Но он всегда держался и говорил спокойно, и постепенно нервное напряжение внутри ослабло, словно тугой узел развязался.
Сенека порадовался моему умению говорить и читать на греческом (Аникет дал мне хорошие базовые знания), и, хотя он делал упор на риторику, мне удалось завоевать его расположение, после того как я перечитал его трактаты и задал несколько уточняющих вопросов. Нет такого скромника, кто остался бы равнодушным к похвалам своих трудов. Превозносил ли я их, чтобы перетянуть Сенеку на свою сторону? Сознательно вряд ли – скорее, инстинктивно. Чтобы выжить, надо уметь нравиться, и чем выше поднимаешься, тем больше способностей такого рода требуется. Я стал сыном императора и должен был в совершенстве овладеть искусством выживания.
Признаюсь, отрывки из трактатов Сенеки «Утешение к Гельвии» и «Утешение к Полибию» заинтересовали меня не из-за пространных рассуждений стоика – мне было интересно узнать, каково выживать в изгнании.
– В ссылке, а не в изгнании, – поправил меня Сенека.
А что, есть разница?
– Ссылка, – пояснил он, – это когда тебя отлучают от конкретного места. Изгнание предполагает еще и лишение гражданских прав, имущества и денег. Так что разница существенная. Как и поэт Овидий, я был сослан, но не изгнан.
– Но ни он, ни ты не могли вернуться в Рим.
– Все верно, – вздохнул Сенека. – И не могли выбирать место ссылки. Мне было приказано отправиться на Корсику.
– Ты писал, что это очень неприятное место – голая бесплодная земля, колючие кустарники и дикие некультурные люди. Но Аникет – он там бывал – рассказывал, что это оживленная римская колония, там хороший климат, и земля вовсе не голая, а очень даже зеленая.
– Для пленника любая земля его неволи бесплодна.
– Если пользоваться поэтическими терминами – да, но какая Корсика в реальности?
– Фактически Аникет прав. Но ландшафт у тебя в голове…
– Настоящий ландшафт, каким он был?
– Очень похож на римский. Корсика ведь не так уж далеко отсюда. Тот же климат, те же деревья, тот же урожай.
– И где ты там жил? Какой была твоя жизнь?
– Я жил в башне.
– В полном одиночестве?
Сенека выпрямился в кресле и расправил тогу у ног.
– Нет, со мной была жена и пятеро рабов.
– Да уж, одинокая жизнь, полная невзгод! – рассмеялся я.
– Как я уже говорил, реальная обстановка отличается от ее восприятия. – Сенека подался вперед. – Мои трактаты – отшлифованные работы, я писал их, решая философские вопросы о том, что важно в этой жизни, а что нет. Ссылка послужила лишь фоном, давшим развитие всем этим мыслям. Там я испытал стоицизм на практике, он помог мне подняться над ситуацией… над любой ситуацией, если уж на то пошло. Ведь в этом и смысл стоицизма – стать выше судьбы.
– Не думаю, что это сработало.
– Это идеал, возможно недостижимый в полной мере.
– То, что ты написал о Корсике… – я на мгновение задумался и не решился назвать его лжецом, – не имеет смысла.
Я хотел вернуться к фактам, потому что только они и представляли для меня интерес.
– О, смысл есть. Нарисуй я Корсику приятным для проживания местом, у Клавдия не было бы основания вернуть меня из ссылки. Согласен? Я пишу не только для моих будущих читателей, но и чтобы повлиять на настоящее… мое настоящее.
Теперь он признал правду. Благодаря трактатам его имя было на слуху достаточно долго, и, когда пришло подходящее время, он вернулся домой. Его труды – не рапорты с описанием Корсики, они – мольба о признании.
– А теперь, молодой человек, обратимся к Демосфену, его «Третьей речи против Филиппа».
И Сенека ловко вернул нас от разговоров о его корсиканском прошлом к нашему настоящему уроку.
* * *
Надо отдать должное Сенеке, он занимался не только риторикой, но и другими аспектами моего образования. В преддверии дня моего облачения во взрослую тогу он настойчиво указал на то, что я должен подробно изучить римскую историю и ознакомиться с местами в Риме, с ней связанными. По его словам, каждый камень, каждая улица были свидетелями истории, и, следовательно, мы должны были их посетить.
* * *
– Ты – истинный сын Рима, и я позабочусь о том, чтобы никто в этом не усомнился, – сказал Сенека несколько недель спустя и похлопал меня по плечам. – Погода наладилась, и мы приступаем к знакомству с историческими местами Рима. Видеть своими глазами всегда лучше, чем слышать от кого-то.
Стоял чудесный весенний день, даже плащ для прогулки не требовался. Мы вышли из дворца в объятиях нежного теплого воздуха.
Сенека провел меня к краю Палатинского холма и указал на север:
– Итак, мой юный подопечный, предлагаю для начала взглянуть на город сверху. Вон там, прямо под нами, стоял первый Форум, далее за ним, – он широким жестом обвел нижние районы города, до которых еще не добрался прямой солнечный свет, – были построены два новых – форум Юлия Цезаря и форум Августа.
И в этот момент легкий ветер осыпал нас лепестками с ближайшего цветущего дерева. Сенека стряхнул их со своей лысеющей головы и со складок туники; мне же показалось, что сама весна благословила меня цветочными лепестками, и я не стал их трогать.
– Персефона вернулась – цветы ликуют, – сказал я.
– Что за чушь, не слышал ничего глупее, – проворчал Сенека, отряхивая тунику. – Теперь обратимся на восток к священному Капитолийскому холму. Видишь тот большой храм?
Такое сооружение трудно было не заметить. К этому часу высокий белоснежный храм уже успел сбросить с себя утренний туман.
– Храм Юпитера Капитолийского, – с должным почтением в голосе ответил я.
– Место завершения триумфов, там герою празднества даровали лавровый венок и приносили в жертву двух белых, без единого пятнышка быков.
– Об этом я знаю по триумфу Клавдия.
Не то чтобы я хотел перебивать Сенеку, но мне уже были знакомы эти места. Да и неужто он думал, что я провел двенадцать лет своей жизни на каком-то отдаленном от Рима острове?
– А, ну да. – Сенека снова обвел рукой панораму города. – Эти земли – холм Палатин, на котором мы сейчас стоим, Капитолийский холм и Форум между ними – есть первоначальный Рим. Его территория называется Померием, границы ее начертил Ромул.
– Надеюсь, ты не веришь, что Ромул начертил эти границы и основал Рим? – на всякий случай уточнил я.
– Нет, не верю, – вздохнул Сенека. – Как не верю и в то, что Ромула с Ремом выкормила и вырастила какая-то волчица. Но признаю, были времена, когда мне хотелось в это верить, – очень уж красивая история.
После этого разговора мы