Читать интересную книгу Резерв высоты - Николай Скоморохов

— У вас, Кутейников, когда-нибудь будет порядок? — сурово обратился Давыдов к комэску первой эскадрильи.

— Обязательно будет! — ответил, став по стойке «смирно», Кутейников.

— Который раз это слышу, однако ваши орелики спят в кабинах! — взорвался командир полка. — Техники дежурных экипажей за воздухом не следят! Начальник штаба! Надо иметь минимум три поста воздушного наблюдения на аэродроме!

— Проводов нет, товарищ майор, — ответил Русанов.

— Что?! Всем запомнить: идет война, и кто рассчитывает на табельное имущество — здорово ошибается: сейчас оно под ногами и вокруг нас — его надо находить или делать! И если я впредь услышу ссылку на отсутствие каких либо средств пеняйте на себя: будем судить по законам военного времени!

Как только окончился разговор, Богданов вынул из планшета конверт и подал его Фадееву. Анатолий взглянул на письмо и сразу почувствовал, как кровь прилила к лицу.

— Смотрите, он уже совсем здоров, разрумянился!.. Что бы это значило, Фадеев?! — Пошутил Богданов.

— Товарищ капитан, вы как-то меня отпустили… — начал было оправдываться Анатолий…

— Да, ладно, Толя! — Весело ответил ему Богданов, — Иди читай…

Фадеев отошел в сторону, дрожащими руками стал открывать конверт, который был заклеен добротно. Боясь, как бы не разорвать письмо и повредить текст, Анатолий откусил уголочек конверта и стал полегоньку открывать узенькую боковую полоску. Наконец извлек письмо, развернул сложенный вдвое тетрадный листок.

2

«Толя, дорогой мой, не знаю, где застанет тебя это письмо, но так хочется, чтобы оно дошло как можно быстрее! Я уже в Москве. Учусь делу, о котором никогда раньше не мечтала, но оно меня увлекло, хотя многое у меня пока не получается. Об этой профессии я имела туманное представление, сейчас постигаю ее азы. Думаю, что ты догадываешься, о чем идет речь. Если кое-что расскажу. Занимаюсь много, но усталости не чувствую. Ужасно хочется скорее окончить учебу и самой сражаться с фашистами.

Я получила письмо от Эльзы, она сообщает, что Вика скоро будет оружейницей в авиации. Папа находится под Калинином, недавно был у меня. Когда он узнал, что погибла мама, сразу постарел лет на десять. Милый, бедный папа! Ему очень тяжело…

Толя, как у тебя дела, как воюешь, сколько фашистов уничтожил? Я очень соскучилась по тебе. Хотя мы и виделись недавно, но у меня большое желание видеть тебя снова и снова. Хочется закрыть глаза, потом открыть и увидеть тебя. Что тебе пожелать? Бить фашистов? Ты это делаешь. Беречь себя — ты этого не умеешь и, очевидно, не хочешь. Как убедить тебя в этом, я не знаю, но помни всегда, что я тебя очень люблю. Ты и папа — два человека на земле, которые мне очень дороги и ради которых я живу и буду бороться.

Я люблю свою Родину, но я так думаю: Родина — есть — люди, леса, поля, все то, что мы видим, чем живем. Я живу вами. Пиши, Толя, очень жду. Целую, Нина».

У Анатолия пот выступил на лбу, он никого не видел вокруг и ничего не слышал, продолжая мысленно разговор с Ниной. Несколько раз открывал и закрывал глаза — и оказывался вместе с ней: так она хотела! Сколько радости, счастья подарила она ему своим письмом!

Немного опомнившись, он окинул сияющим взглядом все вокруг. Невдалеке стоял техник звена. Анатолий извиняющимся голосом спросил:

— Где остальные?

— Ушли по своим делам, — ответил техник и пригласил Анатолия: Пойдемте, товарищ командир, я покажу вам, где мы разместились и где ваше место. Вы убедитесь, что мы живем хорошо.

Они вошли в землянку, разделенную на две половины. Слева жили летчики и техник звена, справа — механики, мастера и мотористы. В землянке было чисто, уютно — полнейший комфорт. Слева у стенки, отдельно от других, стояла аккуратно заправленная постель. Увидев ее, Анатолий чуть не прослезился: значит, ждали и верили, что он вернется!

В землянку вошли Овечкин и Гончаров.

— Ну, рассказывайте, как вы тут жили?

— Что рассказывать, товарищ командир, — начал Иван с обидой в голосе. Как вы не вернулись с боевого задания, сразу у нас с Васей отобрали самолеты, и до сих пор мы «безлошадные». Комиссар полка и комэск на них летают, а мы бродим как неприкаянные.

— Это непорядок, — сказал Фадеев. — К кому-нибудь обращались?

— Ваня к комиссару ходил, так он его боевой листок заставил выпускать, — доложил Овечкин под общий хохот остальных.

Ну ничего, разберемся, — пообещал Фадеев.

— Эй, гвардейцы третьего звена! Выходите! Начальство построение назначило! — просунув голову в дверь, крикнул старший лейтенант Базаров.

— Как воюется, товарищ старший лейтенант? — спросил его Фадеев.

— Воевать, Фадеев, легче, чем на земле торчать!

Анатолий смотрел на Базарова с удивлением. Ну до чего небрежно одет человек: затасканный, видавший виды реглан, сапоги, правда, хромовые, но на одном — галоша, привязанная ремешком….

— Чего так осматриваешь меня? Ты что, старшиной был? — спросил Базаров.

— Да нет, — ответил Фадеев, а про себя подумал: «Поди разберись, почему ходит замкомэска шут знает на кого похожим!»

Ритуал торжества был кратким. Командир полка зачитал приказ и вручил Фадееву орден боевого Красного Знамени, поздравил его, пожелал увеличивать счет битых самолетов.

Богданов, понимая волнение летчика, сам проколол отверстие и привинтил ему орден. После построения личный состав полка направился в столовую. Торжественный ужин закончился быстро. Анатолий несколько раз незаметно поглядывал на свой блестевший золотом орден. Он не ожидал, что так быстро сможет получить боевую награду. Хотя, конечно, мечтал о ней. Теперь в полку раз, два… пять орденоносцев! Он пятый!

После ужина к Фадееву подошел Глеб Конечный, необычайно тихий, поникший, — это Анатолий почувствовал сразу.

— От души поздравляю с наградой, Толя, — сказал Глеб, обнимая друга.

— Спасибо, как у тебя дела?

— Радостей мало, летаю редко. Стыдно людям в глаза смотреть. Только в воздухе оживаю немного, да и сам боюсь, как бы чего не случилось. Тогда вообще запрячут и опозорят перед людьми.

— Перестань, Глеб, все обойдется.

— Как сказать? Кутейников лютует. Другие ребята при нем сохраняют нейтралитет, хотя без него сочувствуют мне. Один Базаров со свойственной ему прямотой поддерживает без оглядки на начальство. Слушай, я давно хотел тебя спросить, но ты вдруг исчез. Девчата тебе пишут?

Фадеев посмотрел на Конечного, не понимая, к чему он клонит. Ответил спокойно:

— От Нины письмо получил. Почему это тебя интересует?

— Дело в том, что… — Глеб замялся, — …я написал Шуре, что ты не вернулся с боевого задания.

— Ты с ума сошел, Бесконечный?! — набросился на него Фадеев.

— Узнала Вика, что ты не вернулся, и сказала Шуре. Та спросила у меня, я и ответил, как было.

— Ясно, — прервал его лепет Фадеев. — Подсунул ты мне поросеночка.

Он мысленно прикинул, если сегодня же написать письмо Нине, когда она его получит? И хорошо, если Вика не поспешит сообщить Нине печальное известие.

Конечный в это время стоял, опустив голову в ожидании дальнейшего разноса, но Анатолия уже заботило другое.

— Так что ты говорил о Кутейникове? Не дает тебе летать? Почему? Пойдем к комиссару!

— Уже поздно, неудобно, — отбивался Глеб.

— Не хочешь — я один пойду! Где его землянка? — настаивал Фадеев.

— Товарищ батальонный комиссар, почему командир первой эскадрильи капитан Кутейников не выпускает Конечного в воздух? — выпалил Фадеев, войдя в землянку комиссара.

— Он летает, но помалу. Сейчас самолеты беречь надо, поэтому их не каждому летчику доверяют. Твой ведомые тоже сидят.

— Это другое дело. Сейчас я о Конечном говорю. Он мой друг. Мы одного выпуска.

— Вон оно что! Значит, Конечный другу пожаловался?

— Нет, просто поделился своими заботами. Может, он и не прав, но он думает, что ему летать не дают потому, что не доверяют, что был сбит и долго выходил из окружения.

— Твой друг напрасно нервничает. Сомнений в его преданности Родине нет. Передай ему, пусть перестанет хныкать и держится поумней.

— Есть, товарищ комиссар! — Фадеев круто повернулся и направился к выходу.

Подожди, куда побежал? Как ты себя чувствуешь?

— Нормально!

— А тебе в голову не закралась мысль, что и тебя подозревают?

— Вы что, товарищ батальонный комиссар?!

— Вот видишь, значит, ты спишь спокойно, и тебя совесть не мучает. А у Конечного, возможно, что-то и было, что его смущает. Зачем бы ему под старика рядиться? Он же с немцами не контактировал, шел с нашими войсками…

Фадеев пожал плечами.

— Ладно, не переживай, Фадеев, все утрясется. Твой друг покажет себя с лучшей стороны, если возьмется за голову.

Фадеев вышел из землянки. Глеб, ожидавший неподалеку, бросился к нему: