— Да? Учту. Но, честно говоря, убийц я боюсь ничуть не меньше, чем мышей, только лучше умею это скрывать. Неужели Света призналась вам в убийстве, Александр Владимирович? Выдайте, пожалуйста, тайну следствия, а то мне снова придется прыгать к вам на стол, топча важные бумаги.
«Вот настойчивость, — уже беззлобно подумал Алферов. — Снова она о своем».
— Нет, Марина, в убийстве Юрская не призналась, но все указывает на нее.
— Не все. Раз она не покушалась на мужа, то зачем ей убивать Славика? Совершенно незачем. Значит, это не она.
— А почему вы так уверены, что на Юрского покушалась не она? Еще вчера вы в этом сомневались.
— Вчера утром — да, а днем я поговорила со Светой. Приехала, пока Юрского не было, и поговорила. Александр Владимирович! — воскликнула Марина, в порыве эмоций даже забыв про страшную Машку и спустив ноги на пол. — Я понимаю, вы считаете, я много на себя беру, да? Наверное, это правда. Но я не верю, ну, не верю, что Света, которую я знаю почти пятнадцать лет, могла врать мне в задушевном разговоре так, что я ничего бы не заподозрила. Утаить — да, играть и притворяться, изображая не то, что на самом деле, — да, но естественно и искренне говорить неправду — не верю! Я не чувствовала ни грана фальши.
— А вы считаете себя столь чувствительной к фальши? — съязвил майор.
— Я не более чувствительна, чем другие, — серьезно объяснила Марина, — но я выбрала профессию, которая заставляет обращать внимание на поведение окружающих. Вы, кстати, тоже. Если постоянно развивать в себе некое качество, оно должно обостриться. Разве вы по себе этого не чувствуете? Вам-то куда сложнее — вы общаетесь с незнакомыми. Вы верите в виновность Светы?
— Вера тут не при чем, Марина. Есть улики, и я вынужден с ними считаться. С ними считается даже Юрский. Он решил смотреть правде в глаза и не марать свое честное имя, защищая преступную жену.
— Значит, он от нее отступился? Впрочем, чего еще от него ждать… А я бы, Александр Владимирович, не вышла замуж за человека, самые весомые улики против которого заставили б меня хоть на мгновение усомниться в его словах.
— Вот и живете без мужа, — прокомментировал Алферов. — Уж простите за откровенность.
— Прощаю. Александр Владимирович, вы нарочно не хотите мне отвечать? Вы верите в виновность Светы? Или так: вы уверены в ее виновности? Или так: вы верите в справедливость?
— Сама природа несправедлива, — заметил он. — Одним она дает больше, другим меньше.
— Да. Именно поэтому на том маленьком участке, который хоть немного зависит от твоей воли, хочется создать оазис справедливости. Или, по крайней мере, знать, что ты сделал все для его создания. Я бы не смогла дружить со Светой по-настоящему, в чем-то важном она мне чужая. И, действительно убей она Славика, я бы не лишилась сна при мысли, что она в тюрьме. Но она не убивала, понимаете? Вас не будет всю жизнь терзать сомнение, Александр Владимирович? Терзать мысль, что вы не довели дело до конца? Что вы могли ошибиться, наказав невинного человека?
Вообще-то, майор был готов подписаться под каждым словом собеседницы. Он еще до встречи с нею твердо решил, что продолжит расследование до тех пор, пока не рассеются последние сомнения. Почему же он возражал? А черт его знает. Просто доставляло удовольствие наблюдать, как Марина горячится, стремясь его убедить, сколько душевной силы вкладывает в свои ненужные аргументы, как забывает о себе, защищая приятельницу. Или не приятельницу, а хваленую справедливость? А Марина между тем, похоже, отчаялась. Она опустила голову на руки и тяжело вздохнула.
Алферову стало стыдно. Немножко поиздеваться — это одно, а всерьез расстроить слабую женщину — совсем другое.
— Прежде, чем ломиться в дверь, — весело заметил он, — стоит проверить: а заперта ли она?
Марина, вздрогнув, уставилась ему в лицо, затем с глубоким удовлетворением сообщила:
— Я дура, Александр Владимирович.
— Почему же дура? — улыбнулся Алферов. — Вчера утром вы на редкость ловко уклонялись от прямых ответов на мои вопросы. Я просто восхищался!
— Я совершенно неправильно оценивала ситуацию, — без промедления признала Марина. — Думала, кто-то сгоряча плеснул Юрскому яду, не очень соображая, что делает. Света, например, или Снутко, или Леша Вольский. В умопомрачении, понимаете?
— В состоянии аффекта.
— Вот именно. Игорь, слава богу, идет на поправку, а второй раз в это самое состояние аффекта преступник впадет вряд ли. Наверное, убийство из ревности казалось мне слишком мелодраматичным, чтобы воспринимать его всерьез.
Майор с удивлением понял, что собеседница идет по его стопам, повторяя аргументы, которые он привел недавно Пашке.
Марина, помолчав, добавила:
— Я отвечу честно на любой ваш вопрос. И еще одно. Вы спрашивали, кто первым сел за стол в субботу. То есть из-за кого яд достался не Юрскому, а Игорю. Я не видела, но могу предположить. Снутко, Вольская или сам Юрский. Они не входят в наш клуб, и все они не пели. Возможно, они и вовсе не вставали из-за стола. А кто несомненно сел в числе последних, это Миша Бальбух, Славик Петухов, Леша Вольский и Игорь Карпов. Они играли на гитарах и прежде, чем сесть, упаковывали их в чехлы. Но повлиять на то, куда сядет Игорь, мог лишь человек, чье место не очень далеко. Рядом с Игорем сидела Оля, около нее я. Рядом с Юрским Майя, около нее Снутко. Остальные повлиять могли вряд ли. Игорь в темноте их бы не заметил.
— То есть наиболее вероятны Снутко или Юрский?
— Да. Но, если первым сел Снутко, это снимает с него подозрения. Он бы внимательно смотрел, куда садится, если б от этого зависел успех преступления, как вы считаете?
— Думаю, да. А вы, например, могли сесть первой?
— Мне кажется, когда я садилась, Оля уже была на месте, но ручаться не могу. Я же не знала, что это важно! Да, и еще… Извините, что я лезу, но… Честное слово, Лена Бальбух никогда бы не отравила Славика.
— Накануне он бросил ее ради Майи, — ехидно напомнил майор, несмотря на полное согласие с собеседницей.
— Даже если б он стоял у алтаря с другой, — улыбнулась Марина, — Лена не теряла бы надежды, что он еще передумает и женится на ней. Она оптимистка.
— Да. Но ее готовность схватиться за любую особь мужского пола просто ошарашивает, — не сдержавшись, насплетничал Алферов.
— Александр Владимирович! Представьте себе, вы живете на улице. Холодно, тоскливо, неприютно. Разумеется, вы бы с большим удовольствием поселились в роскошных хоромах, но при необходимости подрались бы и за собачью конуру.
Майор засмеялся:
— Собачья конура в данном случае — это я?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});