Читать интересную книгу Лесные твари - Андрей Плеханов

– Приятного аппетита, – сказал он, наконец не выдержав. – А ужин еще не приносили?

– И не принесут, – чавкая набитым ртом, ответил человек с помятой физиономией. – Мы здесь того, голодовку объявили. Отказалися от баланды мусоровской. Теперя нам ужин не положено. Видишь, с голоду пухнем.

– То есть как? – Демид опешил. – А я? Я-то тут при чем? У меня денег на хавку нету. Мне ужин надо. Пойду попрошу... – Он спустил ноги со шконки, собираясь спрыгнуть и пойти к двери.

– Вертухая позовешь – сукой будешь, – бросил Помятый, едва подняв голову. – Ты в хорошей компании, малец. У нас считается западло мусоровские помои хавать.

Демид открыл рот, чтобы спросить, что ему делать, но, посидев минуту в молчании, он вернулся в свое лежачее положение. Что ж поделать... Не принято здесь задавать лишние вопросы. Лежи, выдерживай характер. Смотри вокруг, ушами не хлопай. А то сожрут с тапочками.

Так и заснул незаметно.

* * *

Проснулся – уже утро. Завтрака, естественно, не предвидится. Эти трое уже лопают, посмеиваются, поглядывают в сторону Демида. Они что здесь, только и делают, что едят, сволочи? Четвертый так и лежит на нарах у окна в том же скрюченном положении. Он просыпается, интересно, когда-нибудь? Или дохлый он уже, уморила троица его голодом? Дела...

Демид спрыгнул вниз, сдернул излохмаченную рубашку. Умыться надо как следует. В тюрьме грязных не любят. Пошел к умывальнику. Наклонился над раковиной.

– Эй, ты! – резкий окрик. – Быстро отошел от умывальника!

– Что такое? – Демид повернул голову. Глаза его потемнели.

– Это для людей умывалка. Ты ее своими сучьими лапами не мацай.

Это уже серьезно.

Демид хмыкнул только. Повернул кран, подставил руки под ржавую струйку. На лицо плеснуть не успел. Резко нырнул влево – Помятый уже был сзади. Руки его хлопнули над головой Демида – заглушить хотел. Дудки. Второй раз Демид на эту удочку не попадется. Вывернулся Демид, отпрянул в угол. Помятый стоял перед ним напряженно, соображал, что делать. Впрочем, не боялся Демида. Плохо еще знал его.

– За слова свои отвечаешь? – спросил Демид.

– Отвечаю. – Помятый ухмыльнулся, плюнул под ноги. – Стукач ты.

– Тогда отвечай!

Демид ударил зека в морду, прямо во вдавленную переносицу. Тот взмахнул руками – ждал, конечно, драки, да разве от такого удара уйдешь? Хотя не рассчитал Демид немножко – слабовато врезал. Поосторожничал. По такому чайнику железному, как у Помятого, кувалдой только бить, а не кулаком. Остекленели глаза, у урки, кровь из носа хлынула, но только не свалился он на пол, а, наоборот, кулачищами начал долбить, как отбойный молоток. Привычный был к дракам. Демид вошел в клинч, придержал немного резвого бойца, нырнул ему под руку по-боксерски. И пропустил боковой удар в ухо. Такой удар, что череп захрустел. Ничего, выдержал, чайник у Демида тоже крепкий. Саданул, не глядя, Помятого локтем в ребра. Некогда смотреть было – третий, незнакомый, несся уже как таран. Килов на сто тридцать мужик – борец сумо в тюремном весе. Не любил Демид драться ногами, а тут и подумать не успел – прыгнул вбок, как кузнечик, и в полете, во вращении, въехал толстому в висок. Придал ускорение. Он всегда уходил от ударов – школа у него была такая. Сначала сбоку окажись или сзади, чтобы противник тебя из поля зрения выпустил. Пусть крутится, ищет, главное сделано – свои две секунды ты выиграл. Те две секунды, которые противник твой, по стене размазанный, потом вспоминать будет как два часа.

Приземлился с кувырком. Ничего, работает еще тело. Оглянулся. Вот они, двое в углу. Помятый уже по стеночке мирно сползает, видать, последний удар все-таки грамотным оказался. Толстый, в правильном направлении досланный ногой Демида, приземлился в парашном уголке, едва загородку не снес свиной своей тушей. Дышал Демид тяжело, башка уже раскалывалась – удар все-таки неслабый словил. Цветочки. Все это только цветочки. Вертухаи сейчас набегут. Они тебя накормят.

Тишина. Странно. Никто и не думал бежать, наводить в камере порядок. Двое в ауте. Седой на шконке затаился, рот открыт, глаза сейчас через очки прыгнут. Не видел, что ли, никогда бойцов? Только своих уродов-зеков, которые привыкли ордой наваливаться, как гиены. Тьфу на вас!

Демид подошел к умывальнику, отпихнул ногой привалившегося к трубе Помятого и сполоснул физиономию. Потом вразвалку пошел к Седому.

– Объясняй, – сказал он.

– Сукадла ты мусорская, – процедил сквозь зубы Седой, снял очки и кинул их на подушку. – Чё тут базар вести – говорить с тобой и то в падлу. Ты хоть и зверь, а я тебя все равно опущу. Сам. Когда ты с голодухи ослабнешь, сам прибежишь, блеять будешь, как ягненок, только б сухарь кинули. Знаю я вас, отморозков. Ты уже чушка, Динамит. Я так сказал.

Плохие были слова. Вовсе не был уверен Демид, что удастся ему вылезти на волю. Скорее уверен он был даже в обратном. А если пойдет он дальше, в СИЗО, в тюрьму, «почта» побежит впереди него. И когда придет он в камеру, все про него будет уже известно. И может быть, не будет доказано, что стукач он. А вот то, что слова стерпел такие, не простится. Нельзя прощать слова такие. Это уже путь вниз.

– Встань, – сказал Демид. – Встань, если ты человек! Неудобно мне тебя на нарах бить. Предлагаю тебе два варианта. Первый: ты берешь свои слова обратно и отвязываешься от меня. Крота я не закладывал, это все лажа. Вариант второй: я долблю тебя в месиво. Может, мне за это срок и добавят, но никто уж на зоне претензий не предъявит, если узнает, что я честно тебя искалечил.

– Козел ты, Динамит! – Губы Седого скривились в усмешке. – На зоне тебе не жить. Гонору много.

– Слова обратно берешь свои?!

– Не-а! – Седой мотнул головой.

Демид бросился к нему. Седой проворно, как обезьяна, прыгнул на соседнюю шконку, едва не сбросив на пол спящего четвертого. Демид метнулся за Седым – тот уже вскочил на ноги, подобрался, ощетинился, сверкнул напряженно зубами, сверкнул чем-то остро-опасным в руке. Лезвие. Вот что было в руке Седого. Оружие, опасное для всех. В том числе и для того, кто держит лезвие в руке. Надо быть хорошим мастером, чтобы распороть живот противнику и не распороть себе при этом пальцы. Седой вполне был похож на мастера.

– Знаешь, как меня зовут? – Седой оскалился. – Парикмахер. Да, вот так меня зовут. Когда тебя спросят на том свете, кто тебя побрил, скажи – Парикмахер. Меня там хорошо знают, на том свете. Там много моих клиентов.

Он медленно приближался. Демид медленно отступал назад. И вдруг споткнулся обо что-то сзади. Кто-то сзади схватил его в тиски, прижал руки к туловищу так, что ребра затрещали и вдох застрял в груди.

– Держи его, Слон, – сказал Парикмахер. – Упустишь – уши отрежу, идиот! Вдвоем с одним фраером справиться не могли!

Черт! Черт возьми! Забыл Демид про толстого. Слона-то я и не приметил. Ну ладно. Ноги еще свободны.

Были свободны. Удар сзади по ногам – и Демид как подкошенный рухнул на колени. Грамотный был удар. По точкам. Демид дернулся, попытался вскочить, но ноги не слушались. Да и Слон висел на спине слоновьим туловищем. Не пошевельнуться.

– Сейчас закукарекаешь. – Парикмахер приблизился совсем опасно. – Но сперва я тебе свою метку сделаю. Не могу я без этого.

Он полоснул бритвой наотмашь. Демид только зубы сжал – стерпеть жгучую боль, не закричать. Лезвие рассекло кожу на груди – глубокая ровная полоска, сразу заполнившаяся алой кровью.

Еще два взмаха – и еще три кровавых полосы-отметины, сливающиеся в кривую букву «П». Парикмахер поднес лезвие к самым глазам и близоруко уставился на него. Потом кинул бритву в угол, не глядя, и слизал каплю крови с пальца.

– Порезался-таки из-за этого сучонка, – сказал он. – Бритвы сейчас не те делают. Импортные сплошь, острые слишком. Рука еле терпит. Вот в советское время «Нева» была – это самое то! Одним краем по железке проведешь – и носи хоть за щекой.

И безо всякого предупреждения въехал коленом Демиду в лицо. Голова Демида дернулась, вмялась в мягкий живот Слона. Рот заполнился соленой кровью.

– П-парикмахер... – Во рту оказалось что-то острое. Демид сплюнул красную слюну – осколок зуба. – Ответишь, Парикмахер.

– Рано еще вякать! – Седой расставил ноги, полез пальцами в ширинку. – Щас ты у меня королевой станешь!

Демид зажмурился, сосредоточился. Сейчас он разнесет в клочья эту сволоту. Чего бы это ни стоило. Он убьет их, если придется. Лучше так. Лучше так.

– Эй, ты! Парикмахер! А ну-ка, погодь!

Голос, раздавшийся из угла, был таким скрипучим и пронзительным, что Демид невольно открыл глаза. Четвертый обитатель камеры – тот самый, что, казалось, никогда не проснется, вскочил со своей лежанки и направлялся к Демиду. Демид, уж на что битый-перебитый в последние дни, привыкший ко всему, обомлел, увидев его.

Роста человек этот был среднего, но больше ничего среднего в нем не было. Физиономией он обладал такой, что хоть без грима в фильм ужасов вставляй. Верхняя губа – длинная и узкая, хоботом находила на нижнюю, почти не существующую. Подбородок скошен на обезьяний манер, но украшен кокетливой рэйверской бородкой. Нос когда-то был орлиным, крючковатым, но после бесчисленных переломов потерял определенную форму и расплющенным бананом стек куда-то на сторону. Брови – кустистые, свисающие чуть не до ресниц. Воспаленные желто-зеленые глазки с сумасшедшим любопытством таращились из красных глазниц. Лоб – покатый и плоский. Гребень жестких черных волос клином шел по лбу чуть ли не до переносицы – что-то среднее между прической панка и щетиной растревоженного дикобраза. Уши оттопыренные, почему-то остроконечные, поросшие.пучками седых волос. Был этот человек весь какой-то кривой, несуразный, словно сломали его в детстве, а починить так и не удосужились. Кривые маленькие ножки, кривая шея, кривые узловатые пальцы с длинными ногтями. Правое плечо было выше левого, туловище неестественно длинное. Да и одет этот тип был хоть куда – расстегнутая кожаная безрукавка, проклепанная на манер почитателей heavy metal, узкие джинсы, вытертые до дыр на коленях, ковбойские сапоги с металлическими дужками на носках. Непонятно, что такой человек делал в тюрьме. Место ему было в кунсткамере, на выставке уродов.