Читать интересную книгу Последняя любовь лорда Нельсона - Генрих Шумахер

Фердинанд протестующе поднял обе руки, словно заслоняясь от страшной картины, возникшей перед ним.

— Прекратите, миледи! — закричал он. — Прекратите!

И охваченный внезапным приступом ярости, он так ударил ногой левретку, что та с громким воем перелетела через всю комнату.

За все это время Руффо не произнес ни слова. Закрыв глаза, скрестив руки на груди, он стоял за стулом короля, как будто вся эта ссора его ничуть не занимала. Однако, несмотря на присущее ему искусство не выдать себя ни единым взглядом, ни единым жестом, на его гладком лице лежала как бы тень удовлетворения. Словно его радовала победа Эммы.

Нет, он не изменился. Он был точно таким же противником англичан, как и Караччоло. Он просто завидовал адмиралу, пользовавшемуся расположением короля, и стремился властвовать над Фердинандом единолично. Его радовало поражение соперника.

Ну а теперь он поднимет перчатку, которую бросила ему Эмма сразу после своего появления.

Радость сражения, подобная сладострастию, разливалась по ее жилам, возбуждала нервы. Она казалась себе фехтовальщиком, в одиночку победившим отряд наступавших на нее противников. Потребовался острый взгляд, чтобы распознать их уловки, увидеть их уязвимые места. Парировать обманный выпад, нанести мгновенный удар.

Она с улыбкой наблюдала, как Руффо открыл глаза, склонился над стулом Фердинанда. Подошла поближе, чтобы лучше услышать его тихую, медлительную речь.

— Возможно, леди Гамильтон не так уж не права, ваше величество. После жирондистов пришли якобинцы и гильотина. Но и мнение герцога Караччоло кажется обоснованным. Фердинанд IV не Людовик XVI, Неаполь не Париж, а богобоязненные лаццарони, еще не утратившие облик человеческий, — не женщины из Зала для игры в мяч. И обвинения миледи против дворянства, возможно, справедливы, но в единичных, прискорбных, исключительных случаях, а отнюдь не в целом.

Он сделал паузу. Поклонился Эмме и Караччоло, слегка опустив и согнув руки, как будто приветствовал противников рапирой.

Фердинанд выпрямился.

— Хоть бы ты яснее говорил, Фабрицио! — сказал он с досадой. — Что, оба правы, и леди и герцог?

— Правы и все-таки не правы, ваше величество. Леди Гамильтон… Я прошу миледи не пытаться прервать меня. Его величество, несомненно, предоставит затем слово также и миледи! Леди Гамильтон рекомендует переезд на Сицилию. Но там ваше величество неминуемо попадет в определенную зависимость от иностранной державы, называть которую я не хочу, но которой миледи не совсем чужда. Кроме того, Сицилия как государство самостоятельна и связана с Неаполем только личной унией короля. Переезд туда был бы истолкован врагами монархии как бегство за границу.

Караччоло закивал головой.

— Как постыдное бегство! Как предательство по отношению к стране! Имя короля было бы обесчещено!

Багрово покраснев, Фердинанд вскочил и стукнул кулаком по спинке своего стула.

— Франческо! Во имя святого Януария, если бы я не знал, что в мыслях у тебя нет ничего дурного… А ты, Фабрицио, не трать так много слов! Едва можно понять, что ты хочешь сказать.

Не меняя выражения лица, Руффо продолжал.

— С другой стороны, пребывание вашего величества в Неаполе, как это предлагает господин герцог, также весьма рискованно. Именно здесь наиболее сильны противоречия в отдельных сословиях. А перед дверью стоит могущественный внешний враг. Готов ли господин герцог дать гарантии того, что никто не посягнет на венценосца?

Он искоса бросил на Караччоло острый взгляд. Герцог в ярости хотел возразить, но его опередил Фердинанд.

— Не начинай все сызнова, Франческо! Ты хочешь разгромить Шампионне в одиночку, после того как перед ним отступило шестьдесят тысяч солдат? Я и не подумаю оставаться в Неаполе. Либо я отправлюсь, как хочет леди, в Сицилию, либо я сделаю, как хочет Руффо, и…

Кардинал поспешно его перебил.

— Прошу ваше величество меня извинить, но позвольте мне напомнить, что мой план требует величайшей осторожности и абсолютного молчания.

— Ах, эти вечные опасения! Здесь ведь все свои. И леди Гамильтон тоже ничего не разболтает, я знаю ее. Она — единственная женщина, умеющая молчать. Ну что, миледи? Даете Руффо слово?

Эмма пожала плечами.

— Ваше величество были столь милостивы, что встали на мою защиту. Но, к сожалению, я не могу брать на себя никаких обязательств. — Она шагнула к кардиналу и слегка склонилась перед ним, как бы делая выпад. — Я думаю, что как раз ваш план мне известен, ваше преосвященство. Разве вы не имеете в виду послать королеву и королевских детей в Сицилию, с тем чтобы сам его величество отправился в Калабрию?

Руффо едва заметно вздрогнул.

— Калабрия? Как пришло это миледи в голову?

— Когда Людовик XVI бежал из Парижа… вы помните, ваше преосвященство, наш тогдашний разговор? Вы осуждали его идею бежать за границу. Говорили, что посоветовали бы ему выслать Марию-Антуанетту, ненавистную австриячку, из Франции и по возможности вовсе с ней расстаться. Затем он должен был бы мчаться в Вандею и оттуда, осадив Париж, отвоевать его. Разве было не так, ваше преосвященство?

— Я не помню, миледи. Я также не вижу, при чем тут Калабрия.

— Разве Калабрия — не Вандея Неаполя? На первый взгляд ваш план неплох. Важные бароны этого края — родственники вашего преосвященства; в их лице король получил бы поддержку. Особенно если бы его величество при выборе главнокомандующего для будущей армии проявил чуткость.

Он попытался изобразить удивленную улыбку.

— Вы целите в меня, миледи? Я кардинал, а не генерал.

Эмма тоже улыбнулась.

— Ваше преосвященство слишком скромны. Всем известна многосторонность кардинала Руффо. Помимо сочинений о водопроводах и о разведении голубей, у сэра Уильяма имеются талантливые работы кардинала о передвижениях войск, вооружении кавалерии. Но, быть может, ваше преосвященство отдало бы предпочтение деятельности в должности, скажем, премьер-министра или наместника королевства?

Он бросил быстрый опасливый взгляд на короля, затем, словно напуганный собственной неосторожностью, поспешно опустил глаза.

— Я не понимаю миледи. Сэр Джон Актон пользуется полным доверием его величества. Вообще я просил бы оставить мою персону в стороне. Она лишена здесь какого бы то ни было значения. Миледи находится в заблуждении. В моем плане речь не идет о Калабрии.

Он отвернулся, скрестил руки на груди и снова стал за стулом короля. Как будто с Эммой было покончено.

Какое-то мгновение она стояла словно оглушенная. Неужели она ошибалась в нем? Но что же тогда означало смущение короля?

Нужен был еще один, последний выпад.

— Ваше преосвященство сняли с моих плеч тяжкую заботу, — сказала она и как бы облегченно вздохнула, — и освободили себя самого от ответственности, которую вы не смогли бы нести. Потому что пребывание в Калабрии оказалось бы самым дурным советом, который можно было дать королю. Это подвергло бы персону его величества величайшей, самой непосредственной опасности.

Дрожащие руки Руффо разжались, как будто он получил удар. Фердинанд вскочил.

— Фабрицио, если ты что-то утаил от меня…

— Ваше величество, при всем моем благоговении… я вынужден протестовать…

— Да что там! К черту все эти тайны. Как ты можешь требовать от меня молчания, если так много поставлено на карту? Да, миледи, Руффо предложил мне Калабрию. Теперь являетесь вы с какими-то темными намеками, бросаете ему обвинения. Как мне принять решение, если все вы противоречите друг другу?

Он в ярости забегал по комнате.

— Я не обвиняю господина кардинала, — сказала Эмма спокойно. — Я убеждена, что он так же мало осведомлен о происходящем сейчас в Калабрии, как и ваше величество. Или, быть может, ваше преосвященство знает некоего Джузеппе Логотету?

— Логотету? — повторил он. — Я слышу это имя впервые.

По его искреннему удивлению видно было, что он не лжет.

— Верю. Да и было бы странно, если бы безбожник имел отношение к служителю церкви. Потому что Логотета патриот, якобинец. В тот же самый день, когда король с армией выступил в поход на Рим, словом, в тот же день, когда королевство оказалось без армии, Логотета исчез из Неаполя. Через два дня он объявился в Калабрии. Начал распространять там революционные идеи. Разжигал злобу людей по поводу усиленной вербовки солдат, недовольство крестьян из-за давления на них местных баронов. А сегодня…

Она намеренно замолчала. Окинула Руффо взглядом, словно выискивая на нем место, в которое хотела нанести удар.

Он все еще стоял за стулом короля. Но глаза его больше не были закрыты. С каким-то неуверенным выражением они останавливались на Эмме, на напряженных лицах присутствующих, снова на Эмме.

— А сегодня? — настойчиво спросил Фердинанд, затаив дыхание. — Что сегодня?