— И?…
— Кровавое море. Думаю, это война. Мы будем втянуты в нее, так или иначе.
— И ты боишься?…
— Я не знаю, — неохотно проговорила я. — Но знаю, что нужно делать. Это было сказано предельно четко. Как и то, что от судьбы мы не уйдем, если хотим жить.
— Ты уверена, что мы выживем? — светлые брови приподнялись.
— Нет. Жизнь видит не слишком далеко — только то, что освещает свеча, — я бездумно посмотрела на спину Ремо. — А вот Смерть видит и знает все. Другой вопрос, что не обо всем говорит.
Тайл помолчал, рассеянно приглаживая волосы. Наконец он негромко спросил:
— Орие, неужели ваши боги действительно говорят с вами?…
Я тоже помолчала, прежде чем ответить.
— Только с теми, кого выбирают сами. И только если их хотят слушать. Поэтому это бывает так редко… — я улыбнулась, криво и невесело. — Хочешь, скажу одну забавную вещь? Первоклассная на самом деле хохма, если пустить по форту. Мертвяк — смешно, да? — он тоже это может. Только не хочет. Поэтому и не слышит. А может, поэтому и не хочет, что когда–то услышал.
— Не поверишь, я давно подозревал что–нибудь в этом духе. Уж слишком тебя не любит наш Мертвяк.
— Служба не дает спать спокойно? — я улыбнулась еще раз, все так же криво. Тайл молча кивнул — я говорила не о теперешней его службе, и мы оба это знали.
Справа, заслоненный спиной Коэни, слабым, но узнаваемым голосом начал огрызаться Зима. За стеклопластиком обзорного иллюминатора как–то особенно яростно взвыла метель. Взвыла — и неспешно опала, сменившись странной тишиной.
— Прости, что втянула во все это.
— Неважно. В конце концов, ты думала, что так будет лучше… Тем более, так бы и было, если бы… — он замолчал. — Кто знал.
— Вот именно. Кто знал… — я перевела взгляд на спину Ремо. Сердитое бормотание было все слышнее — начали просыпаться остальные. Настороженно–недоуменные взгляды скрещивались на пятачке в центре рубки и вспыхивали надеждой.
Я поднялась на ноги, обошла Ремо и присела на корточки напротив него. Зима бросил на меня неприязненный взгляд и прошипел:
— Уберите от меня этого недоноска!
Пока я пыталась определить, о ком именно он говорит, Ремо сделал все за меня:
— Коэни, не надо его волновать. Потом…
— Никаких потом, слышишь, ты, ящерица!
— Он действительно пришел в себя, — спокойно подвела я итог. — Браво, фарры, у нас появился шанс.
— Да что за хрень здесь вообще творится?!…
Ответ на этот вопрос излагала я. Не останавливаясь на его ругань и обвинения, замолчав, лишь договорив последнее слово из этого ответа.
Остаток ночи он пролежал в стороне от всех, судорожно кутаясь в одеяло и бессознательно шаря по карманам в поисках палочек.
Утром мы поняли, что утихла длящаяся полторы недели метель, и радовались, как дети. Тем же утром мы узнали, что не сможем связаться с фортом, и радость смыло, будто талой водой.
Зима полусидел, опираясь спиной на мягкий валик, и с каждой минутой бледнел все больше, даже когда начало казаться, что это просто невозможно. Каждая из этих минут вбивала все новые гвозди в крышку нашего гроба — Зима говорит, что чувствует себя так, будто оглох, и я верю ему. Он не пытается связаться с фортом, он пытается связаться хотя бы с кем–нибудь из нас — и не может.
Я верю ему. Такое бывает. Две недели назад это случилось с ним. С нами. Могло бы — с кем–нибудь другим. Но случилось с нами. Так вышло.
Не может везти бесконечно.
У нас есть метель, которая закончилась. У нас есть надежда.
Я говорю все это вслух, чтобы мои солдаты не пали духом сильнее, чем пали уже.
Теперь, к сожалению, мне действительно все ясно. Что делать и куда идти.
— Выходим через полчаса. Поведу я.
Ноги даже в снегоступах проваливаются в сугробы по колено, мелкая снежная крошка взвивается в воздух, засыпая капюшоны. Нельзя ни поднять, ни опустить глаз — с пронзительно–голубых зимних небес хирургической лампой светит солнце. Если посмотреть под ноги, можно увидеть его отражение на идеально отполированной корочке льда.
На выбившиеся из–под повязки короткие прядки наросли колкие льдинки, зло покусывающие щеки. Не останавливаясь, я сунула руку под капюшон, заправляя волосы. Механически пробежалась пальцами по ремням и креплениям рюкзака.
Я остановилась, широко расставив ноги, и обернулась, находя взглядом идущих позади. Сложнее всего было Оглобле — при его росте и весе он не просто проваливался в снег — он пропахивал в нем траншею. Полагаю, именно поэтому прочие с таким упорством держались за его спиной.
Коэни шагал вторым, отставая от меня на полкорпуса. Именно шагал, легко и непринужденно, не обременяя себя неуклюжими снегоступами. Я же, северянка, которые, как говорят южане, ходят даже по снежным рукавам метели, проваливалась так, что становилась почти одного с ним роста, ибо была тяжелее, выше и не была магом Жизни.
Скальник кругами носился вокруг нас, отрастив широкие пальцы с длинной спутанной шерстью. Рога убрал — мерзли.
Несколько раз он подскакивал ко мне и от избытка энергии пытался уволочь в небо, вцепившись когтями в куртку. Тогда из грязно–белой шерсти на боках появлялись крылья, раза в два большие, чем сам скальник.
О боги, неужели где–то действительно водится такая ерунда, или он сам это выдумывает?…
Коэни услышал и говорит, что водится. Что ж, жителям той местности можно только посочувствовать.
Я задрала голову вверх и сощурилась, следя за нервными петлями, которые выписывал в воздухе Быстрый. Он летел на запад, вслед за медленно катящимся к закату солнцем. Я не знала, сколько еще понадобиться идти, но хотела верить, что ночевать посреди поля не придется.
К началу первой вечерней вахты стало понятно, что надежда была пустой. Выглядывающие из–под снега зубцы красных скал проплывали мимо, сменяясь то монотонной плоскостью, то бороздами неглубоких оврагов.
Вековые снежные пласты превратили плоскогорье в холмистую равнину, забив разломы и засыпав скалы.
Через час впереди показалось ущелье, с которым не справился даже снег. Меньше всего он походил на творение природы — сквозной разлом в огромной скале, выросшей посреди равнины — но, без сомнения, им был.
Я приостановилась, вопросительно посмотрев на Коэни. Он понял меня, протяжно свистнув кружащему над нашими головами скальнику. Прикрыл глаза. Через минуту пожал плечами и извиняющимся тоном произнес:
— Я не уверен, но, возможно, есть смысл не идти в обход. Скала слишком большая, это может занять половину дня. То есть ночи, — он зябко передернул плечами и посмотрел на меня: — Быстрый не очень хорошо видит, но внутри ничего серьезного нет.
— Кроме обвала, — пробормотала я. Однако резкий ветер, поднявшийся к закату, перевесил обвал. Через час–два начнет темнеть, и я не хотела потратить два дня там, где можно было обойтись одним. Наше время выходило значительно быстрее, чем мы шли по глубокому снегу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});