стереть воспоминания, и бросил обоих в прибрежном парке.
Он дал им несколько вьетнамских банкнот на еду и поездку на моторикше, затем отправился на поиски новых развлечений.
Пока что никто из тех, кого он приводил после того дня, не удовлетворял его вкусы настолько, чтобы он позволил остаться на ночёвку.
Некоторых Териан выталкивал через несколько часов, и многие уходили без одежды, включая и одного военного корреспондента, которому было от силы восемнадцать, а значит, он наверняка соврал о своём возрасте при вербовке, чтобы успеть побывать в зоне боевых действий до завершения войны.
Окидывая взглядом комнату и дожидаясь возвращения Териана, Дигойз только тогда заметил, что Терри и Рейвен вновь заполнили бар алкоголем.
Серьезно, то, что их ещё не вышвырнули — это чудо.
Он знал, что единственная причина — это то, что они продолжали совать гостиничному персоналу деньги после каждой жалобы.
Посмотрев на бар ещё пару секунд, Дигойз решил, что ему надо выпить.
Его голова всё ещё пи**ец как раскалывалась… словно кто-то бил по нему сзади молотком со стеклянным покрытием.
Этого оказалось достаточно, чтобы сдвинуть его с места и выбить из транса, в котором он стоял у двери номера. Без единого слова подойдя к зеркальному подносу, он взял ближайший чистый стакан, вытер края своей рубашкой, затем поставил на полированную, но теперь уже поцарапанную поверхность.
Он открыл холодильник в поисках льда, но не остановился, когда не нашёл его. Затем открыл новую бутылку скотча и, не разбавляя, налил его в толстый квадратный бокал.
Он не позволял себе смотреть на Рейвен в данный момент, но чувствовал её взгляд, сверливший его спину, словно она изучала его в рамках некого научного эксперимента.
Какой бы так называемый «подарок» они с Терри ни приготовили ему, Дигойз уже знал, что не хочет этого.
Он вообще не хотел здесь находиться.
На самом деле, он точно намеревался уйти, если этот «подарок» подразумевал наблюдение за тем, как Рей и Терри пытают очередных людей. Одна лишь мысль об этом вызывала у него тошноту, особенно сейчас.
Особенно после утреннего разговора с зеленоглазой видящей.
Та тошнота в груди усилилась, когда он вспомнил жалость в её глазах, беглые мысли, услышанные им, смутные отголоски впечатлений о нём.
Она жалела его.
Она воспринимала его как ребёнка.
Дигойз не помнил, когда в последний раз другой видящий смотрел на него так. Она не воспринимала его как лейтенанта Организации. Она не воспринимала его как того, кого надо бояться и тем более уважать. Она воспринимала его как юнца, сломанного ребёнка, к которому не чувствовала ничего, кроме сочувствия и беспомощной жалости.
Стыд вновь пытался пробраться под его кожу, в его свет, желая устроиться там как дома.
Может, это чувство просто хотело напомнить ему, что оно никуда не уходило.
Заставив себя не думать о ней и о том, что он почувствовал от неё в те беглые моменты, Дигойз посмотрел на двойные двери, ведущие на балкон.
Покосившиеся жалюзи впускали лучи утреннего солнца, создавая странные узоры света и тени на паркете и ковриках в той стороне комнаты. Коврики были запачканы едой и кокаином, пролитым алкоголем, следами подпалин от hiri и человеческих сигарет.
Всё это место воняло, усиливая его головную боль.
Бл*дские животные.
Они жили тут как бл*дские животные, что бы они ни говорили себе.
Они не вели себя как видящие.
Они даже не вели себя как люди.
Когда эта мысль укрепилась в сознании, открылась дверь спальни, напомнившая Ревику, как долго отсутствовал Териан. Он допил первый бокал скотча и заново наполнил его до того, как Териан пересёк комнату.
И всё же Дигойз настороженно наблюдал за видящим, пока тот закрывал за собой дверь спальни. От его не ускользнула странность этой закрытой двери, но он никак это не прокомментировал. Териан протягивал чёрный наладонник размером примерно с кулак, только плоский с одной стороны — копия того устройства, что каждое утро будило Дигойза.
— Он здесь, — без необходимости сообщил Териан.
Он передал устройство Дигойзу, а тот поднёс бокал к губам и сделал большой глоток перед тем, как прижать трансмиттер к уху.
Повернувшись спиной к Териану и не раздумывая над причинами такого поступка, Дигойз пошёл в направлении балкона, сделал ещё один большой глоток и опустил бокал на столик недалеко от потрескавшегося зеркала, покрытого наркотиками. Он сглотнул, не глядя на двух видящих, взгляды которых чувствовал на себе.
— Дигойз, — прямо сказал он.
Выйдя на балкон, он закрыл за собой двойные двери.
Удалившись от двух видящих, он невольно выдохнул и сосредоточился на виде на реку, наблюдая за лодками, совсем как она сегодня утром.
Его свет слегка подпрыгнул, когда мужчина на другом конце линии ответил.
— Друг мой, — произнес он. Беспокойство и тепло переполняли голос старшего мужчины. — Как ты, мой дорогой брат? Как у тебя дела?
Голос Галейта заставил тот стыд вернуться густым облаком ещё до того, как Дигойз сумел скрыть его за щитом своего света.
Он глянул через стекло балконных дверей на Териана, затем на Рейвен. Он смотрел на них, сглотнув и прикусив губу, стараясь контролировать себя. Опять-таки, он не мог заставить себя подумать, зачем ему смотреть на них, но какая-то часть его уже знала.
Потому что они такие же дети, как и он.
Здесь он проводил своё время с детьми — принимал наркотики, засирал их номер, насиловал других живых существ.
Делал те эгоистичные, пустые, бездумно жестокие вещи, которые делают дети.
Эта мысль превратила стыд в нечто близкое к злости.
Натужно выдохнув, он провёл свободной рукой по мокрым от пота волосам и стиснул зубы, пытаясь подумать о том, что он чувствовал от aleimi своего босса.
Беспокойство. Сострадание. Тревога.
Но реально ли это беспокойство?
Действительно ли Галейт беспокоился о нём?
Опустив свой вес на деревянный стул, стоявший возле балконных дверей, Дигойз положил руку на округлую спинку и сделал вдох. После чего попытался ответить, жалея, что не вдохнул несколько дорожек перед тем, как отвечать на вызов.
Заговорив, он слышал настороженность в своём голосе.
Он также слышал отрывистость своих слов.
— Я в порядке, — сказал он. — Как вы, сэр?
Последовала пауза.
Эта пауза затянулась дольше обычного.
— У меня всё хорошо, — ответил Галейт после той запинки. — Очень хорошо, друг мой. Спасибо, что спросил. Дела здесь идут весьма неплохо, — Галейт снова помедлил, и то беспокойство всё ещё виднелось в его структурированном свете, слышалось в его звучных словах. — Я сожалею о том, что пришлось тебя побеспокоить, — сказал он. —