Я продолжал вежливо улыбаться пока смысл сказанного не дошел до моего подсознания.
— Чего? — попытался выдавить из себя я какой-то звук, но тут же подавился лежавшей у меня во рту сушкой с тунцом. Пока я откашливался, Райка нещадно колотила меня кулаком по спине, а у меня из глаз потекла влага. Наверное, от Райкиных ударов. Когда кусок сушки проскочил в мое горло, то я поднял к ней мое мокрое от слез лицо.
— Что ты сказала? — так же тихо, как и она, спросил я.
— Я сказала, что у тебя есть дочь. Ей сейчас двадцать пять лет, и она замужем.
Мне больше нечем было давиться. Но я сидел, пытаясь переварить полученную информацию. Я, всю жизнь считавший себя закоренелым холостяком, неожиданно оказался семейным человеком. Да еще и ребенок мой успел вырасти и даже выйти замуж. Тут было от чего подавиться! И расплакаться.
— Рай, ты не шутишь? — на всякий случай уточнил я.
— Какие тут могут быть шутки, — серьезно одернула меня она, как добрая мать, отчитывающая нерадивого сына. Я густо покраснел. Видимо, это произошло со мной с опозданием на двадцать пять лет. Я сидел, оглушенный и огорошенный одновременно. Мысли ускорили свой бег в моей голове, соревнуясь в скорости с частицами, живущими в андронном коллайдере. Когда они превратились в обычную киселевую кашу, быстро вращающуюся внутри моей головы, я понял, что одному мне с этим не справиться. Мне нужна была еще информация. И срочно.
— Слушай, а как это случилось? — теперь меня интересовали факты.
— Помнишь тот Новый Год? Ну, мы тогда все тоже случайно встретились у Потоцких, еще Димка был из параллельного класса. Он тогда за мной заехал — мы до сих пор дружим домами. У него жена на год младше нас училась, Верка. Ну, ты что, не помнишь? В тот год мы еще отмечали пять лет, как закончили школу. Ну, вот тогда…
Я что-то стал смутно припоминать. Боже мой! Верно говорят, одно неловкое движение, и ты отец. Но теперь я был скорее несказанно рад той своей неловкости. Какое-то новое чувство росло и множилось в моей душе. Я — отец! Я — отец? Удивительное дело!
— Слушай, а почему ты столько лет молчала?!
— Понимаешь, — Райка мяла в руках бумажную салфетку до тех пор, пока та не рассыпалась в мелкий белый прах. Отряхнув руки и не поднимая на меня глаз, она почти шепотом сказала: — Я всегда тебя любила. Еще со школы. Только ты ничего не замечал, ты же уже тогда был Великий Шоубиз. — Это неожиданное признание поразило меня словно гром среди ясного неба. Вот это да! Действительно, олух царя небесного. Голос у Райки немного окреп: — А потом, когда мы через пять лет встретились, и я увидела, что ты по-прежнему один, я подумала — почему нет? И родила от тебя. Я же тогда после школы все пять лет тебя ждала. Думала, вот однажды откроется дверь, и ты войдешь. Вот как сегодня, с букетом белых роз. Дурочка была, в принцев на белых конях верила.
Она наконец подняла глаза и глянула на меня в упор:
— Но, ты знаешь, я ни о чем не жалею.
Я смотрел на Райку, и слова, может быть, впервые в жизни застревали у меня в горле. Двадцать пять лет — большой срок. Как же я мог так все прошляпить в этой жизни!
— А как зовут мою… нашу дочь.
— Настя. Анастасия.
— Красиво, — я задумался. Ей богу, мне было о чем подумать.
Тут как всегда некстати в Райкиной сумке зазвенел телефон. Она вежливо извинилась, но глянула на меня при этом каким-то новым взглядом. Я бы даже сказал, с хитрецой.
— Привет, доченька. Да. Мы разговариваем. Как там Сонечка? Я ей памперсы купила. Потом привезу. Давай, солнышко. Пока, пока.
Она закрыла телефон и засунула его назад в сумку. Доченька? Я начал осознавать, что это звонила моя дочь. Памперсы? Что, там еще кто-то есть? Неужели! Я вдруг все понял. Ну, конечно! Раз она замужем, значит, у нее, скорее всего, есть ребенок! Боже, как ты прекрасен! Я, оказывается, не только отец, но и дед! Я любил весь этот мир в ту секунду больше, чем когда бы то ни было.
— Так у нас еще и внучка? — уточнил я.
— Ага. Полгодика. Славная такая, — Райкины глаза осветила такая любовь, что мне захотелось сгрести ее в кучу и унести куда-то далеко-далеко.
— Слушай, ты или святая, или дура. Я еще пока не разобрался.
Я смотрел на нее так, как не смотрел еще ни на одну женщину на этой земле. Она была матерью моего ребенка. Это было чудо.
— Рай, а можно мне с ними увидеться? — Я сказал это без нажима, с большой надеждой. Она посмотрела на меня странным взглядом и вдруг из глаз ее брызнули слезы. — Ты чего? Ты почему плачешь? — засуетился я.
— Знаешь, — пыталась она сказать сквозь всхлипывания, — я так боялась, что ты не захочешь нас видеть после того, что я тебе сказала.
И она заплакала навзрыд. Я, наконец, действительно сгреб ее в свои объятия и теперь укачивал, как маленького ребенка. А она уткнулась мне в плечо и все никак не могла успокоиться. Официанты испуганной стайкой стояли поодаль, не понимая, что им делать. Я кивнул им головой и улыбнулся. Они мгновенно успокоились и рассосались по ресторану. Больше мы их не видели. Только одна девушка с узкими китайскими глазами принесла нам стакан теплой воды. Для Райки. Так мы просидели еще полчаса. Наконец, Райка успокоилась, и мы смогли нормально поговорить. Она рассказала мне, как жила все эти годы. Жила обыкновенно, небогато, но и не бедствовала.
— Знаешь, я ведь после школы бредила театром. Это все ты, змейгорыныч, меня этой заразой заразил, — она шутливо ткнула меня кулачком в бок. — Но родители меня в артистки не пустили. И пошла я учиться на бухгалтера. Но потом все же выкрутилась — я ведь бухгалтером в театре работаю. Вот так. Вроде бы и сцена рядом, и я при деле.
Да, так часто бывает. Родители реализуют свои амбиции за счет детей. Редко бывает так, что все свое внимание родители посвящают увлечениям самого ребенка. Наоборот, обычно все стремятся впихнуть в свое чадо свои собственные мысли и желания. Они не хотят считаться с тем, для чего мы родились на этот свет, а ищут для нас другие дороги. А зря! Мир полон бездарных бухгалтеров и экономистов, юристы гроздьями висят в своих пыльных конторах, и многие из них умирают от тоски, ожидая окончания рабочего дня. А ведь из них могли получиться гениальные клоуны или акробаты. Или костюмеры. Или фотографы. Но родители решили не рисковать. А вдруг не подвернется ребенку счастливый случай, и так и останется он фотографом в захудалой фотомастерской! Конечно, не подвернется, если его не позвать, этот самый счастливый случай. А потом ждать, разглядывать его в толпе, чтобы не пропустить, и понять, что вот он, твой шанс. Только твой, и ничей больше. Так и появляются на свет состоявшиеся судьбы. Надо только очень верить в себя!
И, наверное, надо уметь любить. Нельзя любимого человека, даже если он — ребенок, считать своей собственностью или имуществом. Надо слышать его и уважать его желания. Даже если они странные с вашей точки зрения.
Я слушал Райку, и мое сердце сжималось от радости и счастья. Когда она выговорилась, я сказал:
— А давай прямо сейчас к ним поедем? Они не будут против?
Райка вскинула на меня счастливые, но абсолютно зареванные глаза:
— Что ты! Они так ждут тебя. Я же дочке все рассказала. Сказала, что ты не виноват, что ты ничего о ней не знал. А ты хочешь прямо сейчас? — Я кивнул. — Тогда поехали. Чего зря время терять.
Я подозвал официанта. И через минуту мы уже мчались по сияющей от весеннего солнца Москве. Я попросил таксиста притормозить около «Детского мира» и основательно нагрузился игрушками всех фасонов и калибров — откуда я знаю, что этим младенцам надо? Потом разберемся. Пока мы мчались в такси, я одновременно пытался думать несколько мыслей. Первая — что там Бобер говорил насчет улучшения моих жилищных условий? А вторая была совсем простой. На глазах исчезал закостеневший старый бирюк и на свет появлялся новый человек. Жизнь начиналась заново!