Читать интересную книгу Похожая на человека и удивительная - Наталия Терентьева

Наверно, я сама должна учиться жить по новым правилам – с теми правами и возможностями, которые мне теперь даны. И не даны. Я же никак не смогла убедить его. Мысль материальна, ощутима, но в качестве орудия воздействия слаба. Увы. А словам моим он не поверил.

Я поймала себя на том, что совершенно не переживаю. Ужас. Как странно. Конечно, я давно простилась с Сутягиным, даже не сразу его узнала. Но всё же. Меня никак не взволновала его смерть. Та часть меня, которая отчаянно любила Сутягина, умерла раньше него самого. Мне жаль его, как бывает жаль любого человека, не дожившего до старости, и все.

Несколько раз мне пришлось отбиваться от журналистов из самых глупых, самых желтых газетенок, по сравнению с которыми наш журнал – просто научное академическое издание. Один раз позвонили с того самого канала, по которому Сутягин рассказывал о том, что я каким-то мистическим образом навредила его здоровью. Но интерес прошел быстро – сам он никого не интересовал, потому что его никто раньше не знал. А что касается меня…

Слухи все-таки просачиваются по каким-то странным, им одним свойственным законам. Вот вчера еще никто ничего не знал о том, что со мной случилось после аварии. А сегодня, стоило мне зайти к кому-то в редакции, или появиться на радио, или еще где-то, где меня хорошо знают, все замолкали и с любопытством начинали меня разглядывать.

– Борга, а ты можешь заговорить бородавку? – с ходу спросил меня Генка, как только на стене перед нами загорелось табло «прямой эфир».

– Смотря в каком она у тебя месте, – ответила я, удивляясь самой себе, как будто слушая себя со стороны.

Я такой здесь стала или меня за это и пригласили, а вовсе не за умение говорить правду, какой бы неудобной она ни была, выбирая при этом красивые, литературные слова? Я, нимало не задумываясь и не смущаясь, говорю пошлости на всю страну и прекрасно себя при этом чувствую.

– То есть, если место тебе покажется интересным…

– То есть, я не умею заговаривать бородавки.

– Уважаемые радиослушатели, – радостно потер руками Генка, вот сейчас он отыграется за все. – Сегодня у нас в гостях известный экстрасенс и парапсихолог, ведьма черной и белой магии… – Генка сделал эффектную паузу, почему-то думая, что он – один игрок на поле.

А я очень быстро тем временем продолжила, не давая ему вставить ни слова:

– Корделия Лиманс! Обещавшая заговорить Гене все бородавки и заодно вылечить всех желающих от других неприличных болезней. Но она застряла в пробке на Дмитровском шоссе. Вот как раз сейчас она звонит. Корделия! Корделия, вы в эфире, говорите! Ждем вас на передаче! Нет, к сожалению, связь пропала. А мы пока поговорим о других чудесах.

Я знала, что теоретически мы должны сегодня обсудить проблему, волнующую многих родителей, – как бы сделать так, чтобы ребенок получал хорошее, полноценное образование в школе, а при этом не сидел на стуле по 10–12 часов в день, не читал бы лишнего, не учил бы того, что абсолютно не нужно для развития интеллекта, и в пятнадцать лет четко осознавал бы, где его место в жизни, и легко делал выбор между физикой, журналистикой, медициной и торговлей.

Пока я на долю секунды замешкалась, Генка уже продолжил:

– Вот какая замечательная у меня все-таки соведущая. И какая у нее интересная фамилия. Нашим уважаемым слушателям интересно, а как же она произошла? От какого слова? Лика, почему у тебя такая фамилия? Вот у меня понятно – я приятный во всех отношениях, милый человек, поэтому я Лапик, – Генка произнес свою фамилию с искренней теплотой в голосе. – Ге-ена! Ла-апик! Ну а ты, милая? Из каких краев к нам занесло твоих предков, и чем они занимались? Ссужали деньги?

Я поняла, что Генка подготовился. Да, чем-то я очень его достала за время наших совместных эфиров. Хотя, казалось бы, надо только радоваться своему умному товарищу, тем более если работаешь с ним вдвоем.

– Если ты имеешь в виду немецкий глагол borgen, то он означает равно как давать в долг, так и брать взаймы. Но думаю, что ни borgen, ни Borgo – «деревня», к моей русской фамилии отношения не имеют.

– Ну, оно понятно, что в России живут одни русские, и дедушки у них были сплошь русские, и девушки у дедушек в основном были Параши и Маняши, – заржал Генка. – Поговорим об антисемитизме и других формах национал-шовинизма?

– По-русски Борга – это одно из старинных названий сильного ветра, дующего с моря. Бора или борга. Где как называли. Диалекты разные были.

– Да? – погрустнел Генка. – Крайне интересно. Про диалекты в особенности. Ну, тогда поехали дальше. Мне совершенно не нравится, сколько задают на дом семиклассникам. Какой смысл детям писать рефераты, точнее, скачивать их из Инета…

Мысли мои всё возвращались к маленькой Лизе. Но я физически не могла найти времени к ним поехать. Да и Герда не звонила. Я знала, что на самом деле очень боюсь. Боюсь неожиданной привязанности к маленькой девочке, боюсь, что не смогу помочь, хотя очень хочу. Боюсь, что вспыльчивая и своенравная Герда все повернет как-то по-своему. Столько всего боюсь. Значит, очень хочу вмешаться. Очень хочу снова почувствовать на своей шее маленькие, доверчивые пальчики, погладить тонкие, светлые волосики. Хочу, чтобы эта девочка, рожденная здоровой и нормальной, снова смогла говорить, смеяться, баловаться. Звоню сама?

– Да, Лика. – Голос Герды звучал устало и обыденно. – Что ты хотела? Статья готова? Что-то мне ее пока не переслали.

– Перешлют, Герда. Она пойдет еще только через три номера.

– Фотографии хочу посмотреть, как получились.

– И фотографии вам покажут. Получились отлично.

– Хорошо, спасибо за звонок.

– Герда, подождите! Как Лиза?

– Что? А, спасибо, все нормально.

– Герда, я могу приехать?

– Можешь, конечно. А куда ты хотела приехать?

Да, очевидно, очень меня зацепила эта история, если я иду на такое.

– Хотела приехать к вам. Я обещала Лизе.

– А… Понятно. Лиза уехала с Лилей в Австрию. Я нашла хорошего врача. Извини, тут у меня другой звонок. Жду материалы!

И не боится ведь. Знает, чутьем все видавшей за сорок лет эстрадной акулы знает, что не буду болтать, что не буду писать о чудесах, происходящих в ее семье. Интересно, уехал ли Люсик? Навсегда ли уехал? Интересно, действительно ли Лизу увезли – тем более, с няней за границу? Из разговора я ничего не поняла и не почувствовала. Да и ладно. Ломиться в закрытую дверь не буду.

Глава 29

Уже некоторое время я знала, чего я очень хотела. Я хотела сесть рано утром в машину, очень рано, пока не выехали грузовики с бетоном, пиломатериалами и молочными продуктами, пока спят студенты, сдающие сейчас последние экзамены летней сессии, спят даже водители троллейбусов и дворники. Поехать по едва светлеющим улицам, минуя сонно мигающие желтым светом светофоры, выехать на МКАД, промчаться до нужного мне поворота, и там, никого не обгоняя, не перестраиваясь нервно из ряда в ряд, по пустому, свободному шоссе полететь в маленький город, где неожиданно я недавно на два дня выпала из жизни. Или, наоборот, вошла в какую-то жизнь, идущую параллельно с моей.

В ту жизнь, где я другая.

Где я с бешеной скоростью не перебираю пальцами по клавиатуре по четыре часа в день, сжав губы и запивая третью чашку кофе четвертой, забывая или не успевая пообедать.

Где я чувствую себя не только известной журналисткой, радиоведущей, хорошей подружкой, старшим товарищем Верочки, неудобным, но очень ценным сотрудником в штате нашего популярнейшего журнала, отличным водителем отличной машины, хозяйкой просторной современной квартиры с видом на новый Крылатский мост в стиле резвого техно. Глядя на этот мост, невозможно, например, читать классику или слушать на полном серьезе Шуберта. Нет, все уже не так. Другая жизнь. Человек, наверно, тот же, а жизнь, ее звуки, ее ритмы другие. В воздухе висят красные тонкие тросы, переплетаясь, поддерживая длинный, тоже красный мост. И по мосту денно и нощно мчатся машины. Красные и белые огни, как два живых, нервных потока, две пульсирующие нити, которые нельзя соединить, не убив их этим.

А я хочу смотреть из окна второго этажа двухэтажного дома на белый гладкий ствол старой березы, на то, как слегка раскачиваются ее раскидистые ветки, как будто говоря мне: «Не спеши! Не суетись, Лика! Осталось не так много жить на земле! Гораздо меньше, чем мне. Успей оглядеться на той земле, где ты жила, вряд ли будет другой шанс…»

Я хочу приготовить, никуда не торопясь, завтрак. Себе и кому-то еще. Я хочу проснуться не от электронной мелодии будильника, а оттого, что кто-то уберет мне спутавшуюся прядку волос со лба. Я хочу погулять по лесу с выключенным телефоном. Я вообще хочу не брать его с собой. И главное – я не хочу слышать больше чужих мыслей. Награда это мне или наказание за что-то – не хочу.

И вообще – мне тридцать восемь лет. Жизнь только начинается. Станет очень себя жалко – посмотри на соседку, которая на двадцать лет старше, и у которой, кроме одиннадцатилетней эрдель-терьерши с вытертыми боками и унылой, покорной мордой, никого на свете нет. Не поможет – посмотри на бабушку, которой несколько лет назад ее шестидесятилетний сын купил трехногую палку, и с тех пор эта бабушка все идет и идет по улице с этой палкой – два шага – минута, еще два шага – постоять, отдышаться. В тяжелом пальто на ватине, большой меховой шапке, сердитая, все идет и идет, потому что очень хочет жить… А я ною.