— Ты лгала и убивала, но разве война — не путь обмана и не тропа смерти? Какую из войн удалось выиграть честно и без потерь? Я бы хотел, чтобы твое прошлое было мне неважно, но все, что осталось за твоими плечами, на самом деле мне дорого, потому что сделало тебя сильной…
Бансабира, перебивая, фыркнула:
— Плаксивой дурой.
— … и прекрасной женщиной, которую я полюбил без памяти.
Бану забыла вдохнуть — никогда прежде он не говорил об этом так прямо. От смущения поджала пальцы, намереваясь одернуть руку от мужской щеки, но Сагромах не пустил.
— Мне будет тепло от одного твоего слова. От одного твоего дыхания, милая Бану.
Тан крепче прижал к щеке пальцы Бансабиры, сплетая с ними свои, второй рукой взял женщину чуть выше свободного локтя и потянул к себе. Склонился, целуя, преодолевая сопротивление, сминая сомнения, разгоняя все женские страхи.
Любовь — удел храбрых людей.
Поэтому Маатхас, получив, наконец, ответ на ласку, отстранился, глубоко вдохнул и твердым голосом бросил вызов, глядя Бану прямо в глаза:
— Я хочу остаться с тобой этой ночью.
По лицу Бансабиры мало что можно было прочесть: она все еще выглядела растерянной, чуточку злой и недоверчивой к происходящему, и где-то в глубине глаз — удивленной, оглушенной до глубины души его признанием и требованием.
Он заслужил право увидеть эти глаза в известных обстоятельствах, которые представлял себе сотни раз в самых красочных деталях.
Кажется, не шутит, поняла Бану и опустила взгляд.
— Сейчас еще утро.
Маатхас, умиляясь смущению, усмехнулся:
— Я потерплю.
— Я предупрежу Гистаспа — он организует стражу, чтобы караульных меж спальнями не было, и чтобы потом никто ничего не спрашивал.
— Ты так веришь ему, — протянул Маатхас.
Об их разговоре с альбиносом в столице и о том, что, видимо, генерал нарочно расселил гостя в ближайшем к танской спальне гостевом покое Сагромах упоминать не стал. Похоже, Гистасп в самом деле вбил себе в голову, что является другом Бану и на правах такового обязан заботиться о ней.
Бансабира в ответ махнула рукой — говорить об этом сейчас не было никакого желания.
Маатхас кивнул:
— Хорошо, займусь организацией свадьбы, чтобы, когда ты уладишь вопрос с Дайхаттом, мы могли пожениться, не затягивая. А ты сделай так, чтобы завтра мы проснулись вместе, и никто из обитателей чертога не вынес на языках. Впрочем, — Маатхас вздернул голову, — если до этого дойдет, я спрошу с любого болтуна.
Бану улыбнулась, и в душе Маатхаса потеплело: он так любил, когда она улыбалась ему.
* * *
— Звали, тану? — Гистасп почтительно поклонился.
Солнце преодолело точку зенита и теперь медленно карабкалось к роковой черте на западе, за которой ему предстояло исчезнуть.
Они встретились у парапета лоджии, выходившей в сторону тренировочного поля, где в это время Шухран упражнялся с Иттаей. Бансабира была одета во все то же простое зеленое платье, примет, оставшихся с волнительного утра, не осталось. Тану Яввуз скосила высокомерный взгляд на генерала, высветила едва ли не насквозь, ощупала каждую мышцу и кость.
— Как твое самочувствие?
— Намного лучше, — и будто в доказательство Гистасп развел руки в стороны. — Первый день без костыля.
— Не вовремя ты это, конечно, — пробурчала Бану.
— Если есть дело, я слушаю, — с готовностью подобрался альбинос, насколько позволяла зарастающая рана в ноге.
— Поправляйся — вот твое главное дело, — недовольно буркнула танша и облокотилась на парапет обоими предплечьями. — Ты учил её, — подбородком указала на Иттаю, которой что-то настойчиво объяснял Шухран. — Сейчас со стороны, должно быть, виднее, чего ей не хватает.
Шухран и Иттая снова заняли стойки и сошлись в короткой схватке. Гистасп, подойдя к стене вплотную, молча понаблюдал какое-то время.
— Напряженных условий.
Бансабира заинтересованно оглянулась из своей позы на генерала, вздернув брови. Гистасп посмотрел в ответ и неожиданно закрыл лицо ладонью:
— Жутко непривычно видеть вас такой. Ножом по сердцу, ей-богу. Одевайтесь как генерал — вам больше к лицу.
Бансабира распрямилась и снова глянула на Гистаспа со всей возможной надменностью. Тот в усмешке опустил уголки губ. Бану вздохнула и вернулась в прежнее положение.
— Подумаю на будущее, — уклончиво отозвалась танша. — Мы говорили об Иттае.
Гистасп кивнул и пустился в объяснения:
— Когда я занимался обучением танин, она была совсем неопытна в том, чтобы полагаться на выгоды погоды. И, скажем прямо, по-прежнему не преуспела в этом, хотя и побывала в числе разведки в Алом танааре. Вы же сами видите. Ей слепит глаза, и она допускает множество ошибок, попросту зная, что все обойдется. Если бы она росла в условиях военной академии или, тем паче, в тех, что взрастили Мать лагерей, танин усвоила бы этот урок стократ быстрее. Как и многие другие. Но её жизнь не похожа на вашу, и, честно сказать, порой от этого с ней намного легче.
— Потому что ты уверен, что в случае чего, сможешь уложить её на лопатки? — усмехнулась Бансабира.
— Потому что её образ мысли проще. Честно сказать, я не завидую всем тем, кто в нынешние времена засылает к вам сватов, тану. Вы ведь не просто унаследовали армию — вы знаете, что с ней делать, так что на месте любого из танов, я бы предлагал руку и сердце одной из ваших кузин. Хотя бы той же Иттае.
Бансабира посмотрела на Гистаспа — теперь заинтересованно.
— Она нравится тебе? — чуточку улыбнулась. Гистасп как от испуга побледнел — видно было даже на его бледной физиономии.
— Тану! — возмутился он, насколько умел.
— Да ладно тебе, Гистасп, — танша распрямилась и обернулась, оперевшись на парапет локтями.
Мужчина растерянно моргал.
— Если я скажу «да», то, вероятнее всего, лишусь генеральского поста — в лучшем случае. Скажу «нет» — лишусь головы. Знаете, вы если что-то решили на мой счет, вы сразу скажите. Я разгадал немало ваших загадок, но с этой, боюсь, не справлюсь.
— Справишься.
— Танин Иттая — ваша двоюродная сестра, — звучало так, будто это Гистасп напомнил самому себе.
— И именно ей, Гистасп, ты однажды сможешь сказать «ты».
— Что? — генерал окончательно перестал что-либо понимать.
— В смысле «что»? — переспросила в ответ Бану, но по лицу генерала поняла, что тоже что-то упускает из виду. — Тогда в шатре ты сказал, что есть некая тайна, которая касается моей семьи, и ты никак не наберешься мужества рассказать. Я думала, ты узнал, что Иттая влюблена в тебя по уши.
Гистасп — небывалое дело — в действительности покраснел.
— Ну да, но я не представлял, что это дойдет до вас. И уж тем более, что у меня будет повод обращаться к танин на «ты» — уверяю, тану, между нами не было ничего…
— Да знаю я, — нетерпеливо махнула рукой. — Иттая хочет, чтобы ты стал её мужем.
Бану едва не захохотала, увидев, как передернуло Гистаспа. Воистину, Бану была наслышана, что, пусть нечасто, Гистасп не отказывает себе в посещении борделей. Он не то, чтобы был охоч до женщин, но наверняка знал, что с ними делать. Серт даже как-то говорил, что альбинос имел весьма длительную связь с одной красоткой в годы, когда обучал Руссу. Поэтому представить, чтобы его, самого генерала Гистаспа, могла выбить из седла тема женщин, было для Бану попросту диким.
Гистасп, между тем, открыл рот, не в силах издать даже выдох. Взмахнул рукой, повел в воздухе, явно пытаясь изобразить то, чему не нашел слов, но в конце концов, смог изречь только:
— Тану!
Отсмеявшись, Бану снова повернулась лицом к упражняющимся Шухрану и Иттае и теперь стояла ровно.
— Подумай об этом, Гистасп. Ты мой подданный, а не раб — я не стану тебя неволить в подобном вопросе, как бы Иттая ни клянчила. В отличие от нас, ты рожден в семье, которая не обязана рассчитывать брачные узы, отталкиваясь от каких-нибудь других целей, кроме здорового потомства. Если откажешься, я не сочту это оскорблением. Если ты согласишься — не стану лезть в твою жизнь. Единственное, о чем ты должен помнить — Иттая не должна пострадать. Поднимешь на неё руку — и будет скандал, последствий которого не избежать. В остальном, этот брак — ваше дело.