Читать интересную книгу Последняя любовь лорда Нельсона - Генрих Шумахер

Все еще раздавались крики, народ требовал появления короля. Слышны были и угрозы. «Фердинанд, наверное, уже бежал, — кричали в толпе, — бросил Неаполь на произвол судьбы; надо идти штурмом на замок и захватить предателей-придворных».

Беспорядок и сумятица усиливались, все больше приближаясь к замку.

Префект полиции, задыхаясь, вновь появился в комнате.

— Они прорвали цепь, разогнали моих людей. Теперь они столпились у дверей, ваше величество, что…?

— Чего вы от меня хотите? — прервал его охваченный диким страхом король. — Разве я — префект полиции? Замок битком набит солдатами, а вы спрашиваете, что вам делать! Если эти канальи не хотят иначе, велите стрелять, сударь, велите стрелять!

— Но войска… я опасаюсь…

Побледнев, Фердинанд тупо уставился на него.

— Эти трусы! Эти трусы! — проговорил он со стоном. — Даже в своих собственных четырех стенах я не в безопасности!

Внезапно кровь бросилась ему в лицо. Он в ярости схватил Караччоло за руку и стал изо всех сил трясти ее.

— И ты еще хочешь, чтобы я оставался здесь? В этом рассаднике вероломства и предательства? Ах, ты… знаешь, что я думаю? Ты, ты сам…

— Государь! — закричал герцог, с силой вырвавшись из рук Фердинанда. — Ваше величество хочет лишить себя самого верного из своих слуг?

Его глаза горели, он скрежетал зубами, лицо под белыми волосами пылало.

Фердинанд отшатнулся.

— Если бы ты был королем… — пробормотал он, словно извиняясь, — если бы ты был королем…

По лицу Караччоло промелькнула хмурая улыбка.

— Будь я королем, я бы постарался, чтоб моим друзьям не было так трудно хранить мне верность. Моим друзьям и моему народу. Потому что я всегда и до последнего вздоха буду повторять: народ Неаполя верен своему королю. Желает ли король испытать его? Что ж, пусть он покажется своему народу, произнесет лишь несколько скупых успокоительных слов, слов глубокого убеждения и веры — и этот самый народ, убивающий сбиров короля, чтобы к нему проникнуть, бросится ему в ноги и будет слепо повиноваться мановению его руки.

Он с надеждой склонился перед Фердинандом и умоляюще посмотрел на него.

— Ваше величество…

Короля окружили также Пиньятелли, Галло и другие придворные и настаивали, чтобы он хоть на мгновение вышел на балкон соседней комнаты.

— Да позволит мне король пойти впереди него и прикрыть его своим телом от любого покушения, — умоляюще проговорил префект полиции.

Фердинанд не отвечал. Закусив губу, прижав руки к вискам, он застыл в молчаливом отчаянии.

Караччоло ударил об пол шпагой.

— Неужели дом Бурбонов лишится Неаполя? — закричал он громким голосом. — Неужели его величество король боится?

И наконец Фердинанд уступил.

Прикрывая короля, его окружили Караччоло, Пиньятелли, Кастельчикала, Галло. Перед ним шел префект полиции. В таком порядке они вышли на балкон соседней комнаты.

Их встретили ликующими криками. Затем воцарилась мертвая тишина.

И в этой тишине король Носач обратился к своему народу…

Если народ сохранит спокойствие, если Караччоло и его друзьям удастся унять страх короля… ведь только страх был тем, что гнало его из Неаполя.

Нетерпение Эммы становилось непереносимым. Спрятавшись за портьерой, она смотрела в окно.

Руффо хорошо разглядел толпу. Это действительно были представители третьего сословия, купцы, студенты. Они внимательно слушали Фердинанда. Только когда он делал паузы, они с воодушевлением подавали голос; раздавались громкие выкрики. Простирая к нему руки, люди просили, чтобы он остался. Били себя в грудь. Предлагали ему свое имущество и жизнь. Требовали, чтобы он вел их на врага.

Кто же они? «Патриоты»? Богоотступники? Республиканцы? Или Караччоло был прав, утверждая, что они — не враги короля, и не напрасно считал, что недоверие к ним Марии-Каролины — заблуждение, которое постоянно подогревалось политикой сэра Уильяма и клеветой карьериста Ванни?

Если это было так…

Ее мысли путались. Тяжелым грузом давило сомнение. В ней поднялось вдруг что-то темное и страшное. Желание, дикое, жестокое, страстное желание, чтобы хоть один из людей там внизу поднял камень, швырнул его в этого бахвала-короля, прикидывающегося храбрецом, и тем доказал бы правоту Нельсона, Эммы, Англии!

Кто-то тронул ее за руку. Вздрогнув, она обернулась. Перед ней стоял Руффо.

— Удивительно, не правда ли, как спокойны эти люди! Пожалуй, Караччоло все-таки выиграет партию. Если только ничто не помешает.

Не угадал ли он ее мысли?

Он пошевелил губами, затем встал опять за стулом короля и устремил взгляд на площадь.

Внезапно крики заглушили голос Фердинанда. Они донеслись из того угла площади, где начиналась улица, ведущая к гавани.

Рывком распахнув окно, Эмма высунулась из него.

На площадь ринулись темные оборванные фигуры. Замелькали палки, молотки, металлические прутья. Над ними развевалось нечто вроде знамени: черный крест на обрывке парусины.

Впереди с непокрытой головой вихрем мчался один-единственный человек. Он несколько раз спотыкался, падал, снова поднимался. И продолжал свой бег.

Подбежав к площади, он увидел толпу перед замком, оторопел и попытался свернуть в боковую улицу, но преследователи отрезали ему путь. Издав отчаянный крик, он бросился в свободное пространство между дворцом и толпой.

Навстречу ему несся рев разнузданной своры:

— Бейте его, бейте! Это шпион, французский шпион!

На этот рев откликнулась внезапным криком толпа. В общем порыве она устремилась навстречу бегущему.

Перед порталом она его настигла. Брошенный кем-то молот попал ему по ноге. Подняв руки, он рухнул на землю.

По нему прокатился людской вал. Его грудь протыкали ножи, его члены дробили металлические прутья.

— Долой якобинцев! Смерть врагам Неаполя! Да здравствует король!

Грубые руки вновь подняли его, подтащили под балкон и подбросили вверх, к Фердинанду. На мгновение лицо умирающего показалось над бушующим морем голов.

— Феррери! — закричала Эмма. — Феррери!

Не промелькнула ли тень улыбки на бледном лице?

Феррери снова исчез под ногами беснующейся толпы. Боровские руки обшарили его, сорвали с него одежду и оставили его лежать обнаженным. Однако он еще вздрагивал, и тогда какой-то мальчишка подобрался к нему и камнем размозжил ему голову.

* * *

Около Эммы послышалось невнятное бормотанье.

— Я не хотел этого… не хотел… не хотел.

С закрытыми глазами, скрестив руки на груди, стоял Руффо. Он был совершенно неподвижен, и только губы его шевелились. Из них толчками вырывались слова, как будто какая-то невидимая рука выжимала эти звуки из его горла.

— Я не хотел этого… не хотел… не хотел.

Эмма с ужасом смотрела на него. Она вдруг вспомнила, что именно посоветовал он Феррери и что кричала потом эта свора[35].

Казалось, ее взгляд проник сквозь его веки. По его лицу пробежала дрожь, он умолк. Открыв глаза, он попытался взглянуть на Эмму и выдавить улыбку.

— Вы человек счастливый, миледи, а кто счастлив, тот прав. Пожалуйста, засвидетельствуйте мое почтение сэру Уильяму и лорду Нельсону.

Он отдал ей глубокий поклон и удалился бесшумными, скользящими шагами. Мрачный, словно тень из потустороннего мира.

* * *

Часом позже Эмма через потайной ход привела в комнату Марии-Каролины Нельсона и сэра Уильяма. Королева встретила их радостным возгласом.

Фердинанд побывал у нее, помирился с ней и наконец-то согласился на бегство в Сицилию. Приготовления, осуществление отъезда, назначение временного правительства в Неаполе — все это он предоставил ей, поставив лишь одно условие — из его имущества ничто не должно пропасть.

Казалось, Мария-Каролина преисполнена нового мужества, новых надежд. Ее глаза горели жаждой повелевать. Совещание она начала с воодушевлением.

Позднее к ним присоединился Фердинанд. Из любопытства он настоял на том, чтобы его лейб-врач осмотрел тело Феррери в его присутствии. Он насчитал сорок две ножевых раны.

— Я вообще не понимаю, как это произошло. Дать поймать себя таким канальям, позволить заколоть себя, как быка! Конечно, он вел себя бессмысленно, как болван.

И обругав погибшего, он бросил Эмме то, что лейб-врач нашел в его горле — изжеванный, размякший кусочек бумаги.

Любовная записка горничной…

Глава двадцать пятая

День и ночь осаждал народ дворец. Слуги сновали с испуганными лицами, ловили каждый взгляд, прислушивались к каждому слову. Могли ли они не опасаться, что их убьют, как Феррери, лишь только толпа, заметив побег Фердинанда, в ярости кинется на штурм замка?

Побег мог быть успешным лишь при условии соблюдения строжайшей тайны.