Выступление прошло, как говорят, «с большим художественным успехом». Кукол вызывали несколько раз. Лева таял от благодарностей, девушки подбегали к нему, жали руки и говорили, что он почти гений.
Расплата пришла позже. Никакие ланолиновые кремы и вазелин не смогли снять аккуратно нарисованный румянец фиолетового оттенка. Слишком поздно в этом убедился сам гример, стараясь отмыть красные пальцы мылом и песком.
Исчез он вовремя. Девушки, кто со слезами, кто с гневными криками, бегали за сценой. «Давайте гримера! Где он прячется, проклятый мальчишка-злодей?» А «злодей» был уже далеко от клуба, быстро шагал по затихшим улицам, прислушиваясь и оглядываясь.
Целую неделю Усиков нигде не показывался, терпеливо наблюдая за своими лилово-красными пальцами, и только когда они приняли нормальный вид, пошел в клуб просить у девушек прощения. Девицы оказались жестокими. Уже играл природный румянец на их щеках. Простили бы несчастного парня — он перепугался больше всех. Но обиженные за покушение на их красоту любительницы балетного искусства настояли на отлучении Усикова от всех видов клубной деятельности. Леву перестали пускать в клуб.
Так бесславно кончилось увлечение Левы Усикова художественной самодеятельностью. Об этом он всегда вспоминал с горьким чувством, уверенный, что с ним поступили несправедливо. Нельзя столь жестоко карать за ошибки «технологического порядка». Он же не предполагал, что краска окажется такой стойкой.
Вот и сейчас, второй раз в жизни. Лева встретился с неприятностями, связанными с недооценкой химии красителей.
Митяй выходил на каждой большой пристани, но дешевых брюк для Левки не было. Предлагали суконные, коверкотовые, а бумажные исчезли. Говорят — спрос маленький.
Свое добровольное заточение Лева выносил мужественно. Митяй чаще всего бывал с Афанасием Гавриловичем, бродил с ним по палубе, вероятно обсуждая проект жидкостного электрофильтра.
Усикова беспокоило здоровье Жени. Видно, он простудился на берегу, сейчас лежит в соседней каюте и кашляет. Врач нашел у него обыкновенный грипп и прописал какие-то таблетки. Лева часто бегал туда с полотенцем, делая вид, будто только что встал и ходил умываться в пижамных штанах. Он же не покажется в них на палубе.
Каждый час Митяй тоже заходил к Жене, где вместе с ним и Левкой убеждался, что на телевизоре ничего не видно, — вероятно, теплоход с «Альтаиром» находится еще слишком далеко.
Усиков узнал от Женечки, что профессор беседовал с ним насчет «задравшихся петушков», но Лева не догадывался о теме разговора профессора с Митяем, который произошел несколько позднее. Впрочем, по поведению Митяя было видно, что ему вовсе не хочется вспоминать о некоторых, далеко не таких уж принципиальных разногласиях между ним и Левкой. Он стал заботливым и внимательным не только к Жене, но и к Леве, считая его тоже больным, приносил из буфета еду и настойчиво потчевал молоком, как при отравлении.
Вот-вот должен был включиться «Альтаир». Потушили свет. Сквозь решетчатые жалюзи тянулись бледные лучи, делили темную каюту на части, расслаивая темноту. На полу, на стене, на двери лежали параллельные светлые полосы.
На экране появилось изображение. Это особенно обрадовало Левку: ведь он ничего не видел на телевизоре с момента отъезда из Москвы. Темнела корма теплохода, над нею — шлюпка, слышался шум винта. Все было уже хорошо знакомо Жене и Митяю по предыдущим передачам, но Лева воспринимал эту передачу с волнением, как что-то новое, неизвестное.
Прежде всего, он обратил внимание на проплывающий берег. Можно ли определить место, где сейчас идет теплоход? Но было темно, и только огоньки подсказывали, что здесь на берегу — рабочий поселок или маленькая пристань. А возможно, это светились окна колхозных домов.
Женя увеличил усиление, подстроился точнее, и конструкторы «Альтаира» увидели людей, разместившихся на ящике. Их было трое. Трудно различались лица, костюмы. Все скрадывала темнота. Но через минуту стало ясно, что на ящике сидели мужчины.
— Тут она мне и ответила, — сказал один из них после некоторого молчания: — «Если ехать в деревню, то вместе». Она учительница, а я раньше комбайнером был. Конечно, доказываю: дескать, в Москве у тебя работа хорошая. К тому же отцу ее квартиру дали в новом доме. Говорю: «Куда ехать? Район отстающий, колхозы там слабые. На первых порах трудновато будет, Я еще сам человек неустроенный…» Слышать ничего не хочет. «Ах, коли так, забудь про меня навеки. Мне такая любовь не нужна».
— Характерная, — сказал сосед, зажигая папиросу.
— Зря говоришь, — возразил третий собеседник. — Она по справедливости поступает. Если любовь, так уж настоящая. Полюбила — должны ехать вместе. Вот я в книжках читал, да и люди говорят, что разлука для любви самая хорошая проверка. А я — особого мнения и держусь его крепко. Вместе на деле надо любовь проверять. На трудностях, на горе и радости. Почему только на ожидании? Правильная твоя девушка.
— Ну, и как же? — спросил сосед с папиросой. — Расстались?
— Нет, едет в пятой каюте.
Собеседники рассмеялись, встали и пошли вместе с влюбленным, вероятно в пятую каюту, порадоваться чужому счастью. Нет, не чужому, счастье для них становилось общим!
Студенты глядели на экран, и им тоже было радостно от сознания, что глаз «Альтаира» подсмотрел, а микрофон подслушал эту обыкновенную сценку в жизни советского человека. И казалось ребятам, что экран сейчас светится особенно ярко и корма теплохода освещена не фонарем, а солнцем, будто еще повторяет громкоговоритель счастливые простые слова.
…Пять минут — недолгий срок. Но за это время конструкторы «Альтаира» успевали увидеть и услышать многое. Как в фильме, смонтированном опытным режиссером, на экране телевизора появлялись все новые и новые кадры.
На корме парохода спорили два старика, представители почти что родственных профессий, — наборщик и библиотекарь. Оба ехали к ставропольским нефтяникам. Один нашел себе работу в многотиражке, другой — в местной библиотеке.
В Сталинград спешил «заслуженный мастер подводных глубин», опытный водолаз. Он убеждал тоненькую девушку, тоже мастера своего дела, бригадира маляров, что его всегда привлекала профессия маляра, с чем Лева, например, не мог не согласиться. Великолепное, красивое дело! Строится ли дом, Дворец культуры, школа, наконец самая большая в мире гидростанция — кто заканчивает строительство? Маляр. И вот эта самая обыкновенная девушка взмахнет в последний раз кистью, скажем, отделывая входную дверь генераторного зала и, как бригадир маляров, доложит своему начальнику: «Строительство гидроэлектростанции закончено».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});