- Все-таки рискованный у нас полет, - сказала Елена, - просто безрассудный.
- Может быть, не безрассудный, а смелый?
- Это понятия смежные, не всегда легко разобраться.
- Нет, отчего же, - заметил Яковлев, - разобраться можно. Я бы так сказал: ненужный риск - безрассудство, а риск, необходимый людям, - самая настоящая отвага.
Они разговорились... Да и не мог Яковлев два часа сидеть с человеком и не заставить его разговориться. Побеседовали об отваге, о работе Елены. Яковлев заинтересовался подводными съемками, потом спросил:
- А нашли вы что-нибудь интересное на дне? Какие-нибудь полезные ископаемые?
- Нет, я же изучала небольшую территорию, ближайшие окрестности острова.
- Ну и напрасно! - сказал Яковлев сердито. - Вот вы ученый с кругозором, а в вас сидит кустарь, старатель. Напали на жилу и бережете для себя. Почему не написали мне: дескать, одна - не успеваю. На любой пароход, который заходит в Петропавловск, я могу посадить человека с вашим аппаратом. Пароходы от нас идут по всему свету. Через два года вы будете знать все океаны. Вам же самой интереснее в большом деле работать, не на узком участочке. Надо выходить на простор.
Елена взглянула на Яковлева подозрительно. Каким образом этот человек угадал ее студенческие мечты? Да-да, было время - она мечтала о просторе. А что нашла? Сначала Тартакова с его стильной мебелью, потом наблюдательный пункт на отдаленном острове. Больших дел не было. Она затаила горечь, но примирилась. И вот опять ей напоминают о просторах. Откликнуться? Стоит ли? Разочарование будет еще горше.
- Я человек маленький, - сказала она. - Просторы не по моей специальности...
Яковлев долго обдумывал ответ.
- Ага, понял! - воскликнул он оживленно. - Видал я такого, как вы, приезжал к нам на Камчатку. Когда он был студентом, учили его рисовать дворцы, а как кончил - поручили проект трансформаторной будки. Ну вот, человек пал духом. Ноет, жалуется: "Искусство умерло". Пишет заявление: "Отпустите меня, Я специалист по большим объектам". Неверно. Нет специалистов по большим объектам. Большие мы поручаем тому, кто малые строит лучше всех. Тут дело в человеке, а не в дипломе. Я с вами не попусту болтаю. Мне Грибов говорил: "Из подводных глубинометристов Кравченко - лучшая". Ах, вы лучшая? Так милости просим на простор. А пока были средней, вам еще следовало на прежнем месте доучиваться.
У Елены горели глаза и щеки. Куда девалась испуганная женщина, мечтавшая о бегстве? Ей хотелось немедленно взяться за новую работу.
- Но нужны специальные пароходы, - сказала она. - Когда качает, нельзя заниматься съемкой. На "Аяне" и "Алдане" есть подводные камеры.
- Особых пароходов с камерами не обещаю. Надо приспосабливаться к обычным. Не каждый же день качает.
Елена тут же согласилась:
- Можно и приспособиться. Я вела съемку с пограничного катера и с подводной лодки.
- Ну вот видите! А я еще вам о смелости рассказывал.
Но здесь беседу прервал летчик: он прислал записку. Яковлев прочел и повернулся к Елене:
- Сейчас вам придется проявить смелость.
В записке было написано: "Аян" под нами. Сесть на палубу не смогу пляшет. Как будете спускать пассажирку?"
Яковлев открыл люк. Елена увидела судно. Оно казалось игрушечной лодочкой, прыгающей на волнах. Тяжелые валы играли с "Аяном", то поднимали на свои могучие хребты, то стряхивали с гребней.
Вертолет снижался. Вскоре можно было различить людей на тускло освещенной палубе. Сверху они выглядели непривычно: коротконогие, плечистые, приземистые и бегали проворно, как ртутные шарики, суетясь у широкого брезента.
- В самом деле, сесть на палубу нельзя, - сказал Яковлев Елене. Суденышко маленькое, мачты так и чертят, можно винтом задеть, тогда вертолету конец. И нам всем, и тем, кто на палубе.
Он выбросил из люка гибкую лестницу. Конец ее приподняло ветром и заполоскало. Лестница пронеслась над палубой и на секунду оказалась над волнами.
- Коротка, - заметил Яковлев. - Надо будет прыгать с нее на брезент. Вот они уже натягивают. Это не страшно, в цирке именно так страхуют. Только не промахнитесь!
Елена заглянула в люк и отшатнулась.
- Нет, я не смогу! Я шагу не ступлю... Свалюсь в воду обязательно.
- Давайте я тогда спущусь первый, а вы за мной. Спрыгнем вместе, вдвоем веселее!
- Нет, нет! Я упаду сразу... У меня голова кружится... - Елена закрыла глаза.
- Если голова кружится, это худо. - Яковлев в некотором замешательстве посмотрел в люк, потом на Елену, обвел глазами каюту и вдруг улыбнулся: Придумал! Лезьте сюда, в спальный мешок! Сейчас мы вас спустим лучше, чем на лифте... Обвяжитесь канатом!.. Нет, вы плохо завязываете, лучше я сам... Теперь снаружи, теперь еще раз. Еще тут проденем для верности.
- Только не завязывайте голову! Я смотреть хочу... - сказала Елена, покорившись своей участи.
Через несколько минут она уже качалась в воздухе под вертолетом. Глядеть вниз было очень страшно. Палуба все так же плясала и металась, внизу оказывались то постройки, то брезент, то черная жадная вода. Летчику никак не удавалось удерживать вертолет над судном. И чем ниже, тем сильнее казались размахи, тем быстрее мелькали предметы.
Но вот сильные руки схватили ее.
Елену понесли по палубе на руках, на руках спустили по узкому трапу. И когда в трюме, освободившись от пут, она встала на собственные ноги, к ней приставили двух матросов, которые вежливо поддерживали ее.
- Разобьетесь, а нам отвечать, - сказал капитан. - Товарищ-то ваш голову разбил. Вышел из рубки, а тут как раз волна. Захлестнуло, сшибло и понесло. Стукнулся о мачту, лежит без памяти сейчас.
Впрочем, поддержка была необходима. В трюме качало меньше, чем на палубе, но для непривычной Елены слишком сильно. Стены то убегали, то опрокидывались на нее, пол ходил ходуном. Елена чувствовала себя как на качелях.
- Товарищи, но сегодня же здесь нельзя работать! - сказала она. - А где ваша камера?
Капитан кашлянул с сомнением:
- Камера подводная, гражданочка. Ее небезопасно спускать. Качка велика, может канат лопнуть. Мне товарищ Яковлев приказал вас беречь.
Но Елена после головоломного спуска в спальном мешке чувствовала себя на все способной. Ведь она вела себя молодцом: не вскрикивала, не упиралась, не бледнела.
- Я прилетела сюда, чтобы работать, а не беречься! - возразила она запальчиво. - Готовьте камеру.
10
Камеру спускали на канате из специального помещения в трюме на глубину, где не чувствовалась качка. Внутри было тесно и неудобно. Стоять здесь мог только один человек, упираясь головой в потолок. Шарообразные стальные стены усиливали звук, малейший толчок отдавался грохочущим ударом. В начале спуска камера задела за киль; послышался такой грохот, как будто стенка лопнула. Потом размахи стали меньше, звуки глуше, наконец наступил полный покой и тишина... И эта тишина показалась Елене страшнее всего. Она вспомнила, как тонки стальные стенки, как велика толща темной воды над головой. А что, если канат оборвался? Ведь капитан предупреждал, что качка слишком сильна. Может быть, Елена уже опускается на дно? Глубина здесь около семи километров. Примерно на пятом километре камера будет раздавлена. Первая же капля, вырвавшаяся из первой трещинки под давлением в пятьсот атмосфер, прострелит ее, как пуля. И она совсем одна! Хоть бы какой-нибудь человек был рядом! Хоть бы голос услышать, хоть бы руку пожать, тогда не так страшно. Пусть был бы здесь аспирант... Нет, он мягкий... ему самому нужна поддержка. Лучше такой, как Виктор, вечно озабоченный - как бы не сплоховать, как бы вести себя образцово. А еще лучше - Яковлев, человек, который точнее всех знает, кому и когда выходить на простор, когда быть осторожным и когда отважным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});