- Говорят, что космонавт родом из наших мест. Сейчас мы спешно устанавливаем: откуда именно? У вас по сельсоветским книгам такой не числится?
- А зачем мне в книги заглядывать? - отозвался Бирюков. - Я и так уже знаю, что он наш! И отец его сейчас тут. Передаю трубку.
Алексей Иванович, в тот день совершенно случайно заглянувший в сельсовет, к телефону подошел, но говорить не смог: руки тряслись, и голос перехватывало.
А ведь утро 12 апреля для него началось так обыденно! Была среда. Он подрядился плотничать на строительстве в колхозе и вышел из дому спозаранку.
Снег под Гжатском хоть и не везде сошел, но речки надулись и разлились. Старичок перевозчик, сажая Гагарина в лодку, полюбопытствовал, в каком звании у него средний-то сынок. «А что?» - отозвался Алексей Иванович. «Да по радио сейчас передали, какой-то майор Гагарин в космосе, что ли, летает». - «Нет, мой пока старший лейтенант. До майора ему еще далеко. А за однофамильца порадуемся». Повеселевший Алексей Иванович продолжал путь. И лишь в сельсовете известие о сыне ошеломило его. Бирюков между тем кричал в телефон:
- Сейчас создадим условия! Отправим его в Гжатск! Но выполнить это было не так-то просто; весенний разлив почти отрезал Клушино от Гжатска. Даже телеге не проехать, не то что «газику».
- Тогда, - рассказывает Василий Федорович, - мы пригнали верховых лошадей, кое-как подсадили в седло Алексея Ивановича; он хромой, на коне плохо держится. Да и разволновался очень. Сопровождать его отправили Якова Громова - поскакали они на Затворово: крюк несколько верст, а иначе не пробраться. Через несколько часов Яша, запыхавшись, вернулся. «Ну, - говорит, - все в порядке. Доставил. Дальше повезут на тракторе».
Вот так, - торжественно добавил Василий Федорович, - отец космонавта и узнал про полет своего сына у нас, в Клушине, на родимой земле. И это справедливо!
Между тем Анна Тимофеевна оставалась в Гжатске, на Ленинградской улице, все в том же домике, сруб которого перевезли после войны из деревни. Как обычно, она топила поутру печь.
Юрий потом писал, что во время полета думал о ней и даже беспокоился, сообщила ли жена что-нибудь о нем его матери.
Но едва ли Валентина Ивановна могла это сделать из Москвы: телефона в гагаринской избе не было. Да и что она стала бы сообщать, если сама целую неделю томилась неизвестностью, а, по свидетельству Каманина, окончательный выбор космонавта был определен лишь на космодроме? Юрий или несколько позабыл про докучные житейские мелочи в космосе - и то сказать, из той дали многое на земле могло представиться ему тогда и ближе между собой и проще! - или же впоследствии его переживания были записаны не вполне верно.
Совершенно точно лишь одно: у матери космонавта никаких предчувствий не возникло, и она ни о чем не догадывалась, пока дверь не распахнула невестка Мария, жена старшего сына Валентина.
- Да как же вы!.. Радио-то включите... Юрка наш в космосе! - И запричитала по-бабьи: - Что наделал, что наделал? Ведь двое деток у него!
Анна Тимофеевна всегда отличалась большим присутствием духа, разумностью и самообладанием. Юрий удался в нее.
Какая буря пронеслась в ее сердце, что она почувствовала и пережила при неожиданной вести, которую сообщил ей отнюдь не ликующе-торжественный голос Левитана под бравурные звуки марша, а перепуганная, мало понимающая в космических делах женщина, мы допытываться не станем.
Но первое движение было, как всегда и у Юрия, действовать. Она поспешно сбросила домашнюю косынку, пригладила волосы и повязала дорожный платок.
- Я к Вале, - сказала она, трудно дыша. - Нельзя ее сейчас одну оставлять. У нее дети маленькие.
И, не подумав больше ни о ком на свете - ни о своем старике, который, едва забрезжила заря, отправился по холодку на работу, заткнув по-старинному за пояс топор; ни о замужней дочери Зое, ушедшей сейчас на службу, а в избе домовничать оставалась с уходом бабушки ее дочка школьница Тамара, которая спустя час в великой растерянности раздавала набежавшим корреспондентам, музейным работникам, любителям сувениров дяди Юрины вещи, кому книжку, кому гармонь; ни о младшеньком своем, Бориске, парне, слава богу, земном, но так трогательно похожем на Юру постановом головы, ростом, шириной плеч, что они долго носили одни и те же рубашки, а легкая, дружелюбная улыбка Бориса, помню, уже после гибели его брата вызвала у меня на миг смещение времен; настолько они показались схожи. - ни о ком и ни о чем не подумала Анна Тимофеевна в ту минуту. Твердым шагом двинулась она через весь город к железнодорожной станции.
И снова хочется обратиться к легенде, которая по-своему расцвечивает этот великий материнский исход.
Утренние поезда через Гжатск уже прошли. Касса больше не продавала билетов. Но Анна Тимофеевна постучала в затворенное фанерное окошечко. Беспокойство жгло ее изнутри, как уголек, забытый на загнетке.
- Я должна уехать, - сказала она. - В Москву. Сей же час. Ждать никак нельзя, - и добавила: - Слышала, милая, по радио? Это мой сын в космосе летает, Гагарина я. А у него в Москве жена осталась да двое малюток...
Кассирша широко раскрыла глаза, не то испуганно, не то радостно ойкнула и опрометью кинулась разыскивать начальника станции. Даже окошка не прикрыла.
Пока Анна Тимофеевна, поручив себя людям, как раньше поручались богу, с крестьянским терпеньем ждала, - перрон ожил. Все служащие были обуреваемы бескорыстным желанием сделать невозможное, лишь бы выполнить просьбу матери космонавта.
Жезл дежурного властно остановил первый проходящий поезд. Земляки-гжатчане, уже одним этим отмеченные отныне перед всеми, подсадили Анну Тимофеевну в тамбур.
А когда она приехала в Москву, Юрий уже невредимо опустился на саратовское поле. И от сердца у нее чуток отлегло...
Юрий, слегка пошатываясь, как человек, только что переживший громовой разряд, ступил на сырую комковатую землю.
Было одиннадцать часов утра. Ветрено. Он стоял среди невысоких холмов и буераков у подножия песчаного обрыва, словно срезанного лопатой, вблизи зябких кустов лесополосы - бузинных, смородинных, голых акаций и клена...
Над ним - сумасшедшей величины небо, с рваными быстрыми облаками. «Небо на одного», как говорят летчики.
После стиснутости кабины - весь простор. После комка багрового пламени - голубизна и неподвижность. Земной рай состоял из тишины и света! Только ветер переваливал с холма на холм да кровь шумела в ушах.
Юрий медленно повел взглядом,
Наткнулся на почти отвесное солнце... В эти первые полчаса у него было странное лицо: без улыбки, но высветленное, будто каждый солнечный луч дарился ему заново. Словно он не до конца еще поверил, что стоит на твердой земле, вспаханной под зябь, а не на крутящемся шаре, в сердцевине которого запрятан огонь!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});