по ее примеру всех и вся.
— Да мне жалко ее, вот и все. Она, в сущности, неплохой человек, просто злится, что здесь застряла, — оправдывала Эмилию Наиля.
— Уж я-то знаю, какой она неплохой человек, — отвечал ей Егор. — Эмилия использует тебя, потому что больше ее сплетни слушать некому. С чего бы вдруг ты стала ей подругой? Все одиннадцать классов она тебя не замечала.
Егор был почти уверен, что и Нику в этот вечер Эмилия точно так же использовала: чтобы отыграться за Лаврика, чтобы сделать ей больно, чтобы показать и доказать ей — смотри, ты — неудачница, муж тебя бросил, а парень, которого ты предала, счастлив с другой.
И этоему, а не Николе Жереху следовало увести Нику оттуда и прекратить весь этот фарс.
— То есть ты всерьез решила, что я не пойду туда, если узнаю, что там Ника? — спросил он, когда Наиля больше ничего не сказала.
— Решила, — ответила она как будто бы спокойно, но это спокойствие Егора не обмануло. Он уже умел слышать легкий срыв в голосе, всегда выдававший ее чувства — срыв, который выдал их в день, когда он привез Наилю домой от друзей, а потом поцеловал вместо того, чтобы, как обычно, попрощаться и уехать.
Тогда Егор думал, что это первый шаг к тому, чтобы начать жить дальше.
С приездом Ники он понял, что все это было лишь бессмысленное топтание на месте.
— Ты целовался с ней, когда я вас увидела? — спросила Наиля.
— Нет, — сказал он.
— Ты поцеловал бы ее, если бы я не пришла?
— Нет, — сказал он. — Наиля…
— Нет, мы не расстанемся, тебе это не удастся! — вскричала она, останавливаясь посреди дороги и заливаясь слезами. — Нет! Я скажу отцу. Я скажу твоей маме! Я не для того тебя все эти пять лет ждала, чтобыонаприехала и… и все! Нет, я скажу, они заставят тебя на мне жениться!..
Егор с каким-то предвкушением ждал момента, когда Наиля разозлится и перестанет скрывать свои настоящие чувства. Он надеялся, что тоже вспыхнет, наговорит гадостей, чтобы у нее наконец появился хороший повод высказать ему все, что он заслуживает — но внутри была только пустота и усталость, и досада на себя самого.
— Пусть заставят, — сказал он негромко, и что-то в чертах ее лица будто надломилось при этих словах. — И вот я женюсь на тебе и что дальше? А дальше — возможно, не сразу, но потом, после ты возненавидишь меня и начнешь винить меня за то, что я испортил тебе жизнь. А я буду винить тебя.
— Откуда ты знаешь… — начала она, но Егор перебил:
— Я не смогу так, Наильчик. Теперь не смогу.
По ее щекам текли непрошенные, почти невидимые и такие чистые слезы.
— Теперь?.. Она что-то тебе рассказала?
— Да, — сказал он.
— Ты хочешь вернуть ее… теперь?
Но на этот раз, будто заранее испугавшись того, что Егор может сказать, она не дала ему ответить.
— А еслипотом, после, пусть и не сразуона тебя снова предаст? А если ты поймешь, что не сможешь верить ей до конца, что тогда?.. Ты захочешь вернуться уже ко мне за этим упущенным вторым шансом? — Ее голос взвился, а окончания слов осколками стекла пронзили ночной холодный воздух. — Или, может, попробуешь новый запасной вариант?
— Я правда не знаю, что будет, — сказал он все так же негромко. — Но я никогда не врал тебе. Я всегда говорил только то, что сам считал правдой.
— Правдой, — проговорила Наиля зло. — Правдой! Ты разве не видишь, как это больно и тяжело: все время говорить и слышать правду?
Она вздернула голову, сережки заплясали в ушах дикую пляску.
— А вот тебе моя правда, Егор: ты не сможешь с ней быть! Она предала тебя раз, предаст и еще раз как пить дать, а я… я не буду больше тебя ждать. Ни дальше, ни после, ни потом.
Она вздернула голову и зашагала прочь, оставив его одного, а через несколько шагов перешла на бег.
Наиля была приглашена на день рождения его мамы, так что им пришлось увидеться уже скоро. Но Егор не говорил с Ульяной Алексеевной о своей личной жизни, а Наиля явилась, как ни в чем не бывало и вела себя образцово — помогла в кухне, смеялась над шутками гостей, отвечала на широкие улыбки именинницы своими широкими и искренними улыбками.
Он рассказал маме на следующий после ее дня рождения день, и Ульяна Алексеевна была в ярости и требовала, и почти приказывала ему помириться с Наилей и не делать глупостей, о которых он пожалеет.
Но он не собирался делать глупостей, о которых пожалеет, и поэтому не пошел.
Он не собирался делать глупостей — и потому, расставшись со своей девушкой, не стал пытаться вернуть их прежнюю дружбу.
Хотя ему хотелось ее вернуть.
Он не лгал себе: хотелось.
С ней было легко и просто на работе, в постели, в шумной компании, просто вдвоем. Она, казалось, ничего не боялась, эта Наиля — Наильчик, как звали ее все, кто знал, — была независима и смела, откровенна и полна огня и жизни. Она доверяла ему свои тайны и хранила тайны, которые доверял ей он, и обожала его неприступную мать, которая души не чаяла в Наиле едва ли с первого дня их знакомства.
Он мог быть самим собой рядом с ней.
Может быть, это тоже была любовь?
Разве обязательно любовь должна быть такой, чтобы после нее и без нее жить было невозможно? Разве обязательно любить так, чтобы обмирать от счастья, всего лишь услышав голос, увидев улыбку, почувствовав у лица дыхание и уловив запах волос? Разве непременно нужно любить так, чтобы чувствовать себя самым сильным, умным, храбрым и непобедимым — просто потому что умный, сильный, храбрый и непобедимый ты вееглазах?
Ведь может же любовь быть спокойной, как тепло костра под боком, приятной, как утешающие руки на плечах, светлой, как смех над шуткой, понятной только двоим. Ведь может. Он видел такую и не раз.
Так зачем Наиля здесь?
— Ты будешь кофе? — спросил Егор, поднимаясь и поворачиваясь к шкафу с посудой, чтобы не дать молчанию затянуться.
— Буду, — сказала Наиля, нерешительно шагнув вперед.
И когда она, вдруг наткнувшись на что-то в темноте его глаз, снова обернувшихся к ней при звуке голоса, бросилась Егору в объятья, он нашел ответы на все свои вопросы.
ГЛАВА 24. НИКА
Мне сразу же стало легче.
Я сразу же будто сбросила с себя