— Ты говорила про это Самуэлю? — безнадежно поинтересовался он, и во взгляде его я читала то ли сочувствие, то ли отчаяние. В тот момент мне было совершенно без разницы, отчего они появились.
— Да, — я закусила губы, чтобы не разреветься, и пару раз глубоко вздохнула, сглатывая так и не выступившие к счастью слезы. — Он… он сказал, что ничего не может с этим поделать. И тогда я подумала, может быть, герцог… Или графиня Андреа…
— Они не маги, Дайан, — печально улыбнулся Гус. — Если бы твой брак нарушил закон, его могли бы расторгнуть даже Аскеты. Если бы тебя принудили или же обманули, или твой муж оказался бы не тем, за кого себя выдает, что угодно, но… Я мало что знаю о тонкостях заключения брака, как ты понимаешь, — добавил он извиняющимся тоном, — а о деталях его расторжения и того меньше, но браслет… Это магия оборотней, и даже если герцог объявит на площади, что брак недействителен, это тебя не спасет, ты прекрасно знаешь об этом. Мне жаль. Но тебе лучше знать правду.
— Мой брак не был консуммирован, — пролепетала я Гусу в спину, когда он уже поднялся, чтобы все-таки доделать несчастный чай. — Это тоже не имеет никакого значения?
Гус не отвечал мне, и я его не винила. Все, что он мог, он сказал, и именно этого я от него и хотела. Откровенности. О том, что она может ранить меня смертельно, мне стоило подумать немного раньше. Гус занимался чаем, и, глядя на две покрытые плесенью чашки, я поняла, что все равно не стану из них ничего пить.
— Как тебя угораздило в такое вляпаться, душа моя? — наконец спросил он, и я с упавшим сердцем осознала, что ничем он мне не поможет. Он не Тень, да и маг такой же, как я — неполноценный. Верно, единственные вещи, которые в действительности питаются его силами — зелья, способные убивать хохотунов и лечить веселых дамочек с Узкой улицы. — Подожди, не дергайся, я же смеюсь над тобой.
Гус, придирчиво посмотрев на чашки, протянул одну — на его взгляд, более чистую — мне, я помотала головой, и слава Тиши, он решил, что я просто слишком раздавлена, а не проявила брезгливость. Сам же он уселся на стул со своей чашкой и присосался к ней как пиявка.
— Это… это больная тема. Дело давнее, и с муженьком мы виделись всего пару раз. Я тогда так испугалась, что придется жить с этим всю жизнь, к тому же, ты не представляешь, что это такое — оборотни, вырвавшиеся из-под родительской опеки, — тихо сказала я, зажмурившись.
Было неуютно и от такого близкого контакта, и от того, что за окном стояло серое утро, и рассеянный свет проникал через окна, и спрятаться за темнотой не выходило, как я часто делала. Вся неприглядная правда вышла наружу, и ничем ее не скрыть, она сияла неоспоримым, медным цветом свершившегося факта.
— Самуэль сказал мне тогда, что если в процессе он навредит, это будет необратимо. А я не хочу потерять контроль над собой. Браслет дает мальчишке возможность меня направлять, куда ему вздумается. И единственное, что меня спасает — что брак наш пока лишь чистая условность.
Гус фыркнул. Похоже, что зря, потому что у меня сорвало крышу напрочь.
— Что мне делать, по-твоему? — вспылила я и сама на себя разозлилась. Гус хочет помочь, я не имею права срываться на нем. — Убить своего мужа? Ты знаешь, чем это чревато? Браслет станет красным, будет жечь мою руку, а потом я умру, если раньше меня не казнят. И этот мальчишка ведь тоже не виноват, что нас поженили. Мы… мы даже с ним не разговаривали ни разу.
Гус похмыкал, потом, морщась, словно собирался тоже в чем-то признаться, долго чесал голову и рассматривал собственные грязные сапоги. Но я ошиблась, его мучило любопытство.
— Пару лет назад твои драгоценные сородичи учинили зверскую расправу над какой-то женщиной. Говорили, она с кем-то переспала и забеременела. Ты слышала об этом? Это Микки, торговец и лодочник, рассказывал. Может, наврал, у него язык без костей.
Я пожала плечами. Именно этот случай был мне неизвестен, но известны множество других. Гус, а также трепло Микки, не знали, что скрывается под «зверской расправой». Я знала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Она ведь оказалась одной из немногих ваших, решившихся лечь под мужчину без брака, я прав? Конечно, прав. И ты, душа моя, никогда так не поступишь, даже зная, что с тобой подобного не случится — уж слишком много у тебя… защитников. Тебе очень хорошо вбили в голову, что нельзя, а что можно. Ты не ляжешь в постель уже из принципа, потому что считаешь, что это…
— Унизительно и грязно, — понимающе кивнула я. — Стой. Тебе что за дело?
Гус задумчиво огладил лицо несколько раз. Смотреть мне в глаза он избегал, но я опять ошиблась, полагая, что он подразумевает.
— Аттикус. Я знаю его много лет, Дайан, и мне не нравится его поведение. Его слишком много возле тебя… Не спрашивай, откуда я узнал об этом, и если хочешь, можешь не отвечать. Просто кивни, если я прав. Голова у тебя не отвалится… Ты его привлекаешь, кошечка, но он Тень.
Я постаралась ничем не выдать своего неожиданного смущения. Гус продолжал, как ни в чем не бывало:
— Да и я не последний человек в его жизни. В свое время он практически усыновил меня, чего, к счастью, все-таки не произошло.
— А что между вами произошло? — напрямик спросила я, а потом, подумав, прибавила: — И почему тебя не любит Самуэль?
— Меня никто не любит, кошечка. — Сейчас это был уже тот самый Гус, которого я успела узнать, как мне казалось, неплохо. — Сама посуди: маг-отшельник, промышляющий женскими травами, между прочим, если это дойдет вдруг до герцога, не сочти за труд посетить мою казнь. Зрелище будет, конечно, весьма так себе, но мне тебя видеть будет приятно… Я бывший Тень. Врожденный маг, искалеченный обучением. Я ни рыба ни мясо, так, нечто, меня и не жаль, если что, и в награду много не надо. Аттикус так и не смог мне простить, что я просто ушел. Я говорил, что он временами сентиментален. Считает, наверное, что я его предал, не так уж сильно он и неправ. Но мои возможности он более-менее знает, а ты для него, душа моя, темная лошадка. И Аттикусу нужно быть очень осторожным, не показывать, насколько ты ему дорога.
Я вздохнула. Огонь тихо потрескивал в очаге, разнося тепло и кошачью вонь по квартире. Надо было заняться картами. Но до этого стоило все же отвлечь Гуса от мрачных мыслей, да и самой развеяться тоже. И я, хоть мне не слишком хотелось, рассказала Гусу все от и до, включая и наш разговор у Теней. И когда я дошла до кабинета Аттикуса и того, как он меня провожал, поймала у себя на лице улыбку, а, подняв голову, с удивлением обнаружила, что Гус лыбится во весь рот.
— Молчи лучше, — предупредила я и перешла к тому, как я нашла Вольфганта.
— Ну прекрасно, — выдал Гус и потер руки, когда я закончила свой рассказ. — Интересно, где эти цацки?
И это было все, что его заинтересовало?
— Вероятно, уже у Виктории, — пожала я плечами. — Там же, где и Книга.
— Кошечка, — игриво протянул Гус и с досадой махнул рукой. — Я согласен, что Раскаль, может быть, не ужасное злобное зло, которое сидит в подземельях и планирует завоевание мира. Ну, что ему мешало сделать это тысячи лет назад, а если не вышло тогда, то у него было достаточно времени обдумать ошибки и все спланировать от и до. Если ему в принципе есть чем планировать… А вместо ужасного монстра лезут — тьфу, пропасть — ожившие трупы и эти уродцы. Я про минуталей. Хотя и все остальное не блещет умом и красотой. Я даже согласен, что Раскалю нужно пару раз хлопнуть по башке этой Книгой, чтобы он оторвал свою задницу и хоть что-нибудь сделал. Но Виктория — вряд ли она тут подсуетилась. Конечно, она могла послать своих прихвостней следить за Вольфгантом и даже притырить то, что он спер до того. Но чтобы она точно знала, что сразу после минутали его разделают как свинью?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я вздохнула и посмотрела в окно. Стекло было настолько грязным, что я видела только серый свет и больше ничего, если не считать трупов мух на узком подоконнике. В оправдание Гуса я сказала себе, что это ингредиенты для зелий.