабильной фазе государственная машина с помощью идеологического давления, репрессий и прочих мобилизационных механизмов вынуждает население работать аварийно и достигать требуемых результатов. Когда нестабильное состояние системы управления затягивается, это чревато слишком большими потерями для страны — система начинает пожирать своих, истреблять направо и налево собственное население, слишком активно проедать ресурсы, то есть идет вразнос.
Маятник русской истории достигает высшей точки нестабильности, аварийности — и начинает неизбежное движение назад, в противоположную фазу. Начальники и подчиненные, устав бояться наказаний и надрываться на работе, приспосабливаются к агрессивной среде, к нестабильному режиму, начинают уклоняться от выполнения обязанностей, осваивая «технику административной безопасности» и становясь все менее уязвимыми для репрессий. Аварийно-мобилизационные механизмы управления деградируют и теряют результативность, система теряет жесткость и перерождается.
Постепенно управленческий аппарат начинает работать на защиту управленцев от последствий нестабильного состояния системы управления, а тем самым и на выживание и спокойное существование всего населения. На данной фазе действия государственного аппарата фактически направлены против государства, они способствуют демобилизации ресурсов и препятствуют реализации целей государства. Так, «после смерти Петра Великого началось последовательное „освобождение“ дворян от обязательной службы — сначала солдатской, потом и прочих, при Петре III в 1762 году завершившееся манифестом „О вольности дворянства“. Манифест освобождал дворян от всякой обязательной службы и превратил российское дворянство в монолитный паразитический класс…»[260]