на мысли, что едва сдерживаюсь, чтобы не пропнуть ему по уху, как недавно поступил с Плешивцевым.
— Галя, ты не могла бы нас оставить на минуточку с Эдуардом Фридриковичем?
Она быстро встаёт и, потупив взор, кивает, а потом выбегает из кабинета. Эдик смотрит честными, доверчивыми и невинными глазами. Очень хочется нахлобучить ему на голову большой кубок, стоящий над ним на полочке.
Я сажусь за стол напротив него, складываю руки и внимательно смотрю ему в глаза.
— Ну что, Эдуард Фридрикович, значит ты никак не успокоишься?
— В каком смысле, Егор Андреевич?
— Ты мне скажи. И как ты в комитете комсомола очутился после того, как тебя поганой метлой погнали из обкома?
— Ну, в правах же меня не поразили, — уверенно говорит он. — Я остался комсомольцем. Вот, товарищи оказали доверие и избрали вместо выбывшей на учёбу Кургановой. Хочу принести пользу на посту начальника штаба КП.
— Хочешь, значит, Прожектор возглавить? — уточняю я.
— Я хочу любую работу, которую доверят. Товарищи решили, что можно мне доверить Комсомольский прожектор.
— А ты товарищам сказал, что на тебя дело заведено по распространению порнографии?
— Нет, — качает он головой.
— Понятно.
Я вздыхаю, чтобы не сорваться и не загрызть его вот прямо тут.
— Ну, допустим прожектор я тебе не доверю, с твоими-то качествами, — говорю я. — Исключено. Человек, пишущий доносы, ради собственной выгоды не может работать там, где нужна кристальная совесть. На это не рассчитывай.
Он вздыхает, как безвинно обиженный.
— Егор, — говорит он. — Как скажешь, так и будет. Ты здесь хозяин. Пока ещё.
Вот хорёк.
— Я ни на что не претендую.
— Будешь заниматься новыми членами, — говорю я.
— Членами, так членами. Готов работать в любом месте, где смогу принести пользу.
— А в чём твоя цель? — спрашиваю я.
— Цель? — удивлённо смотрит он. — Ну, я же объясняю, пользу хочу приносить.
— А если без всей этой фигни про пользу? — пристально всматриваюсь в него я.
— А для меня это не фигня, Егор. Я хочу начать всё с самого начала и снова стать полезным обществу человеком.
— Что значит снова? Ты не был полезным обществу. Ты был аферистом и паразитом.
— Это неправда, — качает головой он. — Я всегда приносил пользу.
— Хорошо. Значит, ты хочешь добиться какого-нибудь значимого положения?
— Это не самоцель, — отвечает он. — Главное быть полезным.
— А если тебе предложат какой-то сложный, но ответственный участок?
— Мне вообще-то уже предложили. «Комсомольский прожектор» и есть ответственная и трудная работа.
— Да, верно, но твои нравственные качества не позволят работать на таком участке. А если что-нибудь потруднее?
— Я из города уезжать не хотел бы, — отвечает он, словно заглядывая мне в голову.
Я ничего на это не отвечаю и пристально смотрю на него. Он тоже ничего не говорит, и над столом повисает долгая пауза.
— Хорошо, я постараюсь тебе помочь, — наконец, говорю я.
— Спасибо, но не нужно. Мне, главное, не мешать, а там я и сам как-нибудь справлюсь.
Не мешать тебе. Если тебе не мешать, ты тут такого наделаешь, урод мелкий.
— Ещё вопрос. Что тебя связывает с Андреем Терентьевым? Странно как-то, взрослый похотливый дядя, любитель порнографии, затевает дружбу с ребёнком. Это как объяснить?
— Не нужно во всём искать грязь, пожалуйста, — говорит он, манерно растягивая слова. — Не все же люди такие.
Сска…
Я представляю, как вскакиваю, хватаю его левой рукой за ворот, притягиваю к себе через стол и начинаю бить по роже, ломая кости, выбивая зубы и превращая её в кровавое месиво. Представляю очень живо и даже кулаки сжимаю, но всё же сдерживаюсь. Этак я в кого превращусь? В кровавого монстра, который только и умеет, что морды бить? Да уж, неприятное видение, честно говоря.
— Ладно, — вздыхаю я. — Вижу, ты действительно решил стать человеком чистым и полезным обществу. Хотя я почему-то не слишком тебе верю. Но это неважно, жизнь покажет, кто прав, кто виноват. Вот, что я скажу. Без обиняков и попыток казаться лучше, чем я есть на самом деле. Если продолжишь общаться с Андреем, я дам ход твоему порноделу, тебя посадят и будут в течение всего срока насиловать с утра до следующего утра. Во все пригодные отверстия. А перед этим я лично изобью тебя так, что месяца два ты проведёшь на больничной койке. Я достаточно ясно излагаю свою мысль?
— Я всегда знал, какой ты на самом деле, — говорит он, глядя на меня с нескрываемым ужасом. — Ну что же, хорошо, я с Андреем прерву все контакты, раз ты запрещаешь нам общаться. Но защитит ли это меня от тюрьмы?
— Будет зависеть от тебя. И ещё, советую тебе уволиться с фабрики. Боюсь, на одном предприятии мы не уживёмся.
— Но я ничего против тебя не имею, — доверительно сообщает мне он. — За что ты меня гонишь? Чем я тебе опасен?
Сска…
Больше я ничего не говорю и выхожу из комнаты, с грохотом хлопая дверью.
— Галя… — говорю я своей перепуганной заместительше и сжимаю перед её носом кулак.
Злобно зыркнув на неё, я прохожу мимо и сбегаю вниз по лестнице.
Поговорил, называется. Лучше бы не приезжал сюда, теперь на весь день настроение испорчено. И, главное, весь такой правильный-преправильный… Бесит! Конкретно бесит. Я уже даже сомневаться начинаю, не зря ли я качу, что называется, бочку на этого милого и чрезвычайно приятного человека.
Сажусь в машину и еду в казино. Здесь у меня запланирована встреча с Цветом. Водитель фабричный, нужно быть поосторожнее, и так он слишком много видел в Новосибе. Надо у Скачкова сегодня будет взять кого-нибудь.
Прошу его остановиться на парковке у стадиона и дальше шагаю с Игорем. Сегодня уже холодно. Настоящая зима. И, хотя снега всё ещё мало, за нос щиплет не по-детски. Мы проходим через Таню и Тоню, вернее, через их помещение, причём ни той, ни другой я не встречаю. Надо потом разыскать Татьяну и поговорить с ней.
Подходим к двери, ведущей в царство азарта, и натыкаемся на двух «реальных пацанчиков» явно опередивших своё время. Они словно из девяностых нарисовались. В спортивных костюмах и кроссовках. Рожи битые, носы и уши переломанные, глаза мутные, стрижки боксёрские.
— Э, куда-на? — встаёт один из них передо мной. — Малолеткам нельзя-на, отсос в натуре.
Я недоумённо смотрю на Игоря, он только головой качает, типа сам в шоке.
— Вы кто такие, макаки? — хмурюсь я.
— Чё сказал? Слышь, малой, ты сказал чё?
Очень хочется ответить в рифму, но я сдерживаюсь.
— Так, расступились, фраера, — вступает Игорь. — Это Бро.
— Да мне хоть ребро, — говорит второй и начинает ржать, демонстрируя стальной блеск металлических зубов.
— Челюсть, — говорю ему я со вздохом. — Старшего зови.
— Чё ты сказал? — щурится он.
— Лучше тебе со мной не ссориться, — хмурюсь я.
Первый начинает ржать:
— Слышь, Чёрный,