Читать интересную книгу Эсеры. Борис Савинков против Империи - Александр Андреев

В начале июля 1903 года в Одессе разразилась всеобщая стачка, в которой участвовали десятки тысяч рабочих, требовавших убрать посредников, присваивавших каждый третий их рубль, относиться к ним по-человечески, не обманывать при страховке, и это были чисто экономические требования. В начале стачку, которую еще в марте начали всего двенадцать рабочих, контролировали зубатовские активисты во главе с доктором философии В. Шаевичем. Они пытались блокировать политические требования, выдвигаемые среди рабочих социал-демократами. Встал Одесский порт и промышленники и купцы начали нести большие убытки. Вызванная в порт полиция начала активно избивать бастовавших рабочих. Жандармы били и орали, и почему-то думали, что все станут по стойке «смирно», и как обычно приближали и приближали кровавую революцию. Настроение одесских рабочих с разбитыми лицами быстро революционизировалось. Начались разговоры о пересмотре устава рабочего союза, «преследовавшего цели улучшения труда и жизни рабочих и их духовной жизни с помощью сокращения рабочего дня, увеличения заработной платы, взаимопомощи в случаях болезни и нужды, устройства общих лекций и библиотек».

15 июля в городской сад под руководством социал-демократов собрались почти двадцать тысяч рабочих, произносивших антимонархические речи и разбрасывающих листовки. Везде началась чуть ли не рукопашная, с трудом сдерживаемая зубатовцами Шаевича. В соответствии с приказом Плеве арестовать забастовщиков, войска окружили сад и ударили на толпу со всех сторон. Удержавших Одессу от большой крови зубатовцев судили и сослали в Сибирь. Зимний думал, что победил, но он опять проиграл.

Зубатов в нарушение субординации добился встречи в Зимнем, на которой сказал, что Россия бурлит, что удержать надвигавшуюся революцию полицейскими мерами невозможно, что Плеве вгоняет болезнь внутрь и что все это кончится очень плохо. О встрече тут же донесли Плеве, который по обыкновению решил, что Витте с помощью Зубатова стремится на его министерское место.

Плеве на докладе Николаю II заявил царю, что это Зубатов организовал забастовку в Одессе, что он сам бывший революционер, что сколько волка не корми, он все в лес смотрит, что разрешения Зубатову на легализацию рабочих союзов он не давал. Как написано в докладе его экономического советника, что Плеве ничего о революционере-забастовщике – руководителе политического сыска империи Зубатове не знал, а теперь узнал и просит всероссийского императора его уволить. Царь согласился со своим верным министром внутренних дел.

В августе 1903 года Зубатова уволили без пенсии и выслали во Владимир под надзор полиции с запретом посещать Москву и Петербург. Девять месяцев он руководил Особым отделом Департамента полиции МВД и мечтал изменить ход имперской истории. У него на связи был секретный сотрудник Евно Азеф, но ничто не могло помочь Зубатову убедить Зимний на уступки подданным, чтобы не допустить революции. В мае 1903 года киевский охранник Спиридович взял Гершуни, но провокация и упертость самодержавия совсем не те меры, с помощью которых можно удержать шатающуюся власть. Зубатов застрелился на второй день после отречения Николая II в марте 1917 года, но Зубатовщина кончилась еще в августе 1903-го. Место руководителя Боевой Организации Партии социалистов-революционеров вместо Григория Гершуни занял сотрудник полиции с десятилетним стажем Евно Азеф, успешно совместивший активизацию террора, зарабатывание больших денег, службу самодержавию и революции. Через девять месяцев для начала он взорвал министра внутренних дел Вячеслава Плеве.

«Барин, к вам провокатор пришел»

Евно Азефа его современники называли «великим провокатором» и с помощью многочисленных литераторов собрали вокруг его позорно героического имени десятки и десятки загадочных, ужасающих, причудливых, фантастических легенд, догадок и измышлений. Секретный сотрудник Департамента полиции с пятнадцатилетним стажем почти десятилетие возглавлял Боевую Организацию террористической революционной партии и с помощью высокопоставленных офицеров охраны и полиции организовал множество политических покушений на первостепенных столпов самодержавия, совсем не малая часть которых была удачной. В работе на охранку его обвиняли руководители Министерства внутренних дел, а защищали выдающиеся революционеры. Правды не знал никто, а слава его оказалась славой Герострата, которая была создана на фоне кровавой, яркой и картинной борьбы революции и самодержавия, многие десятилетия бившей общество по нервам. Либералы и монархисты то ли с ужасом, то ли с восторгом наблюдали за деятельностью террористов, в противостоянии между бомбой и палачом менявших жизнь на жизнь, бесславную смерть на победный триумф.

Горничные видных имперских революционеров, хорошо знавшие непростую жизнь своих инакомыслящих хозяев и саму оппозиционную среду с ее развитой еще Георгием Судейкиным сложной провокационной системой, запросто докладывали своим нанимателям о приходе Евно Азефа: «Барин, к вам провокатор пришел». Современники великого секретного сотрудника-революционера из числа его товарищей и сослуживцев по охранных отделениям, писали об Азефе: «Толстый, сутуловатый, выше среднего роста, ноги и руки маленькие, шея толстая, короткая. Лицо круглое, одутловатое, желто-смуглое. Череп кверху суженый. Волосы прямые, жесткие, обыкновенно коротко подстрижены. Темный шатен. Лоб низкий, брови темные, внутренние концы слегка приподняты. Глаза карие, слегка навыкате. Нос большой, приплюснутый, скулы выдаются, одно ухо оттопыренное. Губы очень толстые и выпяченные, чувственные. Нижняя часть лица слегка выдающаяся. Бороду обычно брил, усы носил подстриженные. Мог стоять неподвижно, широко расставив ноги, только вращая во все стороны выпуклыми глазами и выпятив толстые губы. С ним было бы страшно встретиться не только ночью в темном лесу, но и днем на многолюдном Невском проспекте. Обладая выдающимся умом, математической аккуратностью, спокойный, рассудительный, холодный и осторожный до крайности, он был как бы рожден для крупных организаторских дел. Редкий эгоист, он преследовал, прежде всего, свои личные интересы, для достижения которых считал пригодными все средства до убийства и предательства включительно».

Как гром и молнии среди белого дня разоблачение Азефа в 1908 году поразило общественное мнение не только в России, но и в Европе, потрясенное установлением соучастия высших чинов полиции в самых крупных террористических актах, включая и направленные против правящей династии. Все поразило чудовищное переплетение подвигов и предательств безграничной веры и воплощенной лжи и бездушия, революционных идеалов, лишенных любых нравственных устоев и героев, стоявших на недосягаемой нравственной высоте. Все вдруг увидели, что в императорской России провокация давно сложилась в совершенную четкую систему, дававшую миру ее классические примеры, и это вызвало омерзительное презрение всего международного общества. В Европе также бывали попытки крупных политическо-полицейских провокаций, но они неизбежно вскрывались с колоссальными и позорными последствиями для организаторов и исполнителей, невзирая на лица. Теперь вся Европа знала, что за постоянные и массовые провокации самодержавная империя дает чины, денежные премии и ордена исполнителям, которых на начало ХХ века в монархии насчитывалось более семи тысяч, скромно называемых не провокаторами, а сексотами. Теперь все знали, что выдающийся практик террора Азеф получал от начальника Петербургского охранного отделения генерала А. Герасимова жалованье, вдвое превышающее оклад царского министра. Сам Азеф за почти двадцать лет революционно-провокаторской деятельности ничем не выдал себя. Даже директор Департамента полиции МВД А. Лопухин, беспрецедентно дав показания на Азефа революционеру В. Бурцеву, не выдержал: «Вся жизнь этого человека – сплошные ложь и предательство. Революционеров Азеф предавал нам, нас – революционерам. Пора уже положить конец этой преступной двойной игре». Сорокалетний Лопухин происходил из старинного дворянского рода, фамилию которого носила жена Петра Великого Евдокия. Он закончил Московский университет и быстро сделал карьеру в юстиции и прокуратуре. Лопухин, назначенный директором Департамента полиции МВД, разработал ее реформу, но всесильный Плеве, кажется, не удосужился с ней даже ознакомиться, и все осталось как было. Аристократически брезгливый к охранной грязи Лопухин, в то же время, не принимал ни каких мер к предотвращению ужасных еврейских погромов, о которых всегда знал заранее. Глава всей имперской полиции был потрясен, когда узнал, что его частную переписку читал всесильный министр внутренних дел Плеве, совсем не брезговавший этим такой же аристократ. Лопухин, тем не менее, утвердил документы Департамента полиции по насаждению провокации в империи. Он знал, что подобные действия переходят грань допустимого даже с точки зрения резиновой полицейской морали, но карьерные соображения были сильнее нравственных и именно при Лопухине и Плеве провокация в империи расцвела пышным цветом. Они оба почему-то были уверенны, что удержат провокацию в своих руках. Почему-то им не пришло в голову, что внедренный по их приказу к эсерам Азеф станет руководителем Боевой Организации и в первую очередь взорвет министра внутренних дел, из-за чего так блистательно начавшаяся карьера Лопухина бесславно закончится. Барин Лопухин, к вам едут провокаторы…