– Сколько хотеть?
Пастернак постарался выглядеть скромно.
– О, шесть, пор фавор.
Смуглое лицо «Алексея» посерело.
– Шесть? Шесть? Не тратить мое время с ебаный шесть! Рамон сказать, ты ненормальный парень! Сказать, тебе нужен наркотики!
– Нужен!
– Шесть!
Пастернак попытался вспомнить, сколько у него с собой денег. Он поднял руку, стараясь успокоить злого пирата, который превратился из Веселого Роджера в капитана Крюка, не моргнув глазом. Или, в его случае, моргнув глазом, потому что один его глаз был наполовину закрыт, а вторым он быстро мигал, глядя на Пастернака.
– Тогда семь. Я возьму семь.
Дилер резко махнул рукой, встал и сделал вид, что уходит.
– Не трать мое время! Вали!
Пастернак задергался. Ему очень нужны были таблетки. Без них его план летит к свиньям.
– Я возьму восемь. Восемь тех, последних.
– «Сто двадцать пятые»?
Дилер отвернулся и, нервно дергая ногой, буркнул в сторону:
– Двенадцать минимум.
– Что?
Он бросил быстрый взгляд на Пастернака.
– Большой спрос на «сто двадцать пять». Минимальный заказ двенадцать.
Бля! Пастернак лихорадочно считал, сколько денег ему понадобится на двенадцать «колес». Скажем, если они были по двадцатке, то двести пятьдесят фунтов на двадцать… Шестьдесят тысяч! У него было сорок пять с собой. Он постарался унять дрожь в голосе.
– Двенадцать, да? Двенадцать минимум.
Он выкатил нижнюю губу и сделал вид, будто раздумывает.
– Ладно. Сколько потянут двенадцать?
– Извини?
– Сколько денег?
Пират просветлел и осторожно глянул на Пастернака.
– Тридцать тысяч.
У Пастернака отлегло от сердца Аллилуйя! Он был спасен! Его Последняя Великая Ночь пройдет по плану. Но еще можно поторговаться для прикола. Взгляд пирата выдал его с головой. Он совершенно не рассчитывал получить тридцать тысяч за свои таблетки.
– У меня есть пятнадцать.
– Мне нужно тридцать.
Он снова разговаривал через плечо. Пастернак глотнул пива.
– Тогда… я могу сейчас дать тебе десять и взять шесть таблеток, а завтра приду снова и дам тебе еще десять.
Пират вконец запутался. Пастернак знал, что тот не согласится. У него был хороший рынок сбыта, и ему хотелось денег прямо сейчас и прямо здесь.
– У тебя есть пятнадцать тысяч?
Пастернак кивнул. Пират вытащил из пакетика горсть таблеток.
– За это я дам тебе десять, да? Тебе везло, у меня хороший день сегодня.
Пастернак согласно пожал плечами.
– Пятнадцать тысяч.
Пастернак ловко, как всегда, когда дело доходило до денег, отделил в кармане три пятитысячные купюры и вытащил их. Пират пожал ему руку, взял деньги и исчез. Пастернак проверил таблетки, опасаясь подмены или недостачи, но все было в порядке. Он решил закинуться еще одной, просто так, на случай, если он наткнется на Милли по дороге домой.
Это была ошибка. Если первая таблетка вызвала калейдоскоп шипучих фонтанов и постепенно возрастающий сексуальный импульс, то второй приход вскрыл настоящую шахту неконтролируемой похоти. Пастернак топал обратно по идущей вдоль берега дороге к курорту, потерявшись во времени и пространстве, останавливаясь у каждой группы девушек, чтобы поинтересоваться у них насчет секса. По закону средних чисел, рано или поздно он наткнулся бы на непритязательную девчонку, вроде той, что Мэтт подцепил в первую же ночь, но вряд ли даже такая вняла бы его зову селезня.
– Эй! Вы! Идите сюда, и я вас оттрахаю! Да вы же мечтаете об этом, я же знаю!
Он ковылял в ночи. И в темных недрах его подсознания росла уверенность, что завтра все будет хорошо. Завтра будет Тот Самый День.
Долгое время они просто сидели на пляже, держась за руки и болтая ногами в прибрежных волнах. Из баров и пляжных кафе доносились слабые отголоски фламенко, уплывающие в ночь. Мэтт глянул в яркое ночное небо Средиземноморья.
– Посмотри на небо!
– Красиво.
Он привлек Хилари к себе.
– Ты в порядке?
Она поцеловала его.
– Я… – Она помотала головой. – Никогда не была счастливее.
– Не раскаиваешься?
– Нет. Нисколько. Это было здорово.
– Вот и хорошо.
Он поднял камень и швырнул его в море.
– Ну и что теперь?
– Не знаю.
– А чего бы тебе хотелось?
– Чтобы эта ночь никогда не кончалась. И чтобы не думать о завтрашнем дне.
– Так ты все-таки чувствуешь себя виноватой?
– Нет, тут другое. Не вина, нет. Это не было чем-то грязным. – Она взяла его за руку. – Просто немного жаль его. Он такой хороший. И из-за этого мне еще тяжелее.
Мэтт бросил в море еще один камешек.
– А может, он чувствует то же самое?
– Может быть. Не представляю, как мы с ним посмотрим друг другу в глаза.
– Я тоже?
Неожиданно Хилари опрокинула его на песок и покрыла его лицо поцелуями.
– Ничто, слышишь, ничто не заставит меня думать плохо о сегодняшнем дне!
Он крепче прижал ее к себе, обхватив ладонями стройную талию.
– Значит, мы сможем встречаться?
Она впилась в него поцелуем, скользнув языком в рот, не выпуская его лица из ладоней. Потом поднялась и посмотрела на него долгим взглядом.
– Я лучше пойду. Увидимся завтра.
Он смотрел в землю, ища очередной камешек.
– Ты не хочешь меня видеть, да?
Хилари снова опустилась на колени.
– Почему ты так говоришь, Мэтт?
Он пожал плечами.
– Просто чувствую. Наверное, такова жизнь.
Она поцеловала его в макушку.
– Я найду тебя завтра.
Она пошла от пляжа обратно к огням баров и ресторанов, лишь однажды обернувшись посмотреть, не махнет ли Мэтт ей рукой. Ссутулившийся, грустный, он сидел один-одинешенек и бросал камень за камнем в набегающие волны. Казалось, про себя он уже решил, что это конец. Хилари повернулась и пошла по ступенькам, пытаясь унять щемящую радость. И совершенно не представляя, что будет дальше.
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
Она поскорей заткнула будильник, чтобы не разбудить Шона, но тут же поняла, что он так и не появился. Когда прошлой ночью она вернулась в номер, готовая к встрече с ним, хотя абсолютно не зная, что будет говорить, то даже обрадовалась отсрочке. В тот момент она решила, что он ушел в сьерры или болтается в каких-нибудь древних развалинах. Он мог вернуться в любой момент, поэтому Хилари быстренько легла в постель. Если он вернется, когда она уже будет спать, это даст ей моральное преимущество.
Но Шон не вернулся. Вдруг почувствовав себя осиротевшей, она решила привести себя в порядок и одеться для занятий тай-чи. Ее мысли блуждали от Шона к Мэтту, придавая каждой стадии привычного утреннего ритуала, каждому движению ватного шарика, которым она протирала кожу, каждому мазку крема для загара особенное значение. Она чувствовала себя роковой женщиной, беззаботно разрушающей жизни двух мужчин. И эта мысль ей нравилась.