ёлки и прыгала там, под колыханием ветвей, радуясь шуму и свисту наверху, и при каждом новом порыве ветра и гудении в верхушках она ликовала от блаженства, подпрыгивая ещё чуточку выше.
Дедушка в это время шёл в хлев и доил Лебедушку и Медведушку, потом он тщательно чистил и мыл их обеих перед отправкой в горы и выводил на площадку. Завидев своих подруг, Хайди подскакивала к ним, обнимала их за шею, нежно приветствуя, и они радостно и доверчиво блеяли, и каждой из коз хотелось выказать бо́льшее расположение к Хайди, и каждая утыкалась головой в её плечо так, что девочка оказывалась между животными как в тисках. Но Хайди не боялась, что они её раздавят, а когда оживлённая Медведушка и вовсе начинала бодаться, Хайди урезонивала её:
– Ну-ну, Медведушка, ты уже бодаешься, как невоспитанный Турок.
И Медведушка моментально отступала на приличное расстояние, а Лебедушка откидывала голову вверх жестом, полным благородства, и сразу было видно, что она про себя думает: «Вот уж меня никто не посмеет упрекнуть, что я веду себя как Турок». Потому что белоснежная Лебедушка была немного аристократичнее коричневой Медведушки.
А вот уже снизу слышен свист Петера, и скоро все козы весело впрыгивают наверх, впереди всех проворный Щегол – самыми высокими прыжками. И снова Хайди оказывалась в гуще стада, и от напористых приветствий её толкало туда и сюда, но она пробиралась к пугливой Снежинке, которую всегда оттесняли от Хайди более крупные козы.
Тут подходил Петер, издавая последний решительный свист, который должен был отпугнуть коз и погнать их в сторону пастбища, потому что ему самому необходимо было оказаться подле Хайди, чтобы сказать ей кое-что. Козы от его свиста отбежали в сторонку, и он смог продвинуться к Хайди.
– Можешь сегодня снова пойти с нами, – сказал он немного задиристо.
– Нет, не могу, Петер, – ответила Хайди. – В любой момент могут приехать из Франкфурта, и я должна быть дома.
– Сколько раз ты уже это говорила! – проворчал недовольный Петер.
– Но что делать, так оно и есть, и так будет до тех пор, пока они не приедут, – ответила Хайди. – Или ты считаешь, что я не должна быть дома, когда ко мне приедут из Франкфурта? Ты так считаешь, Петер?
– Они могут побыть и с Дядей, – строптиво возразил Петер.
Тут со стороны хижины раздался звучный голос дедушки:
– Ну, что там армия не продвигается вперёд? Лишилась полководца или в войсках нехватка?
Петер моментально развернулся, вскинул свой прут так, что он засвистел в воздухе, и козы, которым этот звук был хорошо знаком, снялись с места и побежали вперёд, Петер – за ними, и все вместе вскачь стали подниматься в гору.
С тех пор как Хайди снова была дома у дедушки, в голову ей то и дело приходило что-нибудь такое, о чём она раньше и не думала. Так, например, она каждое утро тщательно заправляла свою постель и разглаживала её ладонями до тех пор, пока она не становилась идеально ровной. Потом бегала по дому и расставляла по своим местам все табуреты, а то, что валялось или висело там и сям, она убирала в шкаф. Потом она брала в руки тряпку, взбиралась на скамеечку, чтобы дотянуться, и протирала все поверхности от пыли.
Когда дедушка возвращался домой, он с удовлетворением оглядывал результаты её трудов и говорил примерно следующее:
– У нас теперь каждый день как в воскресенье, не напрасно Хайди пожила на чужбине.
Вот и сегодня, после того как Петер угнал своё стадо в горы, она позавтракала с дедом и тут же принялась за дело, но всё никак не могла с ним управиться. На улице сегодня было чудесно с самого утра, и каждое мгновение происходило что-то новое, что отвлекало девочку от её занятий. Вот в открытое окно ворвался такой весёлый солнечный луч, как будто он призывал: «Пойдём наружу, Хайди, пойдём со мной!» И она больше не могла выдержать и выбегала за дверь. Там вокруг хижины всё сияло в солнечных лучах, и горы сверкали в этом сиянии, и вся долина далеко-далеко внизу, и пологая полянка неподалёку была такой золотистой и чистой, что так и манила к себе: присесть и посмотреть по сторонам. Потом она вдруг вспоминала, что треногий табурет так и остался стоять посреди хижины, а стол ещё не вытерт после завтрака. Она быстро вскакивала и бежала в хижину. Но не успевала там закончить начатое, как в елях поднимался такой могучий гул, что у Хайди внутри всё холодело – и она снова выбегала из дома немного попрыгать под ветками, которые словно в волнении раскачивались из стороны в сторону. Если дедушка в это время возился в сарае с какой-нибудь своей работой, он выходил к дверям и с улыбкой смотрел, как Хайди резвится.
Он как раз собрался вернуться к своим делам, как Хайди громко вскрикнула:
– Дед, дед! Иди сюда!
Он выбежал, испугавшись, не случилось ли чего с ребёнком. И увидел, как та бежала к пологому склону, громко крича:
– Они приехали, они приехали! И впереди господин доктор!
Хайди бросилась навстречу своему старому другу. Тот протянул ей руку для приветствия. Добежав до него, девочка схватила эту протянутую руку обеими ладонями и воскликнула:
– Добрый день, господин доктор! И спасибо вам тысячу раз!
– Привет тебе с Богом, Хайди! Но за что же ты меня благодаришь? – с ласковой улыбкой спросил господин доктор.
– За то, что я снова дома, у дедушки, – объяснила ему Хайди.
Лицо господина доктора просияло. Такого приёма в Альпах он не ожидал. Он поднимался в горы с чувством одиночества, глубоко погружённый в свои мысли, и даже не замечал, как хорошо было вокруг и как становилось всё красивее по мере того, как он поднимался. Господин доктор полагал, что девочка Хайди вряд ли его узнает, ведь во Франкфурте она видела его так мало, и ему представлялось, что он явится сюда только разочаровать людей, поскольку ждут здесь вовсе не его. Но вместо этого он увидел, как лучатся радостью глаза Хайди, а его руку она так и не выпускала из своих ладоней, полная любви и благодарности.
С отеческой нежностью господин доктор взял девочку за руку.
– Идём, Хайди, – ласково сказал он, – веди меня к своему дедушке и покажи мне, как ты живёшь.
Но Хайди всё не двигалась с места и, вытянув шею, с удивлением смотрела вниз, под гору.
– А где же Клара и бабуня? – спросила она.
– Да, я должен тебе сказать то, что огорчит тебя так же, как огорчает и меня, – ответил господин доктор. – Видишь, я приехал один. Клара была очень больна и не могла отправиться в дорогу, поэтому и бабуня не поехала. Но весной, когда снова потеплеет и дни станут длиннее, они обязательно приедут.
Хайди стояла, поражённая в самое сердце: она не могла поверить, что всё то, что она так подробно рисовала в своём воображении, так и не появится у неё перед глазами. Некоторое время она была не в силах двинуться с места, сбитая с толку неожиданным поворотом событий. Молча стоял перед ней и господин доктор, а вокруг всё было тихо, лишь наверху раздавался вой ветра в елях. Тут Хайди снова вспомнила, почему она побежала вниз под гору, и сообразила, что ведь господин доктор всё-таки приехал. Она взглянула на него снизу вверх. В глазах, обращённых к ней, лежала такая печаль, какой она ещё не видела. Никогда такого не