трехсот.
Я выругалась по-русски, и Адхам сказал, что он меня не понял.
— Ну а нары? Нары-то они могут сделать? Ведь если бы в нашей камере было два ряда нар и еще пол как третий ярус, то всем было бы куда свободнее! Хотя бы спать нормально смогли! Можно еще починить вентилятор, если уж прогулок нет!
— Я знаю, — искренне сказал Адхам. — Но я ничего не могу сделать. Так же, как и ты…
Я поняла, что глупо высказывать ему все свое недовольство, но во мне столько эмоций, что очень трудно сдержаться.
***
Мы были в полном восторге от доктора Таха. И не только потому, что он нам так помог. Таких людей, как он, встречаешь очень редко. Он справедливый, искренний, смелый и добрый. Спасает чужие жизни. В общем, герой.
Кристине стало лучше, и мы начали обсуждать доктора, валяясь на кровати и смотря в потолок.
— Да-а-а… Какой мужчина! — Первая не вытерпела я. — Ради такого я бы даже пошла на кулинарные курсы!
— Я бы тоже! — поддакнула Кристина, мечтательно улыбаясь.
— Стала бы вежливой и внимательной! — Мне, правда, в это не верилось, но когда рядом воображаемое плечо доктора Таха, то и море казалось по колено.
— А я бы пошла в спортзал…
В это тоже не верилось, но Кристина уверила меня в серьезности своих намерений.
— Я бы за таким хоть на край света! — не могла сдержаться я.
— Эх! И я!
Потом мы переглянулись, и в голову полезли более адекватные мысли.
— Правда, он не из тех, кто возьмет жену на край света… — сказала я.
— Да… И будешь ты сидеть у окна и ждать, пока твой любимый отыщется на этой нескончаемой войне… — тяжело вздыхала Кристина.
— Что-то я замуж больше не хочу…
— Я тоже…
Потом пришел Адхам. Он сел на кровать и долго плакал. Мы не знали, что сказать и что сделать. Потом в комнату вошел Умар, сел в кресло и закурил.
— Вчера ночью убили Хасана, — выпалил он.
Убили Хасана. Того кадета, который всегда так искренне нам улыбался и рассказывал, как сильно он хочет выучить русский язык и стать морским инженером. Это мальчик угощал нас чаем и всячески пытался поднять нам настроение. Я помню, как он махал нам рукой, когда наш вертолет поднимался в воздух.
Я не могла в это поверить. Начала трясти Адхама и расспрашивать его.
Хасана вместе с другими кадетами отправили на боевую операцию вчера вечером. Это нормально. Кадетов отправляли на войну. Вернулись с операции только несколько человек, все ранены. Тело Хасана вынести не смогли. И нет, денег за возврат тела еще не просили, но сослуживцы говорят, что точно видели его мертвым.
Раз тела нет, то, может быть, Хасан еще жив. И это плохо, потому что если его взяли живым, то с ним сделают то же, что с другими заключенными в тюрьмах. У армии Свободы такие же методы допроса, что и у государственной. Но я хотела, чтобы Хасан остался в живых. Я повторяла это Адхаму, а он только плакал и тряс головой.
— Нет, — сказал он. — Его убили.
Весь день я гуляла по аэропорту. В зале ожидания на полу спали солдаты. Они были здесь, чтобы охранять здание. Их тоже посылали на операции. Когда кто-то из них погибал, то личные вещи, а это обычно небольшая брезентовая сумка, складывали в холле перед залом ожидания. Это такой вытянутый коридор метров сорок шириной и с потолком на уровне третьего этажа питерской сталинки. Сейчас ровно половина площади этого зала завалена вещами. Завалена до потолка. Это вещи тех, кто, как Хасан, ушел и не вернулся.
Мы с Кристиной не плакали. Мы просто перестали разговаривать. Это все, на что мы способны.
День закончился. Потом другой.
Наконец Кристине стало легче. Она уже могла ходить и даже принять душ. Начальник полиции аэропорта сам грел нам воду. За что ему огромное спасибо.
Нас поселили в спальных комнатах аэропорта. Только по утрам Кристина ходила в госпиталь за очередной «дозой», которая уносила ее уже не так далеко. Видимо, она уже привыкла.
Я подружилась с Адхамом. Он, как и я, был против межконфессиональных браков, любил европейское кино и терпеть не мог жаренный лук. Мы быстро нашли общие темы для разговора.
Трудно было с Умаром. Теперь он лучше с нами обращался, но осадок остался. Я знала, на что он способен. Но в последние дни, что мы жили в аэропорту, он всячески пытался снискать наше с Кристиной расположение, и мы как «настоящие христианки» решили дать ему шанс.
Кристина узнала о его возлюбленной, на которой Умар собирался жениться в скором времени. Умар постоянно висел на телефоне и признавался кому-то в любви. Меня от этого воротило.
Найти с ним общий язык я смогла только тогда, когда он решил научить меня плохому. Про проституток я все усвоила еще в камере. А теперь я узнала, как обращаются следователи с ворами, убийцам или террористами. Как называются домушники и щипачи. Причем на двух диалектах — на халебском и алавитском.
Несколько дней мне читали лекции о том, как можно обуть полицейских, как скрыть следы преступления, как нужно общаться с мухабаратами, как сбежать из тюрьмы. Да, такие случаи бывали.
Я попросила его научить меня общаться со спецслужбами, и Умар с большим удовольствием преподал мне пару уроков.64
Мы разыгрывали сценарии настоящих допросов, где мне следовало солгать. Это получалось не всегда. В такие моменты Умар подначивал меня болезненным тычком в плечо и кричал:
— Скажи так, чтобы я поверил!
Часами напролет человек, который убивал людей в сирийской тюрьме, учил меня врать. Только после общения с ним я почувствовала себя настоящей уголовницей.
Как только мы стали общаться с нашими конвоирами на равных, а это был пятый день нашей славной жизни в аэропорту, поздно ночью прилетел самолет, чтобы забрать нас в Латакию65.
Собирались мы в спешке. Я даже забыла свое средство от чесотки.
Когда мы вошли в салон, самолет уже был под завязку набит военными. Пока прогревали двигатель, стюардесса в короткой юбке ходила по салону с тележкой, в которую складывали пистолеты, автоматы, патроны и гранаты.
Все расселись по местам. Я попросила Адхама сесть рядом со мной, ведь с Кристиной я отсидела больше месяца и была рада новой компании. Когда он пристегнулся, то сразу протянул мне салфетку. Я взяла ее и приложила к гноящемуся глазу.
— Да не для того, — сказал он.
Я с недоумением