Читать интересную книгу Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Эдинбургу было неловко перед бедняками. В то время как те были вполне подходящими целями христианской благотворительности, помощь благодетелей могла пропасть даром, если в своей бедности эти люди повинны сами — в этом случае им следовало оторвать зады от лавок и начинать самим заботиться о себе. Нокс писал: «Мы не покровительствуем упрямым и праздным нищим, которые, перебегая с места на место, превращают нищенство в ремесло… но <мы оказываем помощь> вдовам и сиротам, престарелым, бессильным или искалеченным».[143]

Однако когда городской совет попытался в 1575 году поднять налог, взимаемый в пользу бедных, ничего не вышло, потому что «люди ни за что свободно и по доброй воле не будут давать деньги на… содержание <нищих>». Единственное, что можно было сделать — это ограничить число нищих теми, кто носил «метку города на своих шляпах, беретах или плечах». Пришлых нищих запирали, кормили хлебом и водой и вновь изгоняли из города. Единственное дозволенное послабление состояло в том, что им разрешалось «вывесить <из зарешеченного окна> кошелек, таким образом собирая милостыню себе на пропитание» (и экономя средства городского совета). Следующая попытка поднять налог в пользу бедных натолкнулась на желание ремесленных корпораций самим заботиться о своих членах. Но предполагалось, что они и так это бы делали, а нищие, вообще говоря, не принадлежали к числу ремесленников, в противном случае они не были бы нищими.

Заставить вольных горожан изменить мнение смогла только угроза смерти. В год пришествия чумы, например, в 1584 году, горожане были еще менее обычного рады нищим, которые осаждали их на Хай-стрит и от которых можно было нахвататься блох. Городской совет воспользовался методом кнута и пряника. Он поднял налог, взимаемый в пользу бедных, но, с другой стороны, воспретил нищим находиться на Королевской миле. Что же произошло, когда чума ушла? Городской совет решил, что те нищие, которые воспользовались его помощью, впредь не должны показываться на Королевской миле. Он даже не одобрял «маленьких детей-попрошаек, лежащих всю ночь у дверей добрых людей». Однако куда еще эти беспризорные дети могли пойти? Благотворительность в Эдинбурге отличалась крайней скупостью. Толпы нищих долго продолжали осаждать город, прежде чем была придумана хоть сколько-нибудь эффективная система благотворительности. Единственным средством от вышеупомянутой скупости явилось то, что в 1920-х годах заботу об общественном благополучии полностью взяло на себя правительство Великобритании.[144]

* * *

В ходе Реформации проиграли не только нищие. Социальное положение женщин также значительно понизилось. В Средние века, конечно, женщины находились в подчинении у мужчин, и лишь немногие из них приобретали экономическую независимость или какие-либо другие преимущества в тогдашних неблагоприятных для женщин условиях. На пользу пошло то, что, если учесть, насколько закрытой была купеческая гильдия Эдинбурга, для предприимчивого молодого человека самым легким способом проникнуть в нее был брак с дочерью вольного горожанина. Эти дочери, таким образом, были весьма желанны, и их благосклонности искали многие. В 1405 году одна из них даже сама приобрела статус вольной горожанки, поскольку, после смерти брата, в семье не осталось наследников мужского пола.

С приходом Реформации такое произойти уже не могло. Городской совет запретил одиноким женщинам самим вести хозяйство по той причине, что жить в одиночестве «захотят лишь праздные и распутные».[145]

Казалось бы, разве не является выпекание хлеба вполне невинным женским занятием? Однако городской совет зорко следил, чтобы «женщины и не принадлежащие к числу вольных горожан» не смели печь хлеб и потом продавать его, что было бы нарушением привилегий корпорации пекарей. Тем не менее у женщин еще оставалось ремесло пивовара, законное, но не обеспечивающее принадлежности к какой-либо корпорации. Им чаще всего как раз и занимались женщины, поскольку пиво можно было варить и дома, и совмещать это ремесло с домоводством. Пиво пользовалось в городе большим спросом, поскольку Эдинбург, благодаря своей топографии, всегда испытывал нехватку воды. А пиво можно было пить, не опасаясь расстроить желудок. Таким образом в Эдинбурге сложилась традиция, согласно которой трактирщицами обычно были женщины. Варили они не только пиво. В 1557 году бальи приказал Бесси Кэмпбелл прекратить гнать виски и даже распорядился продавать его «только в базарные дни» (то есть, запрет был не очень строгим).[146]

После 1560 года началась и борьба с пьянством. Громогласно, по своему обыкновению, городской совет возвестил, что «безнравственность женщин-трактирщиц этого города привела к великому распутству в нем, так, что, кажется, в каждой таверне имеется по борделю». Двадцать лет спустя совет все еще продолжал возмущаться «грязными грехами блудодейства, пьянства и всевозможного осквернения, которые ежедневно умножаются из-за огромного количества женщин-трактирщиц, кои соблазняют юношей и вовлекают их в эту грязь». Только прочитав полностью подзаконный акт, запрещающий женщинам содержать таверны, мы понимаем, что этот запрет касался тех из них, кто не был женой или вдовой вольного горожанина. Забота об экономических привилегиях здесь пытается прикинуться заботой о нравственности. Однако с развитием пивоварения варить пиво дома, занимаясь этим одновременно с ведением хозяйства, стало невозможно, и это ремесло, какое-то время считавшееся женским, перестало быть таковым. В 1596 году городской совет начал утверждать прямо противоположное тому, что говорил ранее, и выказал озабоченность упадком, в который пришло пивоварение. Для восстановления индустрии было создано общество пивоваров — теперь уже мужское. Возможно, никакой другой процесс не сыграл такой роли в экономическом угнетении женщин Эдинбурга.[147]

* * *

Вообще, начиная с противостояния Нокса и Марии Стюарт, и Эдинбург, и нация в целом, казалось, ударились в мизогинию. Самые уродливые формы она приобрела во время охоты на ведьм. Мужчины-колдуны также пострадали, однако большинство осужденных за ведовство, которое реформисты спешно сделали преступлением, требующим смертной казни, все же составляли женщины. Борьба с ведовством была совершенно нехарактерна для прежней Шотландии. Ведьмы там водились и раньше — некоторые сами считали себя таковыми, некоторых ведьмами считали другие, — но преследовали и казнили их редко. Для средневекового шотландца, все еще остававшегося наполовину язычником, мир был полон добрых и злых сущностей, от святых до эльфов. Любая попытка избавиться от кого-либо из них представлялась и опасной, и бесполезной. Гораздо надежнее задабривать этих сущностей небольшими подарками на ночь или чем-то вроде этого. До Реформации казнили всего несколько ведьм; после заключения Союза с Англией казни быстро сошли на нет. Однако между 1560 и 1707 годами сотни шотландских женщин встретили ужасную смерть на костре, поскольку их сочли ведьмами.

Странным образом вера в существование ведьм явилась чертой не древней, но современной Шотландии. То же происходило и по всей Европе. Кальвин настаивал: «Библия учит нас, что ведьмы существуют и что их должно истребить. Бог прямо повелевает, чтобы все ведьмы и чародейки были умерщвлены, а закон Бога — всеобщий закон». В Эдинбурге парламент поддерживал мнение церкви, которая буквально понимала моисеев завет: «Не позволяй жить ведьме».[148] Похоже, в то время шотландские поклонники политической корректности считали, что обязаны с корнем вырвать ведовство, подобно тому как современные шотландские поклонники политкорректности считают, что обязаны с корнем вырвать расизм; представляло ли собой когда-либо одно или второе в Шотландии серьезную проблему — другой вопрос. Однако в XVI веке подобное отталкивающее фарисейство легко превращалось в нечто еще более мрачное и жестокое, в иррациональную истерию, смешанную с извращенным сладострастием. И это явление также внесло свой вклад в жизнь Эдинбурга.

Рыба начала гнить с головы. Король Яков VI лично спровоцировал великую охоту на ведьм в 1597 году. История началась в Северном Берике, расположенном немного южнее столицы. Король задался вопросом, почему во время его последнего путешествия по Северному морю за невестой, Анной Датской, море было таким неспокойным. Он заподозрил, что шторм был делом рук ведьм, с которыми сговорился его дальний родственник Фрэнсис Стюарт, пятый граф Босуэлл, племянник последнего супруга Марии Стюарт. Когда король услыхал о том, что в Северном Берике разоблачена группа ведьм, он чуть не лишился чувств от восторга. На допросах ведьмы сознались, что замарали себя исполнением всевозможных отвратительных ритуалов. Что было ближе к сути дела, они описали, как дьявол (или Босуэлл — по документам это было почти одно и то же) приказал им изготовить восковую куклу короля и пропеть над ней следующее заклинание: «Это Джейми Шестой, да одержит над ним верх благородный человек». После этого дьявол «принялся страшно бранить короля Шотландии… говоря, что король — его величайший враг на этом свете». Ведьмам было приказано выкапывать из земли покойников, разрывать их на части, привязывать получившиеся куски к кошкам и все вместе бросать в море: это должно было вызвать шторм, который потопил бы королевский корабль.[149]